Зато это Ост-Индская компания: Макдональд вел себя безукоризненно по отношению к Нине Грибоедовой, однако проект Закавказской компании более, чем любые другие действия Грибоедова, бил по интересам его представительства. Он мог надеяться, что со смертью Грибоедова планы преобразования Закавказья будут оставлены. Против этой версии есть только одно, хотя слабое, возражение: если убийство было запланировано еще до отъезда посольства из Тавриза, мог ли Грибоедов продолжать испытывать расположение к Макдональду, как бы тот ни притворялся? неужели не заметил бы его двуличности? И могла ли Нина сохранить добрые чувства к его жене?
Другой подозреваемый — парламент. Совершенно невероятно, чтобы горячий и донельзя гордый аристократ герцог Веллингтон мог отдать приказ об убийстве посла или хотя бы обсуждать эту идею. А вот лорд Элленборо, надзиравший за Ост-Индской компанией от имени правительства, предстает в своих дневниках и публикациях настоящим маньяком, помешанным на «русской опасности». Это он прямо заявил: «Азия моя!» Он мог связаться с братьями Уиллоками и доктором Макнилом, также весьма нервно глядевшими в сторону России, хотя не осмелившимися бы действовать без указаний сверху. Против этой версии есть существенное возражение: зачем им убийство? Генри Уиллок почти год провел около Нессельроде, а министр иностранных дел столь явно выполнял во всем волю англичан, что возникает мысль о его подкупе в какой-то форме. Нессельроде, безусловно, не согласился бы начать войну с Персией; Уиллок и парламент не могли этого не знать, так какая им выгода в смерти Грибоедова? Тот был влиятельнейшей фигурой на Востоке, но худшее для них он уже сделал — заключил Туркманчайский мир, а ничего большего собственное министерство не позволило бы ему совершить.
Среди подозреваемых на одном из первых мест — турецкий султан. Он очень хотел, чтобы шах или Аббас-мирза выступили на его стороне против России. Грибоедов не только этому препятствовал, но толкал принца против Турции. Султан был прямо заинтересован в физическом устранении русского посланника; оно настолько ухудшило бы отношения Ирана с Россией, что поставило бы их на грань войны. Если бы война и не разразилась, она отвлекла бы часть сил Паскевича на персидскую границу и, может быть, это помогло бы Порте одержать победу в Русско-турецкой войне. Но с другой стороны, Турция ни разу не побеждала Россию со времен Екатерины II и едва ли питала серьезные надежды на успех, к тому же султан пользовался советами английских агентов и, следовательно, мог знать, что Нессельроде не станет бороться на два фронта.
Есть и четвертый серьезный подозреваемый — армяне, единые как народ, хотя разбросанные по разным государствам. В руках их богатых купцов была сосредоточена вся торговая деятельность в Закавказье; за прошедшие века они сумели разграничить сферы влияния с Ост-Индией, и вдруг создается новая компания, угрожающая их доходам и налаженным связям. Кто лучше армян мог бы спровоцировать переход Мирзы-Якуба под покровительство российского флага? Правда, Грибоедов был искренним и главным покровителем армян-переселенцев, он отстаивал их интересы при заключении мира, при Паскевиче, при шахе — но какое это имело значение там, где роль играли огромные деньги?
Какими уликами располагал бы детектив? Существует всего два свидетельских показания о происшествии 30 января 1829 года (кроме мальцевских, удостоверяющих факт события, но не его подробности, повторенные с чужих слов). Одно дано армянским курьером, спасшимся, несмотря на многочисленные раны. Его напечатал анонимный автор в газете «Мшак» в конце XIX века, когда бывший курьер едва ли был жив; само его существование известно лишь из этой публикации. В своем рассказе курьер объявляет себя последним защитником Грибоедова, но автор сообщает, что его отыскали под грудой тел: последний защитник никак не мог оказаться «под грудой» тел. В любом случае курьер не видел смерти Грибоедова, а только слышал о ней от нападавших — и сведения его, мягко говоря, невероятные.
