— Да, наверное, — ответила Билли, понимая, что мать Джиджи создала для нее прекрасный, но ложный образ Вито, не желая, чтобы дочь догадалась, какое ничтожно малое место она занимает в его жизни. Совершенно очевидно, что для этой женщины психическое здоровье дочери было гораздо важнее ее собственных горьких переживаний и разочарований. Билли мысленно содрогнулась, представив себе жизнь матери Джиджи: годы постоянно подавляемой обиды и гнева, который невозможно сравнить с ее, Билли, состоянием после того, как Вито пулей вылетел из дома. Только необходимость защитить Джиджи давала ей силы на время забыть о нем, но этот сдерживаемый гнев всегда был при ней, он тлел, в любой момент готовый вырваться наружу. Нет, пока они с Вито хоть как-то не закончат разговор, отложенный из-за его ранней встречи, она не сможет сказать ему о ребенке.
— Я и не знала, что можно действительно жить так, как вы. — Быстро закончив есть, Джиджи огляделась вокруг. В голосе ее звучало наивное, искреннее удивление и ни единой нотки зависти.
— Знаешь… Калифорния… это как бы другой мир, — задумчиво произнесла Билли, вдруг взглянув на привычную обстановку глазами Джиджи.
Подойдя к краю террасы, Джиджи, не в силах подавить восхищенного возгласа, залюбовалась раскинувшейся перед ней панорамой — миром незнакомой ей природы и сказочной свежести. Дом стоял на самой высокой точке участка и был расположен таким образом, что с того места, где они находились, других домов не было видно. Повсюду, насколько хватал глаз, перед ней простирались тонущие в легкой дымке лужайки и кроны деревьев, и утреннее солнце словно пронизывало все это буйство зелени самых различных оттенков. В нем сквозила какая-то мягкость и полнота весеннего цветения, присущая лишь европейскому пейзажу. После того как Билли купила этот очаровательный, но несколько неуклюжий старый особняк из белых кирпичей, обвитых диким виноградом, и довольно лесистый, но запущенный участок, ей удалось убедить величайшего мастера паркового дизайна Рассела Пейджа взяться за перепланировку ее огромной, в четыре с половиной гектара, территории и разбить на ней гармонично сочетавшиеся сады, отвечающие ее настроению. Об этом англичанине ходили легенды, а фраза, что «он талантливее самого господа бога, только в два раза страшнее», вполне себя оправдывала. Было перекопано и перенесено множество тонн земли, гигантские краны доставили взрослые деревья, и спустя некоторое время, словно по мановению волшебной палочки, вокруг появились леса и разделенные просеками оливковые рощи; ручейки, романтические водопады и зеркальные пруды будто бы издавна существовали в изумительных садах; цветы окаймляли весь этот зеленый рай — символ триединства неба, воды и деревьев.
— А вот эти люди, — обернувшись, спросила Джиджи, указывая на группу садовников в отдалении, которые как раз пересекали аллею, образованную двумя рядами величественных платанов и прорезавшую лужайку. — Что именно они сейчас собираются делать?
— Что именно? — улыбнулась Билли столь наивному вопросу. — Думаю, соберут опавшие листья, оборвут увядшие цветы на клумбах, выдернут выросшие за ночь сорняки, выкопают однолетние цветы, которые уже отцвели, и посадят новые.
— Откуда они знают, что надо сажать? — Лицо Джиджи выражало неподдельное любопытство. Ее познания в области флоры ограничивались лишь городскими парками и ящиками с цветами вдоль тротуаров.
— Главный садовник говорит им, что надо делать. Раз в неделю мы встречаемся с ним, обходим участок и составляем план. Всегда надо что-то сделать. Много лет назад эта часть Калифорнии была пустыней, и если не заботиться о земле, то она мгновенно превратится опять в пустыню. — От этой мысли Билли даже содрогнулась.
— Эти люди приходят каждую неделю?
