Гейб немного подумал.

— Правы. Как насчет Тревора?

— Тревора? — вмешался Скотт.

— Муж, — пояснил Роберт. — Он говорил с дочерью по телефону, когда это случилось. Мы проверили. В то время он действительно находился в своем офисе, его видели секретарши и кто-то из сотрудников.

— Предусмотрительно, — усмехнулся Скотт. — А как насчет его дочери? Она что-то унаследовала?

— Довольно жирный кусочек, но ничего выдающегося, — ответил Роберт. — Об ее соучастии можно забыть. Она едва не сошла с ума, обнаружив тело матери. Пару недель ее держали на транквилизаторах. Но и после таблеток она не могла прийти в себя. Нет, она этого не делала.

— А она знает, кто это сделал? — оживился Гейб.

— Может, знала, да теперь ничего не помнит. Клянусь, она не лгала. Просто бедняжка не из тех, кто способен трезво оценивать реальность. По крайней мере тогда была такой.

— Да и сейчас тоже. — Гейб вспомнил Марджи, играющую в хозяйку кафе у Хлои.

— Она все еще замужем за тем сукиным сыном? — поинтересовался Роберт.

— Нет. А Стюарт сукин сын?

— Наглый поганец. Глуп как пробка. Если бы я мог пристегнуть его к этому делу, уж поверьте, постарался бы, но ничего не вышло.

— Так кто же убил?

— Понятия не имею, — вздохнул Роберт. — Никаких улик. На ее руках даже остались следы пороха. Моей единственной надеждой были бриллианты, но их так и не нашли. Значит, дочь развелась со слизняком? Вот и хорошо. Мне она понравилась.

— Марджи? Нет. Семь лет назад Стюарт украл у «Огилви и Дайсарта» что-то около миллиона и смылся.

— Этот кретин что-то украл? — удивился Роберт. — Не может быть. Да он не способен перевести деньги с собственного счета!

— В самом деле? А вот это интересно. В «О и Д» уверены, что это он.

— В таком случае ему кто-то помог. И весьма основательно. У него был сообщник?

— Установить не удалось. Нам не поручали это расследовать.

— А вы проверьте, — посоветовал Роберт. — За его спиной скорее всего кто-то стоял и подсказывал, что делать. Но сейчас это не так важно. Значит, у вас личный интерес в деле Огилви?

Гейб подумал, не уклониться ли от ответа, но неожиданно для себя признался:

— Мой па был другом Тревора. Думаю, он что-то знал. Но отец умер в восемьдесят втором и унес тайну с собой в могилу.

— Маккена, — протянул Роберт. — Мы не допрашивали никого по фамилии Маккена.

— Может, его вызывали позже, — предположил Гейб. — Не знаю.

— Или не хотите знать, — уточнил Роберт.

— Мой отец не заслуживает пустых подозрений.

— Если боитесь копнуть глубже, значит, считаете его виновным.

— Что-то в этом роде, — сказал Гейб, чувствуя себя последним подлецом.

Они распрощались. Скотт проводил его до машины.

— Слушайте, если понадобится помощь, позвоните мне.

— Спасибо, — удивился Гейб.

— Знаете, старик хочет быть в курсе.

— Потрясающий старик, ничего не скажешь. — Гейб кивком показал на гараж. — Самый лучший в мире.

Скотт с легкой завистью оглядел «порше»:

— Отличная машина. Какой год?

— Семьдесят седьмой.

Глаза Скотта чуть сузились.

— Выпущен за год до самоубийства Хелены. Есть какая-то связь?

— Тревор продал его отцу за доллар через две недели после смерти Хелены.

Тревор присвистнул:

— Когда вы узнали?

— Неделю назад.

— Плохая неделя, — покачал головой Скотт.

— И лучше не становится, — согласился Гейб.

Вечером, пока Райли и Гейб обыскивали кухню, Сюз и Марджи помогали Нелл распаковывать вещи.

— Так что они опять ищут? — спросила Сюз.

— Сами не знают. — Нелл протянула ей очередной фарфоровый раритет, завернутый в пластиковую упаковку. — Они считают, что все поймут, как только найдут.

— До чего же волнующе! — воскликнула Марджи. — Детективы. Подумать только!

