Генерал-майор Вольфрам барон фон Рихтхофен бросил перчатки в фуражку, фуражку вручил горничной, блондинке с косами. Мельком взглянул в зеркало, в отражении увидел, как девушка пялится на него. Заметил, какое впечатление производят его выправка, цвета стали и неба мундир люфтваффе, знаки отличия, Железный крест 1-го класса на шее. Видел, как барышня зарделась, взмахивает ресницами и следит за ним масляным взглядом. Берлин, подумал с неприязнью. Город разврата. Здесь не знают стыда.

— Госпожа ждёт.

Комната была тёмной не только из-за тяжёлых портьер на окнах, тёмной была и мебель, пахнущая деревом и пылью, тёмными были обои. Тёмными — неясные, тревожащие портреты на стенах.

— Мадам фон Тротта?

— Сюда.

Щёлкнул выключатель, слабая лампочка под картонным абажуром разгорелась мутной светящейся сферой, отбросила на потолок и стены фантасмагорические тени. Чучело птицы на столе ожило, казалось, наклонило голову и мигнуло стеклянным глазом. Вспыхнул, заиграл отражениями кристалл странной формы, блеснули латунные детали устройства, напоминавшего микроскоп, засверкала позолота на корешках книг. За столом сидела женщина. Вся в чёрном, с чёрной вуалькой на лице. Конечно, констатировал фон Рихтхофен, она ведь в трауре.

— Вы позволите...

— Ближе, пожалуйста.

Когда подошёл, откинула вуальку. И подняла на него глаза. Нет, не глаза. Глазные яблоки. Хрусталики без радужки, два шарика, белые как белок варёного яйца. Ему показалось, слышит фырканье.

— Генерал-майор Вольфрам, Freiherr [1]фон Рихтхофен. Родственник Манфреда фон Рихтхофена, воздушного аса, знаменитого Красного барона. Не ждала такой чести.

— Мне выпал жребий, — барон встал навытяжку, — долг почётный, хотя очень горький. Уважаемая мадам, несомненно, знает, о чём речь.

— Несомненно, знаю.

— В апреле 1937 года, в Испании, я был командиром брата уважаемой мадам, лейтенанта Бертрама фон Эсторффа, пилота истребителя.

— И это знаю.

— Адольф Гитлер, — генерал расправил плечи, - наш великий фюрер и главнокомандующий вермахта, решил наградить немецких солдат, которые сражались в испанской освободительной войне. Выразить благодарность за заслуги и признание немецким добровольцам, принявшим участие в свержении большевизма в Испании. Поскольку германские отряды воевали на стороне генерала Франко не совсем официально, отдать должное героям стало возможно лишь сейчас, после войны. Приказом фюрера установлена награда: Spanienkreuz, испанскии крест, который с апреля нынешнего года с гордостью носят ветераны легиона «Кондор».

— Фюрер, — фон Рихтхофен раскрыл папку, — позаботился о том, чтобы были оказаны почести также и тем немецким солдатам, которые в сражении с большевизмом заплатили наивысшую цену. Вождь приказал почтить погибших в бою солдат легиона специальной наградой, Почётным испанским крестом. Его вручают членам семьи погибшего. Госпожа — единственная из живых родственников поручика фон Эсторффа. В руки госпожи...

Щёлкнул каблуками, склонился, подал женщине грамоту и крест. Видел, как водит по ним пальцами. Откашлялся.

— Учитывая недуг уважаемой мадам, — поклонился, — позвольте мне описать. Крест из бронзы, характерной тевтонской формы, украшен свастикой и орлами люфтваффе.

У траурной ленты по краям полоски цветов испанского флага...

— Я вижу, — оборвала женщина, поднимая на генерала белые глазные яблоки. — Вопреки моему, как господин барон изволил выразиться, недугу. Просто вижу по-другому. С помощью иных чувств. Вижу отнюдь не хуже. А иногда лучше. На небесах и на земле есть вещи, что и не снились вашим философам. Господин барон не может о том не знать.

Фон Рихтхофен покачал головой и пренебрежительно выпятил губы. Вспомнил утопающую в сирени табличку возле калитки особняка, где рядом с именем и фамилией угловатым готическим шрифтом значилось Hellseherin, Wahrsagerin, Sterneleserin [2]или что-то в том же духе. Берлин, подумал с отвращением. Город кокаинистов, шлюх, педерастов и шарлатанов.

— Вижу, — подняла белые глазные яблоки женщина, — что на правом верхнем кармане мундира господин барон носит крест, схожий с описанным, но с мечами и бриллиантами.

