Ату ее! Подеритесь еще! А то в последнее время скучновато у нас в офисе.

Инга и Оленька надувшись, отвернулись друг от друга.

– А у меня вечно такая засада: я влюбляюсь, а в меня нет, – пожаловалась Наташа, чем разрядила обстановку.

Все сразу же переключились на нее.

– Какие твои годы! – успокоила ее Инга.

– Не верю, что с годами красоты у меня прибавится, а мужчины любят только за это.

– Ты права, Наталья, мужчины такие примитивные, – подтвердила Инга.

– Не говори, подруга! Я ко всем с душой, а меня только отпихивают. Уж не такая я страшила, как некоторые, – заметила Наташа.

Кивая в знак согласия, все уставились на меня. Я не шелохнулась.

– Клеопатра не была красавицей, а мужчины сходили по ней с ума, – заметила Инга.

– Не обязательно быть красавицей. Можно себя сделать, – со знанием дела сообщила Оленька.

Наташино лицо вытянулось от удивления и стало похоже на лошадиное.

– Как? – с надеждой в голосе спросила она.

– Лишь безмозглые дуры не могут привести себя в порядок, – Оленька была категорична.

Все снова уставились на меня. Они что, решили сегодня испытать на прочность мои нервы? Я даже не моргнула.

Наташа дернула за рукав Оленьку:

– Что дальше?

Ей не терпелось узнать: как, не будучи красавицей, завоевывать мужские сердца?

– Красота – это в первую очередь обаяние. Понимаешь? – снисходительно продолжала Оленька. – Конечно, если ты целый день сидишь набыченная…

Тут три курицы опять повернулись в мою сторону. Все! Еще секунда, и я встану со своего места и затопчу этих глупых несушек.

Каким-то шестым чувством они почуяли мое настроение и, молча взяв сигареты, вышли на лестницу.

Сегодня не хотелось подслушивать – так я от них устала. Ничего нового не услышу: будут обсуждать мои рытвины и кривые ноги.

Вернулись они притихшие и принялись шептаться. Оленьке непременно хотелось посвятить всех в подробности ее романа с Денисом. Из рассказа я узнала, что они встречаются уже не первую неделю, и ей все приелось. Пора бы и честь знать! Рассказывая, как он страдает из-за нее, она весело смеялась.

Вот дрянь! Ей наплевать на него! Она лишь тешит свое самолюбие – ничего больше. Ненависть к ней захлестнула меня с такой силой, что я чуть не зарычала, а карандаш в руке хрустнул. Все удивлено оглянулись. Я лишь подняла глаза на Оленьку, как та сразу побледнела, схватив свой бронхолитик. Попрыскав себе в горло, она уставилась на монитор. Все затихли.

Внутри меня бушевал тайфун. Если бы она любила его, хотела быть ему женой, я бы ей все простила. Ведь счастье Дениса для меня дороже. А эта стерва лишь играет с человеком и, не задумываясь, причиняет ему боль.

Оленька пришла бледная и без косметики, объяснив это тем, что чувствует себя неважно. Сегодня, на удивление, было тихо. После обеда они вышли на лестницу, я, как обычно, стала подслушивать.

– Даже курить не могу, – пожаловалась Оленька. – Опять астма разыгралась. Мне так плохо.

– Бедняжка! Не нужно было выходить на работу, – посочувствовала Инга.

– Сегодня приснился такой кошмар, вы себе представить не можете, – дрожащим голосом продолжала Оленька. – Слушайте: сижу я перед компьютером, и вдруг на экране появляется эта ужасная. Жесть!

Это обо мне. Я тебе снюсь, красавица? Приятно слышать.

– На самом деле кошмар, – подтвердила Инга.

– Свят, свят, свят… – запричитала оглобля.

– Слушайте дальше! – прикрикнула на них Оленька. – На столе у меня лежит мой бронхолитик. Я отвлеклась и закрыла на секунду глаза. Когда же их открыла, то увидела, что на меня с монитора смотрит эта страшила.

Тут послышались вздохи, ахи. Вот дуры! Что там дальше?

– При виде ее мне сдавило горло, и начался приступ. Представляете, даже во сне чувствовала эти спазмы. Я знаю, что мне нужно прыснуть. Тянусь к аэрозолю, – задыхаясь, рассказывала она. – Тут самое страшное. Вдруг ее мерзкая рука с бородавками высовывается из монитора и забирает мой ингалятор. Я не могу дышать, а она свою обезьянью морду кривит в улыбке. Вот так.

