— Ну, можно начинать.

— Вздор! — буркнул прадедушка. И вытащил из заднего кармана своих синих рыбацких штанов два толстых карандаша. — Вздор это — начинать вот так сразу, — повторил он. — Я хочу покурить — это раз. Убери-ка, брат, да поскорее, все подушечки и гардины — это два. А в-третьих, я не умею писать стихи по расписанию. И, в-четвертых, мне нужна идея.

Долой гардины и подушки! Да здравствует табак и идеи!

Я закинул гардины на карниз, пошвырял все подушки на диван, проковылял по красной дорожке в прадедушкину комнату за трубкой, табаком и зажигалкой, вернулся обратно, запер за собой дверь, улегся на гору подушек и выпятил нижнюю губу.

Я и теперь, как когда-то мой прадедушка, выпячиваю нижнюю губу, если мне в голову приходит идея. Наоборот, к сожалению, обычно не получается — как ни выпячивай нижнюю губу, идеи в голову не приходят.

Так было и тогда, в каморке на чердаке. Пока прадедушка дымил трубкой, катаясь в своем кресле взад и вперед по комнате, я лежал на горе подушек, глазел через маленькое окошко на соседние крыши, и в голове у меня не было никакой даже самой плохонькой идейки.

У прадедушки, судя по всему, дела обстояли лучше. Я вдруг увидел, как его нижняя губа стала медленно выпячиваться. Наконец он решительно поджал ее и, затянувшись, сказал:

— Есть, Малый!

— Что есть? — растерянно спросил я.

— Идея! Пожалуй, даже хорошая идея. Помнишь, как мы с тобой четыре года назад сочиняли разные забавные стихи и истории?

Я кивнул.

— Ну вот. А теперь, когда мы научились сочинять, давай придумывать всякие истории не просто так, а про серьезные вещи — про жизнь, про людей.

— А что можно придумать про людей, прадедушка? У всех людей один нос, два глаза, два уха, один рот и четыре прадедушки.

— Но не все люди герои, — сказал мой прадедушка.

— Герои, по-моему, все скучные, — поморщился я. — Не нравятся мне эти подвиги Зигфрида[2] — как он там всех убивал своим мечом…

— Мне тоже не нравятся, — усмехнулся прадедушка. — Я и вообще не считаю Зигфрида героем.

Тут я заинтересовался.

— Как так? — спросил я. — Разве Зигфрид не герой?

— Видишь ли, Малый, есть разные мнения насчет того, что такое герой. Вот мне и пришла идея: давай писать стихи и рассказы про героев. И попробуем разобраться, что это значит — быть героем. Я, например, думаю, что героем можно стать, попав в особенное положение, — нельзя быть героем всю жизнь, с колыбели до гроба. Вот, по-моему, даже Ян Янсен однажды, ну не то чтобы стал героем, но, во всяком случае, проявил настоящее мужество.

Услышав это, я рассмеялся — про трусость Яна Янсена на нашем острове ходили легенды.

— Это длинная история, Малый! Наберешься терпения? — спросил прадедушка.

— Еще бы!

— Ну тогда слушай.

Прадедушка откинулся на спинку кресла, пододвинул поближе пепельницу, затянулся поглубже и начал свой рассказ.

Ян Янсен был в свое время, в конце прошлого века, предсказателем погоды на острове Гельголанде. Он предсказывал все штормы, предрекал все засухи. Ему были ведомы законы неба и моря, понятны их настроения. Моряки, прежде чем отправиться в плавание, всегда обращались к нему за советом. Рыбаки спрашивали его совета, когда косяки сельдей обходили остров или омары по непонятной причине покидали рифы, на которых селились десятилетиями.

А был Ян Янсен человеком маленького роста, и боязливость его вошла в поговорку. Если кому-нибудь не хватало мужества что-нибудь совершить, обычно говорили: «Не веди себя, как Ян Янсен!»

Маленький Ян боялся и собак, и кошек, и мышей; он робел перед английским наместником, управлявшим островом, и опасался аптекаря, который не пропускал случая над ним подшутить. Он страшился темноты, а уж если ему случалось выйти с рыбаками в море, когда крепчал ветер, он просто дрожал, как заяц.

Зато прекрасная леди Вайолет из Лондона, сестра английского наместника, жившая на острове у своего брата, обладала тем, чего не хватало Яну: смелостью, граничившей с бешеной отвагой. Личико у нее было ангельское, а сердце — львиное.

