Причины, почему короли придерживались именно такой политики, более чем понятны. Они делали ставку разом и на небесное, и на земное. Святые на небесах наверняка хлопали в ладоши, узнав, что их служители получают столь доходные должности и избавляются от неудобных соседей. А на земле короли были уверены, что отдают власть в самые верные руки. Во-первых, прелат не мог превратить данное ему владение в наследственное, во-вторых, поскольку назначение прелата на должность зависело от короля, или, по крайней мере, от согласия короля, а образование и интересы, безусловно, делали его сторонником монархии, то король среди царящих в те времена анархии и беспорядков надеялся обрести в его лице наиболее послушного из возможных слуг. Знаменательно, что первые графства, которые были доверены германскими королями епископам, находились вдали от кафедральных городов, - это были альпийские графства с переходами через горы, потеря их нанесла бы очень большой ущерб имперской политике.

И хотя, казалось бы, нужды были у всех одинаковыми, но судьба возникшего института была в каждой стране своя.

Во французском королевстве, начиная с X века, многие епископства попали в зависимость от земельных владельцев, то есть графов. Поэтому очень малое число епископов, причем в основном на территории собственно Франции и Бургундии, получили графство. Но двум среди них - епископам Реймсскому и Лангрскому удалось создать настоящие княжества, собрав вокруг главного округа, которым они управляли, еще и другие, связанные с ними вассальной зависимостью. В войнах X века чаще всего и с наибольшим уважением упоминаются «рыцари церкви Реймса». Но находясь в тесном кругу мирских герцогств, часто оказываясь жертвами предательства собственных феодалов, церковные княжества очень быстро распались. Начиная с XI века графства-епископства любой величины не имели иной защиты против врагов кроме королевской власти, с которой сотрудничали все теснее и теснее.

Сохраняя верность традициям франков, германские государи очень долго не решались трогать сложившуюся систему графств. Однако к концу X века резко возрастает число графств, отданных королем в управление епископам: в результате на протяжении нескольких лет возникает мощное владычество церкви, обладающей кроме обширных территорий еще и различными иммунитетами и другими привилегиями. Очевидно, короли, и, вполне возможно, напрасно, сочли, что в их борьбе с захватом власти на местах крупными магнатами, в частности, герцогами, лучшими помощниками будут прелаты, облеченные временной властью на земле. Любопытно, что самыми сильными и многочисленными церковные графства были там, где герцогства были вообще уничтожены, например, во Франконии, в древней прирейнской Лотарингии, в западной Саксонии, где давно уже не было действенной и реальной власти. Расчет королей не оправдался. Длительная борьба пап и императоров, частичный, но все-таки успех церковной реформы привели к тому, что германские епископы, начиная с XII века, все меньше и меньше считают себя чиновниками монархии, и еще менее ее вассалами. Церковные княжества в конце концов стали еще одной силой, которая работала против единства национального государства.

В лангобардской Италии и Тоскане - правда, в гораздо меньшей степени, - имперская политика была точно такой же, что и в Германии. Однако скопление княжеств в руках одной из церквей было здесь редким явлением, и соответственно результаты практики «графство-епископство» были другими. За спиной епископа-графа очень быстро выросла иная власть - власть городской коммуны. Новая власть соперничала с существующей, но умела и пользоваться в своих интересах теми инструментами, которые успели наработать хозяева города. Часто под эгидой наследников епископа или от его имени действуют, начиная с XII века, большие республики-олигархии лангобардских городов, утверждая свою независимость и господство над окружающим землями.

Честно говоря, мы достигли бы небывалых высот юридической казуистики, если бы сумели определить разницу и четко отделить владения церкви, наделенной графской властью, и владения церкви, которая этой властью не обладала, но имела достаточное количество сеньорий, защищенных иммунитетом, вассалов и вилланов для того, чтобы представлять собой мощную местную власть. Повсеместно западные земли были расчерчены границами «свободных», принадлежащих церкви, владений. Очень часто эти владения охранял знак креста, который, по выражению Сугерия, подобно «"геркулесовым столпам", делал их недоступными для мирян» (347). Недоступными, сказали бы мы, в идеале. На практике все бывало по-другому. В вотчинах святых и наделах бедных светских аристократов жадные и предприимчивые сеньоры видели самую желанную добычу, обеспечивающую их богатством и властью, и добивались ее всеми доступными способами: превращали в феоды угрозами или дружескими посулами, а в пределах старинной Каролингской империи, пользуясь туманностью формулировок при передаче прав владения, хищнически присваивали (348).

Как только первое законодательство Каролингов определило сферу действия иммунитета, для его функционирования на практике понадобились светские представители при каждой церкви, которые имели бы право заниматься тяжбами и вести дознание на территории сеньорий, препровождая в графские суды тех, кого не могли отныне арестовывать сами королевские чиновники. Создание этой должности преследовало двойную цель, и именно эта двойственность свидетельствовала, насколько целенаправленной была государственная политика; должность была введена, во-первых, для того, чтобы мирские обязанности не отвлекали монахов от их прямого долга; во-вторых, она была знаком официального признания сеньориального правосудия и посредством ее оно становилось частью отрегулированного, контролируемого государственного правосудия. С этих пор не только каждая церковь, которой был дан иммунитет, должна была иметь своего поверенного или поверенных (advocatus), но за выбором этих поверенных пристально наблюдала государственная власть. Поверенный при епископе или при монастыре времен Каролингской империи был, по существу, представителем монарха.

Разрушение административного здания, построенного Каролингами, не уничтожило института поверенных. Другое дело, что он очень изменился. С самого начала поверенный за свою службу получал вознаграждение в виде надела, выделенного из земель, принадлежащих церкви. По мере того как обязательства перед государством заменялись обязательствами перед тем или иным лицом, поверенного уже не воспринимали как человека, связанного с королем, поскольку он не приносил ему оммажа, но видели в нем вассала епископа или монашеской братии. Отныне именно от их решения зависело назначение на эту должность. И с этого времени или, по крайней мере, вскоре эти феоды становятся почти что наследственными.

В то же время роль поверенного необычайно возросла. В первую очередь, в качестве судьи. Наделенные иммунитетом церкви получили право судить и «кровные дела» и, вместо того чтобы отправлять преступников в графские суды, отныне сами пользовались грозным оружием верховного правосудия. Но поверенный был не только судьей. Среди смут и войн церковь нуждалась и в военачальниках, которые вели бы в сражение ее людей под святыми хоругвями. Государство перестало быть надежным защитником, и церковь нуждалась в защитниках, более близких и непосредственных, охранявших ее достояние, на которое постоянно покушались. Этих защитников она стремилась обрести в светских представителях, которыми снабдило ее законодательство великого императора. Поверенные, будучи профессиональными воинами, и сами, очевидно, стремились предложить или навязать свои услуги в исполнении обязанности, которая обещала быть и почетной, и прибыльной. В результате центр тяжести переместился: в документах, определяющих сферу деятельности поверенных или оправдывающих величину требуемых вознаграждений, главный акцент делается с этих пор на идее защиты. Изменился и социальный статус поверенных. Поверенный эпохи Каролингов был достаточно скромным чиновником. В X веке члены графских родов, первые среди «могущественных», уже не брезговали этой должностью, которая когда-то казалась много ниже их достоинства.