— Ха! — Сюз развернула упаковку и застыла в изумлении. В ее руках оказалась маленькая белая чашка на человеческих ножках в голубых носочках в горошек и черных туфельках. Марджи держала еще одну такую же, только носочки были в черную полоску, а туфельки — желтые. — Это еще что такое?

— «Уокин веа»[18]. Авангардный фарфор семидесятых. Я и забыла, что у меня он есть, пока мы при разводе не позвали оценщика, а когда пришло время делить фарфор, я не смогла с ним расстаться.

— В жизни ничего подобного не видела, — сообщила Марджи. — А ведь в семидесятых я была в курсе всех современных веяний.

— Сервиз английский, — пояснила Нелл, разворачивая сахарницу с длинными скрещенными ногами в огромных желтых туфлях. — Если помните, моя ма была англичанкой. Мы ездили к ее родным каждый год, недели на две. Эти штучки показались мне ужасно смешными, вот тетка и бабушка и начали посылать их мне на дни рождения и Рождество.

Сюз достала чашечку с расставленными, словно на бегу, ногами.

— А это называется «Раннин веа»[19], — улыбнулась Нелл, но тут же испуганно встрепенулась, услышав грохот на кухне. — Где Марлен?!

Такса подняла с кушетки длинную узкую головку, явно надеясь на угощение. Нелл ее разочаровала:

— Проверка слуха, деточка.

Марлен вздохнула и сунула нос в мягкий плед.

Сюз поставила чашку на пол рядом с собой. Чашка, казалось, вот-вот сорвется с места.

— Просто чудо! Они все такие?

— Носки и туфли разного цвета. Думаю оставить их на кухне, если, конечно, после сегодняшнего у меня будет кухня. — Нелл развернула чайник с полосатыми носочками и черными туфельками с перепонками. — Горка забита «Клариссой» и «Сузи».

— А на кухне есть место? — спросила Марджи.

Нелл нахмурилась:

— Не знаю. Если повесить полку…

— У Хлои в «Кап» очаровательные полочки, — объявила Марджи. — Она застелила их пластиковыми салфетками, салфетки ну просто как настоящие кружевные…

Пока Марджи заливалась соловьем, Сюз развернула остальную посуду: чашки, чайники, сахарницы и сливочники. На дне коробки она нашла семейный фотоальбом Нелл и подала владелице, но Марджи перехватила и начала листать. Сюз выстроила в ряд «бегущие» рюмочки для яиц и засмеялась. Рюмочек оказалось девять: в полосатых носках, в шахматную клетку и в горошек, все мчались к невидимой цели.

— Нужно переснять эти фото, — заметила Нелл. — Джейсу тоже нужен альбом.

— Так где продаются эти рюмочки? Мне тоже хочется, — проныла Сюз.

— Англия. Лавки антиквариата и «секонд-хэнд». Иногда аукционы в Интернете. Там они выставляются на продажу довольно часто.

— Дорого?

— Обычные рюмочки для яиц — тридцать — сорок долларов. «Бегущие» — немного дороже. Может, пятьдесят.

— Пятьдесят долларов за яичную рюмочку? — изумилась Марджи.

— Хочу поставить их в мою горку с фарфором! — Сюз обвела пальцем широкую гладкую кромку чашечки. — Не хочу уродский «Споуд».

— Можешь забирать, — предложила Нелл. — Считай это подарком на будущий день рождения.

— Нет, это слишком дорого, — отказалась Сюз.

«Если она найдет работу, то сможет сама заплатить за рюмочки», — подумала Нелл.

В кухне что-то грохнуло. Детективы трудились не покладая рук.

— А можно покупать по одной? — спросила Сюз.

— Конечно. — Нелл слегка удивилась. — А то возьми сейчас все, деньги отдашь потом.

— Нет, я хочу их заработать. По одной.

— «Дайсарт Споуд» — великолепный фарфор, — проворчала Марджи. — Не понимаю, почему…

— Хочешь его? — обрадовалась Сюз. — Он твой.

— У меня есть моя «Дизет роуз». Но этот чудесный синий цвет твоего фарфора…

— А ты когда-нибудь приглядывалась к узору?

Сюз подняла рюмочку с лиловато-розовыми туфельками, и ее сердце забилось быстрее. Носочки со светло-голубой каемкой… До чего же здорово будут выглядеть бегущие ножки среди чертова «Споуда»!

— Мой фарфор из серии «Бритиш спортинг сет», картинки просто жуть! Одна называется «Смерть медведя». Представляете?