Справедливостью тут не пахло. Скорее двигаться мы не могли при всем желании. Но и комбата можно понять: ему наверняка тоже намылили шею. За груз «200» он нес особую ответственность, и мне бы не хотелось быть сейчас в его шкуре. Хотя, если разобраться, в чем подполковник виноват? Просто получили хороший урок. Нельзя ни на минуту забывать, что мы на войне, и ни в коем случае не расслабляться.

Ох уж этот аналитик Арончик! В тот день он поразил меня еще одним суждением:

— Знаешь, Костя, я все думаю, почему чеченцы напали на нас именно с севера?

— Они резонно предполагали, что мы их оттуда не ждем, — уверенно ответил я.

— Считаешь, они не знают расположение полка? Не ведают, где у нас штаб, где роты стоят, где склады сооружены?

— Перестань задавать вопросы, Левка. Лучше объясни…

— Тогда слушай. Рядом чеченское селение. Народу в нем не густо, но будь спокоен: у боевиков там свои глаза и уши. Поверь, они давно имеют полное представление о том, где и какой объект у нас находится.

— Ну и что?

Вопрос я задал по инерции, потому что все понял. Склад боеприпасов — вот что для боевиков самое притягательное. Он хорошо охраняется, это и ежу ясно, но стоит на отшибе. Там есть чем поживиться. Или взорвать…

— Вот именно. Представляешь эффект? Почему же они этого не сделали?..

В который раз я вынужден был с Левкой согласиться. Нападая с севера, боевики нанесли некоторый урон в личном составе дивизии. Но почему не напали на склад?

Вопрос повис в воздухе. И хотя ни я, ни Арончик не высказали его вслух, оба поняли: ответа тут нет и пока быть не может.

С утра рота начала готовиться к рейду. Точно никто ничего не знал, официального приказа не поступало, но по начавшимся судорожным сборам, тщательной проверке оружия и пополнению запаса боеприпасов нетрудно было определить: слухи о предстоящем марш-броске не беспочвенны. Беспроволочный солдатский телеграф работал безотказно: нам предстояло отправиться в горы, где в каком-то ущелье обнаружен склад с продовольствием и оружием. Для его уничтожения достаточно одной нашей славной непромокаемой роты, так как там в охране всего горстка наемников-арабов.

После завтрака меня подозвал Сом и велел отправиться на склад для получения гранатометов, ракет и ПТУРСов.

— Вот тебе, Иванцов, накладная, — протянул прапорщик листок бумаги, — тут все расписано. Ты грамотей, разберешься. Отложишь нужное, проверишь, а потом я сержанта Зарубина с вашим отделением пришлю груз забрать. Да смотри, чтоб тебе туфту не подсунули!..

С таким напутствием я и отправился на склад. Не скажу, чтобы с легким сердцем. Предстояло иметь дело с прапорщиком Столбуном, а знакомство с ним оставило в душе весьма неприятный осадок. Да и его поспешный отъезд в Чечню, о котором мы с капитаном Шелестом узнали на другой день, выглядел подозрительно.

Столбун встретил знакомой усмешечкой:

— А-а, старый знакомец пожаловал, — пропел он насмешливо, темные глаза, однако, остались холодными. — Как дела-делишки, мистер Шерлок Холмс?

Вот же гад, запомнил, что я приходил к нему со следователем. Странным показалось и другое. С виду этот неотесанный вахлак не производил впечатления читающего человека, а, поди ж ты, Конан Дойла знал.

— Ну и чем закончилось ваше расследование? — продолжал Столбун.

— Мое дело сторона, — вяло ответил я. — Что велели, то и делал, в основном — принести, подать…

— Так ты в прислугах числился? А я было подумал, что в помощники к прокурорскому капитану записался. Уж больно ретиво, как тот козлик, вокруг капитана прыгал.

Столбун явно надо мной издевался, то ли в силу своей гаденькой натуры, то ли хотел вывести из равновесия. За такие слова следовало врезать по роже, но он был много старше, к тому же прапорщик, а я рядовой в портянках. В общем, ядовитую тираду пришлось пропустить мимо ушей. Я просто потребовал поскорее выделить требуемое оружие.

— Выбирай из тех ящиков, которые в углу, но строго по накладной. Гранатометы в соседнем отсеке лежат…

Я уже заканчивал отбор оружия, как на складе неожиданно появился подполковник Хомутов. Он вошел стремительно и с порога закричал:

— Ты что это делаешь, сукин сын?