Она что-то там изобразила. Кто-то хихикнул.

– Я даже чувствовала во сне предсмертные судороги. Хочу вырваться, убежать, но не могу. Ее взгляд пригвоздил меня к стулу… Мне не встать. И тут я проснулась, вся в поту.

Воцарилось молчание. Я тихо высовываю руку и нажимаю выключатель. На пожарной лестнице вырубается свет. Бегом к окну, открываю его и – страшный хлопок дверью. Бамц-ц! Раздирающие душу вопли раздаются по всему зданию. Закрываю окно, бегу на свое место.

Не успела сесть, как появился разъяренный шеф. Оглядывается – столы пусты, кроме меня – никого.

Послышался топот на лестнице. Открывается дверь, и эти курицы замирают при виде шефа:

– Вы с ума посходили? Я знал о том, что вы курите на лестнице, но закрывал на это глаза. Вы же носитесь, как стадо бизонов, орете. Что за дикие игры?

Все стояли молча, опустив глаза. Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Вы что за гонки устроили? Чем вы там обкурились?

– Это простые сигареты, – Наташа показала пачку.

– Я тоже курю. Но не бегаю и не ору, как вождь апачей?

– Там свет потух, – пролепетала Инга.

– Я вам не только свет перекрою! Я вас всех! – брызгая слюной, заорал шеф. – Пожарная лестница – на случай пожара, а не для курения. Вы читали инструкцию хоть раз?

Тут он подскочил к стене и сорвал листок.

– Для вас же написано! – вопил он. – Вы понимаете, если случится пожар, меня оштрафуют. Из-за вас у меня одни убытки, не работаете ни черта, а тут еще…

Он подошел и стал совать им инструкцию. Все молчали, но тут Оленька рванулась к своему столу и схватила ингалятор. Лицо ее посерело. Она спешно прыснула лекарство себе в рот.

– У нее астма, а она курит, – заявил шеф, показывая на нее пальцем. – Жить надоело? Завтра эта дверь будет закрыта – никаких перекуров! Быстро за работу! Не то уволю всех к чертям! Мать вашу!

Шеф, не переставая ворчать, ушел. Все молча уселись на свои места и принялись за работу.

– Мне плохо, – тяжело дыша, шепнула Оленька.

– Немного осталось. Скоро конец рабочего дня, – успокоила ее Инга.

Я же ликовала в душе – так напугать этих куриц, что до сих пор они трясут своими куцыми хвостами от страха.

Оленька не пришла сегодня на работу – у нее обострилась астма.

– Бедняжка! – вздохнула Инга. – Не мудрено слечь после вчерашнего. До сих пор не понимаю, как такое могло случиться?

Тут она впервые посмотрела на меня, как на нечто одушевленное, до этого момента она не видела никакой разницы между мной и мусорной корзиной. Я не шелохнулась. Ты можешь подозревать меня в чем угодно, моя прелесть, мне это безразлично.

Полшестого. Все повскакивали с мест и, со смехом, стали натягивать плащи и перчатки.

Тут открылась дверь, и вошел Денис. Не увидев Оленьки, он вопросительно поднял брови. Инга отвела его в сторону и рассказала, что произошло вчера, и как это повлияло на Оленьку. Денис слушал Ингу с потерянным видом, оглядываясь на Оленькино место.

Смертельная зависть и ревность захлестнули меня.

Никогда не думала, что эти чувства могут быть столь сильными. Разъедая мое существо, они обнажили худшие черты, о которых я и не подозревала. Похоже, я способна смести все барьеры нравственности, вплоть до преступления.

Словно иду по лезвию бритвы: с одной стороны – моя безумная страсть, с другой – изматывающая душу ревность. Мне порой начинает казаться, что убийство не столько преступление, сколько избавление от изнуряющих мук.

Ревность – такая чума, она выжигает и опустошает душу, ей недоступна логика разума. Трудно рассуждать, когда лава ревности кипит в крови, и тогда обезумевший человек становится способен на непоправимое.

Если ревность накрыла тебя, то невозможно противостоять той лавине…

Утром шеф зашел к нам и кричал, как резаный. Отчеты опять не сходятся, а тут еще Оленьки нет. Бросил бумаги на ее стол и ушел.