— Захвати five, — сказал он.

— Что? Не поняла…

— Пять.

— Пять — чего?

— Баксов. Или лучше десять.

— Долларов?

— Да. Жду. — В трубке раздались короткие гудки.

Ирине стало зябко в теплую летнюю ночь.

— Деньги… Странно.

Или она окончательно отстала от жизни и сейчас так принято? Или она оплачивает разницу в возрасте? Что происходит? Что-то отвратительное сквозило в разговоре. Его тон, вызов. Так ли было вчера? Ах, как было вчера!

— Но это же Вит! Молодой, красивый! Я ждала его весь день, мечтала! И вот наконец-то! Он зовет ее!

В красивейшем платье, длинном, с чуть заметными блестками, и светлом легком жакете, подкрашенная вечерней косметикой, она выбежала из дома и застучала каблучками по тротуару. Ничего, пусть бьется у горла этот странный сердечный пульс, все пройдет, едва она прильнет к груди Вита. Все пройдет. Любовь все излечит.

На станции метро было пусто в этот поздний час.

«Ах, поезд, скорее, всего один перегон!» — торопила Ирина. Сейчас она его увидит!

С нарастающим шумом подошел почти пустой состав, словно бы для одной Ирины. Она присела.

Голова работала ясно, даже слишком ясно. Можно, можно ехать на свидание к молодому мужчине, но где взять молодые иллюзии? Летучие восторги юных лет? Ах, в молодой любви по-прежнему — сплошная сумятица и никакого ума!.. Зато есть страсть, зрелая страсть взрослых людей.

На следующей станции она побежала вверх по эскалатору, обогнула темный закрытый музей и еще издали увидела Виталия.

— Вит! — помахала она рукой.

Он поднял руку в ответном приветствии, но не сделал навстречу ни шага. Пусть видит его компания, как его любит, как унижается перед ним прекрасная, известная (все узнали?) женщина.

Компания расположилась чуть поодаль. Все с изумлением смотрели, как подбежала к Виталию эта красотка, как картинно раскрыл он объятия, целуя ее. Может, и правда есть в нем что-то, что видит искушенная женщина и совсем не замечают они, ровесники?.. И как она обняла его и прильнула, а он, по-видимому, напомнил о деньгах. Вздрогнув, она достала их из сумочки и отдала ему в руки.

— Скот, — сказал главный в компании.

— Ужасно, — прошептали девушки. — Любит, себя не помнит.

— Любовь зла, полюбишь и козла.

— Да не любовь это, а черт-те что! Так, помрачение рассудка.

Виталий тем временем торжествовал. Все видят, как она красива! И приползла к его ногам почти в полночь по одному звонку! Смотрите, смотрите! А сейчас он еще больше возвысится в их глазах!

— Спасибо, — небрежно бросил он, — ты меня очень выручила. Я тебе отдам. Честное слово, отдам. А теперь мне надо идти, меня ждут. — И он оглянулся на своих. — Я тебе позвоню. Спасибо.

Ирина ахнула, схватилась за горло. Чувствуя себя обнаженной под взглядами его друзей, она повернулась и побежала назад, к метро.

Оскорбление оказалось сокрушительным.

На ступеньке эскалатора стояла не она, Ирина, а некое существо с ободранной кожей. Но работала, работала без остановки безжалостная мысль, вновь и вновь прокручивая кадры унизительной сцены у памятника Жукову.

Вестибюль станции был пуст, за синими уборочными машинами тянулись темные мокрые полосы. С шумом пролетали груженые грязные платформы.

— Час беспутных женщин, — подумалось горестно. — Боже мой! Что это было? Как теперь жить?

Она шла вдоль платформы, прижимая руку к горлу, в котором вновь разгоралась странная нервическая боль.

И голова, голова раскалывалась…

Наконец набежал спасительный голубой состав, часть дневной ясной жизни, и увез ее.

Дома стало хуже. Как когда-то мать, она долго ходила и покачивалась на одном месте, потом что-то вспоминала, влачилась по комнатам, наконец, в халате и тапочках, вышла в переулок.

Ночная темнота редела, но окна в домах были еще темны. Изредка шелестели по асфальту дорогие иномарки. Район был элитный, особенно та часть переулка, где в реставрированных особняках размещались апартаменты высоких чиновников и офисы известных компаний.