И чуть не поперхнулся. Столбун приложил палец к губам и скосил на меня глаза. Я не мог не заметить этого жеста, но сделал вид, будто ничего не увидел. Только подумал: сюда бы сейчас капитана Шелеста! Но даже мне стало ясно: между завскладом и начальником артвооружения существует далеко не формальная связь. Не посмел бы простой прапорщик затыкать рот подполковнику из-за того, что в хранилище присутствует какой-то солдат.

Однако прапорщик был не дурак, в находчивости ему не откажешь. Бросив на меня подозрительный взгляд, он в ответ Хомутову покаянно сказал:

— Извиняйте, товарищ подполковник. Я знал, шо вы будете ругаться, но, ей-богу, новая партия ракет никак не вмещается в указанном вами месте.

Хомутов такой реакции явно не ожидал. Он обалдело поглядел на прапорщика, потом на меня и, помедлив, торопливо ответил:

— Да, да, ты не так сделал!

— Опять-таки извиняйте, товарищ подполковник, только оттуда их сподручней будет доставать, — гнул свое Столбун. — Но если желаете…

И глупцу была понятна вся никчемность разговора. Не из-за места расположения ракет примчался сюда взволнованный начальник артвооружения полка. А вот об истинной цели его визита можно было лишь гадать. Дорого бы я дал, чтобы тайну сию узнать, однако продолжал делать вид, что, занятый делом, я ничего не видел и не слышал. Поверил ли подполковник в натуральность моего поведения, не знаю, но хитрая бестия Столбун — наверняка нет. На прощание он обжег меня бешеным взглядом. Стало очевидно: сам того не желая, я приобрел лютого врага.

У входа появился сержант Зарубин. За ним топали ребята.

— Прибыли за получением имущества, товарищ подполковник! — вытянувшись, отрапортовал отделенный.

— Забирайте все поскорее, — сказал Хомутов, взглянув на часы. — В вашем распоряжении осталось немного времени.

Едва я успел вернуться в роту, как отделение получило команду начать погрузку снаряжения в подошедшие машины. Через полчаса бээмдэшки уже мчались на юг.

Колонна миновала маленькое селение и, не сбавляя скорости, устремилась к горам. Вскоре густо взбиваемую гусеницами боевых машин пыль сменил каменистый грунт. Уже не першило в горле, но духота внутри бронированных коробок стояла невыносимая.

За пять часов пути с небольшими привалами рота вышла наконец к цели. Боярышников остановил колонну заблаговременно, еще до подхода к нужному ущелью, чтобы не выдавать себя гулом двигателей. Вперед он выслал разведку, поручив возглавить ее нашему взводному. Лейтенант Наливайко не мог, конечно, обойтись без разгильдяя. Вместо желанного отдыха после долгой и тряской дороги пришлось навьючить на себя необходимое снаряжение и тащиться пехом. В разведку попали также Зарубин, Букет и никогда от меня не отстававший Арончик.

Вход в ущелье оказался узким — двум машинам не разъехаться. Я полагал, мы проскользнем в него поодиночке и сразу окажемся у цели, однако Наливайко рассудил иначе.

— Переть в открытую, нахалом, нельзя, — сказал он, почему-то понизив голос. — Нас могут засечь, а внезапность для роты важнее всего, так что будем взбираться наверх, — кивнул он на скалы, окружавшие ущелье.

Перспектива открывалась не из веселых. Тащиться по крутизне с полной боевой выкладкой да еще по такой жаре дело, мягко говоря, безрадостное. Солнце хоть и перевалило зенит, жарило немилосердно. Накаленные камни обжигали руки, однако делать нечего. Чертыхаясь в душе, я полез за лейтенантом. Наливайко, тонкий и гибкий, как ящерица, двигался быстро. За ним трудно было угнаться, и мы растянулись по всему склону. Тяжелее всего было неповоротливому Букету. Круглая рожа его взмокла и побагровела, как распаренная свекла.

Но когда мы взобрались наверх, то готовы были взводному в ножки поклониться. Сверху хорошо было видно, что неподалеку от входа в ущелье лежат в засаде два амбала с автоматами. Если бы пошли напролом, кто-то из нас наверняка словил пулю. И ни о какой внезапности нападения роты речи бы уже не шло.