— Вообще-то… каждый день. — И это только основная бригада, подумала Билли. Главный садовник, которого учил сам Рассел Пейдж, и его помощник жили здесь же, в доме. Другие два человека занимались оранжереей, в которой росли орхидеи, и теплицами, где в межсезонье помещались цветущие домашние растения; еще один человек заботился только о лужайках; кроме них, были еще специалист, занятый неполный рабочий день, который следил за капризными розами, и две женщины. Три раза в неделю они приходили для того, чтобы поливать, подкармливать и ухаживать за сотнями домашних растений. На это уходил полный рабочий день. Билли не могла даже представить, чтобы ее цветы и сады хотя бы на несколько дней оставались без тщательного ухода. Но это трудно объяснить, особенно Джиджи.
— Ух ты! Вот это порядок! Чтобы ни одного засохшего листочка? — Джиджи улыбалась. Теперь, когда ей казалось, что она поняла, как все устроено, она улыбалась зачарованно и удивленно, как ребенок, которому впервые подарили огромный, настоящий, готовый вот-вот улететь в небо, воздушный шар с Микки-Маусом.
— Верно, — ответила Билли, — мы должны трудиться, чтобы в Холби-Хиллз стало еще красивее. — Она вспомнила указание своего юриста Джоша Хиллмана всем основным агентам по продаже недвижимости в городе: немедленно сообщить в первую очередь ему о возможной продаже собственности в ее районе. Она хотела скупить участки, снести дома и уговорить Рассела Пейджа заняться расширением ее садов. Помимо того, что жизнь в созданном им мире доставляла ей огромную радость, скупив дополнительные участки, она сможет еще больше отдалиться от особняка «Хэфнер Плейбой», который располагался ниже по ее же улице Черинг-Кросс-роуд. Билли не могла слышать шума, который создавали его обитатели, чем бы они там ни занимались, но, поскольку ее дом стоял на той же узкой извивающейся улице, она готова была заплатить любые деньги, лишь бы расширить свой зеленый кордон.
Разговаривая с девочкой, Билли незаметно старалась получше рассмотреть ее. Она вдруг заметила, что глаза Джиджи, вчера казавшиеся ей неопределенно-серого цвета, на самом деле светло-зеленые, словно молодая свежая почка, только что распустившаяся в Нью-Йорке на каком-нибудь дереве, которого еще не успела коснуться городская пыль. Такой оттенок зеленого цвета существует в природе всего один день. Он запомнился ей еще с тех пор, когда они с Джессикой жили в Нью-Йорке. Возвращаясь на рассвете домой со своими кавалерами, они вдруг осознали, что в эту ночь в город пришла весна. Но, к сожалению, у Джиджи были светлые ресницы, и поэтому глаза на лице почти не выделялись. Кроме того, прямые спутанные волосы почти все время падали на лоб и скрывали глаза. Значит, так, во-первых — стрижка, решила Билли, мысленно принимаясь за преображение Джиджи. Во-вторых — светло-коричневая тушь. Пусть ей только шестнадцать, преступлением будет не красить ресницы. Потом — одежда. Все, начиная с кроссовок. Неважно, что она предпочитает все время ходить в джинсах и потрепанных свитерах, но девочке определенно надо купить новые или, по крайней мере, такие новые, чтобы выглядели поношенными и потертыми в нужных местах, а не где попало. Билли затруднилась бы ответить на вопрос, откуда ей известно, что одежда Джиджи потерта не там, где надо, подростков она не понимала, зато разбиралась в одежде и никогда не ошибалась. Она была уверена, что, пройдясь по улицам, скажем, Пекина, не колеблясь бы указала на китаянок, которые незаметно для глаза — и, может быть, даже в нарушение какого-нибудь закона — внесли изменение в свой традиционный жакет, придающее ему дополнительный шарм.
Но не все сразу, безусловно, придется подождать. Она не хотела ничего навязывать Джиджи, не хотела, чтобы девочка почувствовала, что что-то в ней необходимо изменить. Билли попробовала поставить себя на ее место. Допустим, она — девушка, которая только что потеряла мать и, собрав все мужество, старается не показывать своей боли незнакомым людям; девушка, которая вдруг неожиданно попадает в обстановку, подавляющую ее своим великолепием; даже не попрощавшись, отец оставил ее одну на целый день, наедине с незнакомой женщиной старше ее. Из газет Джиджи, должно быть, знала, что эта женщина известна тем, что не просто богата, а безумно, невероятно богата. Известна именно в силу своего богатства, а не из-за того, что владеет «Магазином Грез» или что она жена Вито Орсини.