А она все ходила и ходила при наливающейся заре по оживающему к деловому понедельнику переулку. В домашних тапочках, пестром халате, шарфе и косынке. Удивленно поглядывали на нее уличные кошки, не решаясь подойти и приласкаться, летел с тополей невесомый пух, сбиваясь сугробиками вдоль тротуаров, у бордюрных камней.

Постепенно ей стало легче на свежем воздухе, на фоне распахнутых окон, редких машин, живительного городского шума. Странные, но действенные лекарства для горожанина в особых случаях!

Куда-то ей надо было ехать? Ах да, к дочери, с ананасом.

В квартире она с горькой усмешкой выбросила вчерашние яства, убрала все следы приготовлений к «страстному свиданию» и подсела к зеркалу. Разительная перемена, произошедшая с ней за минувшую ночь, испугала ее. Эта бледность, измученные глаза… Нет, она не поддастся болезни, унесшей ее мать, она выстоит ради дочери!

Одетая по обыкновению элегантно, с едва заметной дневной косметикой, Ирина поехала на Комсомольскую площадь, на вокзал. Надо бы к доктору или в аптеку за успокоительными таблетками, но потом, потом… Сейчас нужно ехать к Киске.

Длинные тени островерхого здания перекрыли половину привокзальной площади. Несмотря на ранний час, вездесущие мелкие торговцы уже раскинули столики и натянули палатки, вывесили одежду, разожгли мангалы для шашлыков. Вокзальная жизнь вообще не затихает ни на минуту. Что тут творится ночью, знают лишь бомжи и милиционеры, но к утренним солнечным лучам ночные кошмары развеиваются без следа.

Электрички деловито сменяли одна другую, и толпы прибывших в Москву пассажиров устремлялись к подземному переходу, к станциям метро, и быстро исчезали, чтобы смениться новыми и новыми волнами.

Ирина как сомнамбула пересекла площадь, задела неловко столик продавца с красивой горкой фруктов, охнула под грубый возмущенный окрик: «Ненормальная, что ли?», сосредоточилась, купила в другом месте ананас и ранние яблоки и, пройдя турникет, нашла себе место в вагоне отправляющегося в нужном направлении поезда.

«Что происходит? Что происходит? — застучали колеса. — А то и происходит, что ничего уже не будет, если за удовольствие переспать с молодым человеком надо платить. Платить, платить. Неужели?»

Она вздохнула и огляделась.

Народу в ранней электричке было немного. Кто едет из Москвы в понедельник утром?

— Покупайте свежие газеты, последние новости, криминальные разборки. Очень интересно! — Прошел по вагону парень-продавец и скрылся за раздвижной дверью в следующем вагоне.

— А вот шоколад, открытки, жевательная резинка, — показался новый корабейник.

— Ручки разного цвета, долгопишущий стержень, покупайте…

Они шли чередой, эти торговцы, зарабатывая свой нелегкий хлеб. Этот бизнес был небезопасен, платили наличными, а среди сидящих в вагонах встречались разные типы, часто охочие до чужих денег.

Ирина ехала, сжавшись, словно от холода. Внутри нее и в самом деле мела вьюга. Выражение лица выдавало душевную боль. Закрыв глаза, она ехала станцию за станцией, не ведая, что за нею, за трагически разломленными бровями и болезненным подергиванием век наблюдают пассажиры.

— Дочка, — осторожно дотронулась до ее руки старушка, сидевшая напротив вместе со старичком. — Не убивайся так, доченька! Тебе когда сходить? Не пропусти…

Ирина открыла глаза.

«О, старость, старость, вот она, убогая, седая. Как они живут? — Нервический озноб сквознячком завьюжил по душе, и она плотнее обхватила себя за локти.

Поезд мчался дальше. Как она любила раньше это стремительное движение по зеленому Подмосковью, дальние взгорья и холмы, синие озера и желтые дороги к деревням! Само это путешествие становилось всегда приятным отдыхом. После городских узких, со всех сторон застроенных улиц, после метро и троллейбусов, после многочасовых съемок в душных павильонах как славно было мчаться по этому приволью.

— Дочка! — не унималась старушка. — Да что стряслось-то? Поделись, вдруг чем поможем?