Вот какова жизнь воина в физическом плане; когда же в одной конкретной жизни воин достигнет конца своего пути, тогда смерть подойдёт к нему ближе, чем обычно, и легко похлопает по плечу, как любого другого человека. И знак этот скажет воину: всё, вышло время твоего захватывающего путешествия в этом действительно восхитительном мире, как ни мало отмерено — а пора. И для воина, прожившего безупречнуюжизнь, воина, рядом с которым всю дорогу шагала неизменная спутница-смерть, этот миг покажется не катастрофой, а просто небольшой передышкой.
Ни один настоящий воин не покидает этот замечательный мир с чувством удовольствия. Даже зная, что его время на этой Земле коротко, воин всё равно всеми фибрами своей души любит и ценит этот невероятно щедрый дар — жизнь. Именно здесь, на Земле, воин разобрался в настоящем смысле жизни; именно на Земле он повстречал свою неизменную попутчицу — смерть; именно здесь он научился тому, как заявлять свои права на силуи радоваться свободе; и — самое главное — именно здесь, в физическом мире, воин смог хоть краем глаза взглянуть на невообразимый потенциал и тайну присущего ему бытия. С этой точки зрения каждый воин всегда уходит с чувством, что времени, отпущенного ему на земную жизнь, оказалось недостаточно, чтобы хотя бы приступить к раскрытию невероятной тайны, имя которой — человек. Вместе с тем, в глубине души воин знает, что даже будь его земная жизнь в два раза длиннее, он всё равно не смог бы сделать больше, чем слегка прикоснуться к невообразимому потенциалу, который и есть его истинная магическая сущность.
Всё имеет своё начало и свой конец, поэтому воин знает: если его жизнь на Земле завершилась, значит, — по крайней мере сейчас — его время подошло к концу, значит, пора прощаться и с этим миром, и с теми, кто вместе с ним разделил перипетии этого путешествия. Когда наступает этот момент и физическая смерть раскалывает светящийся кокон, дух воина отправляется в некое место на этой Земле, которое всегда было для воина местом предпочтения. В этом месте воин, как любой другой человек, в последний раз вспоминаетвсю свою жизнь. Даже несмотря на то, что в жизни воина уже было полное вспоминание, это последнее является обязательным для всех живых существ, и оно в любом случае даёт воину возможность ещё на несколько мгновений продлить пребывание в этом возлюбленном мире.
Здесь, в месте предпочтения, воин в последний раз анализирует каждую, пусть самую мелкую деталь своей жизни, и в процессе этого он снова начинает танец смерти— на этот раз с самого начала. Он начинает с момента неподвижности, в котором ещё нет ни одного движения; затем медленно делает первые пробные шажки, вначале грубые и неуклюжие, иной раз запинаясь и даже падая. Однако движения идут одно за другим, складываются в комбинации — и вот уже танецприобретает сложность и грацию, а каждая группа движений изображает те жизненные сложности, которые и привели к созданию этих волшебных движений.
В своём танцевоин последовательно отчитываетсяо каждой из множества битв, выигранных и проигранных, в которых ему довелось участвовать. В этих отчётахвоин вспоминаеттех, кто сражался бок о бок с ним, отдавая дань уважения не только таким же, как он, человеческим существам, но и всем другим формам жизни, тем или иным способом помогавшим ему. В своих отчётахвоин воздаёт должное всем, кого он любил, и всем, кто любил его, тем, кто пострадал от его, воина, невежества или неумения, а также тем, кто своими отрицательными действиями по отношению к нему вынудил его достигнуть ещё больших высот. В своём последнем танцевоин выражает свою благодарность всем, кто помог ему на его пути, и благодаря взаимосвязи всего живущего искренняя благодарность воина обязательно находит своих адресатов.