Однажды Ян Янсен увидел с высокого скалистого берега, что леди Вайолет отправилась на лодке в открытое море, хотя на мачте, укрепленной на причале, был поднят черный шар — сигнал надвигающегося шторма. Для самого Яна Янсена этот сигнал был излишним: и на небе, и на море он давно уже видел множество знаков, предвещавших шторм. И потому он озабоченно покачал головой, глядя вслед удаляющейся лодке. Он даже поднял вверх руки, в надежде, что леди поймет его предостережение. Но она не заметила маленького Яна. Резкими ударами вёсел она гнала лодку вперед — все дальше и дальше.

«Не будь она так чертовски ловка, я не дал бы за ее жизнь ни полушки, — пробормотал Ян. — Добром это не кончится!» Он глубоко вздохнул и пошел к себе домой попить чаю.

Но не прошло и часа, как он снова вышел на берег посмотреть, что сталось с лодкой, потому что очень волновался. Теперь можно было разглядеть вдали на воде только черную точку, а шторм — уж это-то Ян знал наверняка — неминуемо надвигался. Правда, ему удалось разглядеть в бинокль, что леди уже повернула лодку назад и гребёт к острову.

«Да что толку? — рассуждал сам с собой маленький Ян. — Шторм уже так близко, а лодка еще так далеко!»

Не успел он пробормотать это вслух, как с моря налетели первые порывы ветра. Ян знал, что сейчас разразится шторм небывалой силы — жители острова вряд ли такой и припомнят. Он поспешил домой, натянул резиновые сапоги и брезентовую робу, нахлобучил зюйдвестку, затянул покрепче ремешок под подбородком и торопливо зашагал к причалу.

Спускаясь по лестнице, ведущей со скалы в низменную часть острова, он то и дело хватался за перила — ветер сбивал его с ног. Дождь хлестал все сильнее, над морем засверкали первые молнии.

Когда маленький Ян добрался наконец до причала, он увидел, что там уже спускают спасательную лодку, а рыбаки кидают монетку, чтобы решить жребием, кому отправляться в море.

«Это безумие, — подумал Ян, — шестеро людей рискуют жизнью из-за глупого каприза женщины, у которой к тому же и лодка-то гораздо лучше!» Трусость, вошедшая в поговорку, чуть было не удержала его от того, чтобы высказать это вслух. Но тут вдруг его охватил гнев. Он подошел к рыбакам и громко сказал:

— Ехать бессмысленно, ребята! Шторм будет такой, какой бывает раз в сто лет. Та лодка еще может спастись, а ваш тяжелый баркас наверняка пойдет ко дну. Чистое безумие выходить в море!

— Мы должны сделать все возможное, Ян, — ответил один из рыбаков. — Наш долг — хотя бы попытаться ее спасти!

Другой рыбак попросту оттолкнул Яна:

— С дороги, коротышка! Мы отчаливаем!

Яна Янсена в эту минуту нельзя было узнать. Он ухватил рыбака за робу и сказал спокойно, хотя стал белым как полотно:

— Погляди на море! А ведь это только начало! Если вы перевернетесь, будет шесть утопленников!..

Он выпустил из рук его робу и пошел, шатаясь от ветра, под дождем вдоль причала.

Рыбаки переглянулись. Таким они никогда не видели Яна Янсена. Вот уж теперь-то каждому стало ясно, какой он трус. И все-таки что-то в его поведении заставило их задуматься.

Когда спасательная лодка отчалила — на пристани тем временем собралась толпа, — море уже разбушевалось вовсю. Валы перекатывали через причал. Небо и море слились. Только чудом спасательной лодке удалось отойти от берега. Еще один раз она показалась вдали, на гребне высоченной волны, и исчезла.

Островитяне, собравшиеся на пристани, испытывали страх за гребцов и гордились их мужеством. На Яна Янсена все глядели с презрением.

Шторм набирал силу, буря бушевала все неистовей. Толпе пришлось разойтись, потому что море вздымалось все выше и вода уже начала заливать ближние подвалы. Теперь все население острова пришло в движение. С высокого берега многие наблюдали за морем в подзорную трубу. Но густая сетка дождя заслоняла все. Иногда то одному, то другому чудилось, будто он различает вдали лодку. Но всякий раз оказывалось, что это только тень водяного вала.