За что мечи и бриллианты? Неужели за Гернику? За убитых женщин и детей?

Генерал молчал с минуту. Потом изобразил на лице выражение хорошо отрепетированного презрения.

— Уважаемая мадам, — процедил, — надеялась, видимо, поразить меня. Должен разочаровать. Уже сталкивался с большевистской пропагандой, знаком с ложью, распространяемой через «Die Rote Front» и другие красные «промокашки». Странно мне лишь одно: что подрывной пропагандой занимается Доротея Дейзи фон Тротта, вдова генерал-лейтенанта фон Тротта.

В Испании, мадам, шла воина. Легион «Кондор» с честью выполнил свою задачу. Город Герника, центр красного сопротивления, был атакован, неприятель понёс потери. Такова на войне задача авиации, в которой служил брат уважаемой мадам. Обер-лейтенант Бертрам фон Эсторфф служил родине и фюреру. За фатерлянд, честь и фюрера за штурвалом самолёта отдал жизнь в воздушном бою над Герникой...

— Лжёшь, барон, - резко оборвала Дейзи фон Тротта. — Мараешь ложью честь дворянина и офицера.

Лампа пригасла. На глазах фон Рихтхофена чучело птицы на столе повернуло голову и вперило в него око. Шевельнулись портьеры, двинулись и пошли пузырями обои на стенах. Задвигались и зашептали неясные фигуры на портретах. Дейзи фон Тротта подняла и обвиняюще вытянула костлявую руку.

— Мой брат, Бертрам Бруно Риттер фон Эсторфф в конце концов от тебя и узнал, что ни одной военной цели в Гернике нет и что там не дислоцирован ни один отряд республиканцев. Что налёт на Гернику — акт устрашения, направленный лишь против гражданских, и его задача — запугать басков, поддерживающих республику. Тогда мой брат, поручик Бертрам Бруно фон Эсторфф, отказался выполнять приказ. И за это был убит. За ангаром, выстрелом в затылок. Покинь мой дом, барон фон Рихтхофен. Выходя, не забудь взять вот это.

Швырнула ему прямо под ноги крест. Генерал побледнел, стиснул кулаки. Сдержался.

— Твой брат, — процедил, — поехал в Испанию добровольцем. Защищать мир от красной чумы. Оказался, однако, предателем и лишённым чести трусом. Отказался лететь в Гернику из трусости, предал коллег, подвергая их смертельной опасности, поскольку отсутствие в сопровождении его Ме-109 могло окончиться трагично для экипажа одного из бомбардировщиков. А если бы поручик фон Эсторфф имел хотя бы каплю чести, взял бы пистолет с одним патроном, который я ему предлагал. Если бы это зависело только от меня, фамилия фон Эсторфф стала бы для всех немцев символом трусости и предательства. Увы, политические соображения оказались важней. Сейчас нужны герои, не трусы. Добровольный легион «Кондор» должен быть символом геройства, образцом для молодых немецких лётчиков. А название «Герника» — символом военного авиационного мастерства люфтваффе. Поэтому и только поэтому твой брат принял смерть от руки коллеги-офицера, только потому избегнул наказания более позорного. Только поэтому я пришёл сюда сегодня, только поэтому, пересиливая отвращение, намеревался вручить тебе этот крест. Швырнула его мне под ноги — что ж, не стану за ним наклоняться, пусть там лежит, в пыли и грязи, как запятнанная честь обер-лейтенанта и всего рода фон Эсторффов. Ты об этом, чародейка, будешь молчать. Я — немецкий офицер, брезгую доносами. Но мы стоим на пороге войны, лживая пропаганда является предательством. Если скажешь хоть слово о твоём брате и о Гернике, отправишься в Дахау. Или в «Моабит», где и лишишься головы. Твои чары и фокусы тебя не спасут.

Шёпот стал громче. Дейзи фон Тротта подняла на Рихтхофена белые глазные яблоки.

— Всё, что происходит во вселенной, — сообщила она, — подчиняется законам природы. По очевидным причинам природа заинтересована в том, чтобы вселенная существовала и продолжала существовать впредь. Всё, что может угрожать существованию вселенной, что несёт разрушение и уничтожение, — враг для природы, как бацилла для организма. Нечто, с чем природа борется. Что она побеждает. О чём предупреждает. С помощью знаков и сигналов. Каковые могут прочесть лишь избранные. Ясновидцы, пророки, вещуны, те, кто видит, наблюдает и понимает. Герника была сигналом. Предупреждением о приближении чего-то значительно худшего. Берт внял предупреждению. Увы, только он, он один...