Другое показание было в 1830 году передано Дж. Уиллоком и доктором Макнилом в редакцию шотландского журнала «Blackwood’s Edinburgh Magazine», в котором у Макнила были давние связи. Эта «Реляция происшествий…» была написана от лица персидского секретаря мехмендаря, сопровождавшего Грибоедова от Тавриза в Тегеран, однако имя автора и персидский оригинал неизвестны, а сам текст не имеет ни малейших следов персидского, а не европейского происхождения; с таким же успехом Уиллок и Макнил могли сочинить его сами. Цели англичан понятны: к 1830 году повсюду, от Тегерана до Лондона, ходили слухи об их причастности к убийству. Макдональд даже жаловался на них Паскевичу, а герцог Веллингтон делал соответствующее представление русскому послу в Лондоне. Нессельроде оба раза постарался заверить британцев, что император вполне ими доволен. «Реляция», которую опубликовали шотландцы, не была лишена противоречий и нелепостей, но выглядела достаточно убедительно. В тех частях, где она пересекалась с донесениями Мальцева, она вторила им настолько, что кажется, будто они вышли из-под одного пера. Что ж, Мальцева спасли и отправили в Россию не для того, чтобы он свидетельствовал против истинных убийц.
Если бы на судебном заседании устроили очную ставку автору «Реляции» и спасшемуся курьеру, их показания признали бы недостоверными: секретарь мехмендаря, перечисляя некоторых героических защитников, нигде не упомянул этого курьера; курьер ничего не сказал о секретаре, будто бы находившемся при Грибоедове почти до конца. И ни один из них не видел самой смерти Грибоедова. Вопрос не в том, кто лжет, а в том, говорит ли хоть один правду? И все же приходится полагаться на данные секретаря, наиболее полные, ибо без них не останется никаких фактов о тегеранской резне. (Отсутствие точных свидетельств о смерти Грибоедова позволило кое-кому выдвинуть версию, что он не был убит, а ушел пророком в Индию и т. д. Это не только невероятно, ибо Грибоедов не бросил бы любимую жену через полгода после свадьбы в самом отчаянном положении; но это и слишком уж неоригинально: еще древние египтяне сочиняли такие легенды о героях, пропавших без вести.)
Кого же обеляют имеющиеся свидетельства? Всех подозреваемых. Секретарь обвинял в происшедшем самого Грибоедова и его слуг, но это не выдерживает критики. Кто же тогда перехватывал письма? Грибоедов их, безусловно, писал; по крайней мере, уведомил бы Паскевича и Родофиникина о своем прибытии в Тегеран — это было его обязанностью, и он не мог ею пренебрегать в течение месяца. Писал и Аделунг, с каждой почтой отправлявший отцу свои письма в виде дневника и местные сувениры, вроде мяты и т. п. Они писали, но следов писем нет; значит, кто-то их уничтожил. Дело не в том, что они не дошли до нас: они не дошли и до Паскевича, который полагал Грибоедова оставшимся в Тавризе. Можно было бы счесть, что раз Макнил передал «Реляцию» в журнал, он и способствовал так или иначе ее созданию, следовательно, был в ней заинтересован; следовательно, он и главный виновный. Но он мог и искренне заблуждаться на ее счет, получив ее от уважаемого лица, хоть от Макдональда.
Раз улики молчат, а свидетели противоречат себе и друг другу, детективу осталось бы рассмотреть последствия убийства — кому оно принесло выгоду? Шаху и Аббасу-мирзе — Николай снял с них выплату одного курура. Но шах не мог заранее на это надеяться; а Аббас-мирза и его сын Хосров-мирза жестоко пострадали за связи с Россией: после внезапной и странной смерти Аббаса-мирзы и смерти шаха Хосров-мирза проиграл борьбу за трон; его старший брат выколол ему глаза, и принц влачил жалкое существование. Это было прямым следствием гибели Грибоедова: по Туркманчайскому миру Россия обязывалась поддерживать права Аббаса-мирзы и выбранного им, а не шахом наследника. Россия этого не сделала, Хосров-мирза лишился власти, чего Грибоедов, вероятно, не допустил бы.
Султан ничего не получил: Иран не вступил в войну с Россией, Турция ей проиграла. Выгадали армяне и Ост-Индия, но случайно: Закавказскую компанию все-таки создали, а не развернулась она по вине грузинских князей и поляков, из-за которых Паскевич покинул Кавказ; и если мятежу в Грузии англичане еще могли бы поспособствовать, восстанию в Польше — никак.
