— Ну вроде порядок, — по интеркому [1]послышался уверенный голос командира. — Эскорта у нас, как вы знаете, не будет, так что, парни, палите во всех, кто приблизится, — это касалось стрелков. — Пока пойдем на девяти тысячах, потом придется подняться повыше. Проверьте маски. Шеллен, обойдите все посты, проверьте шланги, переносные баллоны и электроподогрев. Особое внимание перчаткам. И не забывайте слушать, о чем они там говорят.

Последнее относилось к радиопереговорам противника.

— Мистер Лиотта, как насчет кофе?

Все это были ставшие уже стандартными распоряжения. В обязанности Алекса входила проверка кислорода, систем персонального обогрева с уделением особого внимания исправности перчаток, а также прослушивание вражеского эфира. Знание языка, а главное, многих тонкостей профессионального жаргона немецких радистов ПВО позволяло Алексу держать свой экипаж в курсе некоторых событий. А что касается перчаток, то как раз благодаря обморожению пальцев обеих рук прежнего стрелка верхней турели Алекс и попал в этот экипаж.

— Кофе будет готов через десять минут, — доложил Лиотта.

Алекс рассеянно слушал эфир и смотрел на облака. Он неплохо разбирался в их видах: несколько месяцев его работы в Кингстауне, которой предшествовала стажировка при метеослужбе в Хай-Уайкомбе, не прошли даром. Но в отличие от метеорологов он видел облака не только снизу. Одних кучевых — плоских и средних, разорванных и мощных, лысых и волосатых, с наковальней и с грозовым валом — он различал десятки. Он отличал облака хорошей погоды от тех, которые грозили стремительной трансформацией и даже зимой, состоя из кристаллов льда, несли в себе миллионы киловатт статического электричества. Они зажигали на кончиках лопастей пропеллеров голубые огоньки святого Эльма, превращая винты ночных бомбардировщиков в сияющие нимбы. Но настоящим королем облаков была cumulonimbus incus — «наковальня». Восходящие воздушные потоки, скорость которых иногда достигала 50 узлов, возносили гигантскую плоскую вершину «наковальни» на высоту до 45 тысяч футов. Обычным самолетам и на меньших высотах уже не хватало плотности воздуха. И не дай вам Бог оказаться на пути такого потока, взлететь вместе с ним туда, где небо из голубого становится по-королевски черно-синим, чтобы в следующее мгновение, утратив собственный вес, свалиться в смертельный штопор.

Сейчас над Европой висело не менее трех ярко выраженных ярусов, между которыми стелились промежуточные слои-пелерины и бесформенные обрывки-фрактусы. Над непроницаемым нижним ярусом господствовал сильный западный ветер. Сумерки уже полностью властвовали внизу.

— Кофе готов, господа. Мистер Шеллен, спускайтесь.

Когда Алекс, протиснувшись через тесное пространство над бомбовым отсеком, загроможденное четырьмя дополнительными баками по 400 галлонов каждый, коробками с фольгой и шкафами с новейшей навигационной и радиоаппаратурой, добрался до кабины пилотов, там стоял хохот. Скорее всего картавый Лиотта рассказал очередной анекдот про итальянскую мафию. В это время «Ланкастер» шел на автопилоте на высоте около трех километров с крейсерской скоростью около 200 узлов. Традиционный кофе — единственный на пути к цели атаки — они пили почти все вместе, исключая стрелка хвостовой турели.

— Что там слышно, Алекс? Что говорят немцы? Они нас видят? — спросил командир.

— Да, сэр, но они еще не оценили численность. Из Франкфурта передают о двух больших группировках и сетуют на постоянные потери контакта. Похоже, что их уже глушат фольгой. Штабы в Арнеме и Меце объявили боевую готовность в нескольких эскадрильях.

— А Дебериц?

— Пока неясно, возможно, кодирует передачи.

— Еще рано, джентльмены, мы только приближаемся к устью Соммы, — обжигаясь горячим кофе, произнес их навигатор Гарри Фаррел, пожалуй единственный чистокровный канадец в экипаже. — Кстати, скоро наша очередь швырять бумажки. Примерно через час. Интенсивность — пачка через три минуты. Ветер — самый подходящий, с восходящими потоками. Он понесет их на восток и продержит в воздухе часа три, не меньше.

— Шеллен, а что от вас нужно было в штабе? — спросил Хокс, развернувшись в кресле пилота и засовывая в рот незажженную сигару.

— Думаю, меня хотят комиссовать, сэр. Обещали вызвать еще раз.

— Если медики признают последствия контузии, снимут с полетов. — сказал Рик Аркетт, второй пилот и самый старший член экипажа. — С нашими перепадами давления нужна не голова, а медный таз. Мой тебе совет, Шеллен, бросай ты это дело. Война скоро кончится, и из ста тысяч летчиков оставят не более тридцати самых молодых и здоровых. А закрепишься в наземной службе, глядишь, и до пенсии дотянешь. Тебе, кстати, выдали флаг?

— Какой флаг? — удивился Алекс.

— Значит, это твой, — флайт лейтенант Аркетт (по прозвищу Краб) изогнулся и протянул Алексу небольшой серый конверт, — засунь во внутренний карман или за голенище. Если залетим к русским, вскроешь, развернешь и будешь махать над головой, чтобы тебя не пристрелили.

— А что здесь? — так и не понял Алекс.

— Тебе же говорят — британский флаг, на котором по-русски крупно написано: «Я — англичанин». Они не учли, правда, что сейчас в воздухе кроме англичан несколько сотен канадцев, австралийцев, южноафриканцев и десятка полтора поляков, — проворчал Аркетт.

Алекс повертел конверт в руках.

— А почему мы должны залететь к русским?

— Ну… всякое может быть. Не я же это придумал. Там до линии фронта около семидесяти миль. Не так уж и много. При такой облачности…

— До какой линии фронта? — все более недоумевал Алекс.

— До русской, — в свою очередь удивился Аркетт. — Мы же говорим о русских.

— Семьдесят миль от Касселя?!

— А при чем здесь Кассель, Шеллен? — оторвался от своей сигары командир. — Кассель — это запасной вариант по плану «А», а мы работаем по плану «В». Сегодня и завтра основной целью для нас и американцев будет Дрезден. Так далеко на восток мы еще не летали. Американцы — да, но они садились и заправлялись у русских. Нам же предстоит вернуться. Вот почему нас залили топливом так, что аж из ушей потекло. Между прочим, вторая группировка, которую, как ты говоришь, засекли наци, — это 320 «Галифаксов». Добрая треть из них — наши из шестой группы. Они идут параллельно нам на Белен. Это южнее Лейпцига. По такой погоде они скорее всего просто наделают шуму. Их задача — отвлечь немцев от Дрездена. Фрицы, определив, что «галифаксов» гораздо больше, чем нас, решат, что именно они заказывают музыку. Кроме этого, по мере нашего продвижения на восток небольшие группы «Москито» произведут ложные атаки сначала Дортмунда, потом Магдебурга. Мы тоже будем идти ломаным курсом, путая аналитиков в Деберице и других центрах. Позывной штурмана наведения головного бомбардировщика «яблочный пирог»; все остальные, включая нас, — «тарелкосушилки»; отмена атаки — «трехдверный шкаф». Впрочем, вас это уже не касается.

Джон Хокс вкратце доводил план операции до тех, кто не присутствовал на общем инструктаже. Алекс Шеллен сидел со стаканом остывающего кофе в одной руке и со странным серым пакетом в другой. Немигающим взглядом он смотрел на никогда не дымящийся кончик сигары командира.

Хокс взглянул на часы:

— Через два часа должны поднять группы второго удара — 1-ю, 3-ю, 6-ю и 8-ю. А ближе к утру подключаются американцы… Что с вами, Шеллен?

Алекс растерянно молчал.

— Сэр, а ведь Алекс жил в Дрездене, — ответил за товарища инженер.

— Это так? — спросил командир.

— Я там родился, — почти полушепотом произнес Алекс.

— М-да-а, — откинулся в кресле Хокс и с минуту молча смотрел на него. — Где же вы раньше-то были? С половины второго уже вся база знала, что мы идем на Дрезден. Никто ведь не ожидал такого приказа, да еще в такую погоду, поэтому обсуждали его на каждом углу. Вам следовало просто подать рапорт, и вас бы без разговоров заменили.

— Конечно, — подтвердил навигатор, — таких случаев сколько угодно. Помните, как Ченселлор отказался участвовать в налете на Магдебург? — Фаррел оглядел присутствующих. — Он закончил в этом городе университет, здание которого как раз было выбрано в качестве базовой цели, да еще заявил, что у него в Магдебурге осталась куча друзей.