Когда воин танцует, в последний раз воспевая хвалу жизни на этой Земле, смерть, его бессменная спутница, придаёт каждому движению воина особую остроту и страстную выразительность. Этим последний танец смертиотличается от обыкновенных действий привычного вспоминания. Завершив последние движения своего танца, воин на несколько мгновений погружается в абсолютную неподвижность — в этот момент изнутри воина на весь окружающий мир выплёскивается громадная волна мира и гармонии. Таков последний салют воина всем тем, кого он научился столь сильно любить и ценить, — особенно матери-Земле.
Никогда бедность возможностей воина как человеческого существа не проявляется с такой ошеломляющей однозначностью, как в этот последний момент. Мы приходим в этот мир, не имея ничего за душой, и уходя, всё так же не можем ничего предложить, хотя в течение жизни нам даётся многое… Но Земля, эта, как мы её называем, Стоящая Мать, не жалуется и не таит обиды на нас, людей. Её бесконечное терпение, её любовь ко всякой жизни так заразительна и до такой степени бескорыстна, что в сердце у Земли звучит лишь беззвучная молитва за всех своих детей, чтобы они смогли найти доставшуюся им в наследство свободу и силу. Вот почему воин отдаёт Стоящей Матери единственное, что у него есть, — свой долг воина, — салютуя ей миром и гармонией.
В последний раз взглянув на свой возлюбленный мир, каждый воин в этот миг всем своим естеством понимает смысл изречения великого видящегоКалила Джебрана: «Не одежду сбрасываю я сегодня, а собственными руками сдираю с себя кожу».
И вот, наконец, смерть становится рядом с воином, его светящийся коконсворачивается внутрь самого себя, возвращаясь в форму эмбриона. В этот миг воин ступает из этого мира в Храм Смерти, представляющий собой всего лишь дверь в новую жизнь, которая со временем опять материализуется в этом физическом плане. А пока танецокончен и над сценой драматического спектакля жизни опускается занавес.
Слишком многие согласились принять мысль о том, что земная жизнь есть воплощение мук и страданий, слишком многие в это поверили. Немало способствовали укреплению этого верования и восточные религии. Проповедуя то, что каждому человеку необходимо как можно скорее «соскочить с колеса перерождения» и что любой достигший просветления избавится от необходимости вновь возвращаться к этой земной жизни, эти религии убедили человека в том, что новое воплощение здесь, на Земле, является наказанием. В конце концов оказывается, что каждый должен думать о себе и верить в то, во что захочет. Лично я не хотел бы дискутировать здесь по вопросу о точности представлений восточных религий, но несомненно одно: как только Восток и Запад разделились, избыточная восточная трезвость целенаправленно уничтожила всякое чувствование. В результате сегодня восточные религии оказались лишены сердца. Кроме того, они больше не содержат никакой любви по отношению к тоналю— к Стоящей Матери.
С другой стороны, для воина, который следует пути с сердцем, всякая жизнь была, остаётся и всегда будет взаимосвязанной, взаимодействующей и взаимозависимой. Следовательно, для воина нет смысла искать личной свободы от перерождения, если остальные формы единой жизни, неотъемлемой частью которой является воин, всё ещё должны продолжать борьбу во тьме невежества. О какой любви воина может идти речь, если он, достигнув собственной свободы, покинет остальную жизнь без всякой помощи? Конечно, это не значит, что воин должен сознательно сдерживать собственную эволюцию — но это значит, что, обретя свою свободу и силу, настоящий воин с удовольствием займёт место в шеренгах тех, кто ещё сражается. Поделившись с ними своими знаниями и силой, воин на личном примере покажет остальным, как бьются настоящие воины.
Ни один воин, получивший свободу от «колеса перерождения», не сможет развернуться спиной к миру, в котором кто-нибудь, возможно, нуждается в помощи. Совершить такое для воина немыслимо: ведь это значило бы, что он преступил самый главный завет пути с сердцем, попрал фундаментальные условия свободы. Для истинного воина такое нарушение — чёрная неблагодарность в наихудшем своём виде, самое невозможное и абсолютно непростительное оскорбление Стоящей Матери. В заключение приведу великолепные слова Калила Джебрана из его гениального «Пророка», которые послужат лучшим заключительным аккордом к этому разговору:
