Но хуже всего оказалось в Нахичевани. У переправы через Аракс, оставляя окончательно Россию, Грибоедов снова отправил Паскевичу письмо об ужасной ситуации в армянских землях. Он с цифрами в руках доказал генералу, что если жители бежали из России в Персию, виною тому были не происки иранских чиновников. Переселение армян из Южного Азербайджана устроили так плохо, что в Нахичеванской области в разных ее частях на каждых двух старожилов приходилось не менее одного переселенца. Естественно, край не мог выдержать такого наплыва людей, которым требовались жилье, питание и которые, к негодованию местных, по трактату освобождались от налогов на шесть лет. Грибоедов представил генералу точнейшие сведения и потребовал, чтобы до зимы часть семейств вывели к северу, где их готовы принять, где им есть работа; в противном случае новые провинции России окажутся на грани голодного бунта.

В Нахичевани его обступили беки и султаны, справедливо ропща на разные притеснения и требуя немедленной помощи. Отговориться было нечем. Положение в области никак не относилось к сфере прямых обязанностей посла в Персии, но Грибоедов понимал, что здесь любого начальника считают представителем власти, который вправе распределять все блага и удовлетворять все просьбы. Он почел лучшим отвести в сторону двух самых влиятельных вельмож и с выражением наибольшего доверия разъяснить им, что нынешнее положение случайно и скоропреходяще, что все будет исправлено и что им надлежит, по их обязанности, распространять в народе доверие к правительству. Отличие, оказанное им, подействовало замечательно; они тотчас почувствовали себя выше прочих и добросовестно принялись успокаивать нижестоящих. Однако Грибоедов решительно просил Паскевича устранить беспорядки, перестать назначать русских прапорщиков на место мусульманских судей («…у беков и ханов мы власть отнимаем, а в замену даем народу запутанность чужих законов»). Необходимо вернуться к правилам, которые он установил полтора года назад для Азербайджана и которые столь хорошо себя зарекомендовали. И ко всему прочему, не забывать тех, кто оказал большую помощь в предыдущую войну. Эксан-хан помог овладеть Аббас-абадом, но ни он, ни его престарелый родственник не получили знаков внимания от главнокомандующего, а хорошо бы хоть старику назначить пенсию, что произвело бы в крае выгодное для правительства впечатление, ведь иногда присылка халата с почетным русским чиновником более действует, чем присутствие войска, строгие наказания и прочие принудительные меры. Но почему все эти вопросы должен решать Грибоедов? Он не жаловался, но недоумевал. Он привык к хаосу. Но в Польше, в театре или в министерстве хаос был менее опасен, чем в Закавказье, где он накладывался на хаос местной жизни.

6 октября, потратив добрый месяц на путь из Тифлиса до Тавриза, на который обычно уходило всего несколько дней, Грибоедов прибыл в столицу Аббаса-мирзы. Амбургер встретил его с распростертыми объятиями, предоставив самое удобное помещение. Однако скупость Родофиникина не дала ему возможности обставить дом посла хоть несколько сносно. Персидский принц принял посольство, надев на грудь портрет российского императора. 9 октября под гром пушек Грибоедов вручил шах-заде ратификацию Туркманчайского договора. Но это все были внешности, и он ими не обольщался: когда речь заходила о делах, тотчас начинались затруднения.

Главная проблема, как всегда, заключалась в англичанах. Александр Сергеевич узнал дорогой из иностранных газет, что новый премьер-министр герцог Веллингтон начал с того, что послал в Ирландию, тихую и покорную, войско, при появлении которого она явно должна была взбунтоваться.

Грибоедов подумал, что по логике герцога следовало бы и России напасть на Польшу, отнять у нее конституцию и заняться русификацией. Он прочел, что английский король в речи на открытии парламента призвал русского царя отречься от права войны на Средиземном море. И это после того, как русская эскадра во многом предопределила победный исход Наваринской битвы! Впрочем, дело было именно в этом: англичане злобно смотрели на успехи России, а помешать им ничем не могли.

Грибоедов встретил в Тавризе всех старых знакомых: Макдональда, Макнила, Кемпбелла, секретаря посольства Стюарта — сплошь компания шотландцев по происхождению. Однако их положение по отношению к Великобритании изменилось. Макдональд находился в трудной ситуации. Он представлял интересы Ост-Индской компании, но одновременно и парламента, поскольку другого посла в Персии не держали. Между тем стремления Компании и правительства совершенно разошлись. Веллингтон, победитель Наполеона при Ватерлоо, был человек резкий, вспыльчивый и горделивый, что нисколько не удивительно при необыкновенной славе, окружавшей в Англии его имя с самого 1815 года. Он считал, что разные заигрывания с местными правителями, столь любимые Компанией, противоречат чести британского оружия, и полагал единственно правильным завоевывать все территории, которые оказывались в сфере интересов его государства. Тридцать лет назад, нанявшись с собственным полком на службу к Компании, Веллингтон (тогда еще Артур Уэлсли) совершенно переменил ее полумирную политику и несколькими мощными ударами, включая знаменитый штурм Серингапатама, завоевал для нее половину Индии. С тех пор его воинственный пыл не угас, и, будучи уже в пожилых годах, он не отказывал себе в удовольствии драться на дуэлях. Естественно, премьер-министр требовал от Макдональда снова стравить Россию с Персией, чтобы тем легче было английским войскам захватить ослабленный Иран и выгнать из него ослабленную Россию. Председатель Контрольного совета по делам Индии лорд Элленборо, назначенный парламентом, также был отъявленным русофобом. Он беспрерывно подсчитывал количество русских войск в Закавказье и количество миль от Аракса до Инда и беспрерывно уверял английское общественное мнение, что только одно может спасти Индию от нашествия русских — превентивная война: надо напасть раньше, чем нападут на нас! Не на берегах же Инда встречать врага! В британской прессе в 1828 году началась настоящая истерия; журналисты призывали правительство расправиться с ненавистной Россией. В Персии доктор Макнил активно поддерживал именно эту точку зрения и заодно пугал шаха скорым падением его власти под ударами северного соседа.

Однако большинство акционеров и чиновников Компании, в том числе Макдональд и Джон Кемпбелл, сын председателя Совета директоров Компании, придерживались противоположных взглядов. По их мнению, ввиду падения платежеспособности Компании, ввиду слишком невыгодного для нее Туркманчайского мира следовало поставить крест на Иране и перенести линию стратегической обороны от Аракса в Афганистан. Торийское правительство не собиралось даже рассматривать такой вариант: уступить Персию русским? лишиться такого важнейшего рынка сбыта фабричных тканей? Не бывать этому! Макдональд стоял за мир в Иране; он жил в Тавризе, в столице Аббаса-мирзы, который тоже мечтал о мире. Макнил стоял за войну между Персией и Россией, которая заставила бы русских бороться на два фронта; доктор жил в Тегеране, в гареме шаха и пестовал в нем враждебность к царю.

Грибоедов, как и раньше, имел возможность играть на противоречиях англичан, шаха и его наследника. Возможность — но не полномочия. Он получил от министра инструкцию действовать очень жестко и прежде всего выколотить из персов восьмой курур. Он не считал это справедливым. Первоначально Петербург хотел получить пять куруров, что он и сумел обеспечить, применив чисто восточную хитрость. Но аппетит Петербурга возрос, когда Нессельроде и К° увидели в Туркманчайском договоре цифру в десять куруров. Они захотели их получить. К приезду Грибоедова в Тавриз четыре пятых восьмого курура находилось уже в руках Паскевича, вместо оставшейся одной пятой Аббас-мирза дал в залог алмазы, кроме того, Макдональд лично поручился за выплату этих денег. Англичанин не имел на то разрешения ни своего правительства, ни Компании: в итоге его расписка обеспечивалась только его собственным состоянием, естественно, недостаточным. Как бы то ни было, Аббас-мирза и Макдональд сделали действительно все, что могли; ни в казне, ни у населения никаких средств больше не было. Грибоедов потребовал от Паскевича вывести войска из Хойской области, удерживаемой в обеспечение восьмого курура, поскольку персы свои обязательства выполнили, хотя вместо части денег дали алмазы. Паскевич, однако, просил устроить так, чтобы армия могла зазимовать в Хое, поскольку было уже поздно ее выводить. Грибоедов даже с этим справился, договорившись с принцем, что налоги с Хои будут отныне собирать персы, а русские солдаты станут содержаться за счет своего правительства. Удержание Хои за Россией не замедлило получение контрибуции. Макдональд вздохнул с облегчением и был искренне благодарен Грибоедову; он очень боялся оказаться в вечной кабале у русского правительства или же навлечь безудержный гнев собственного правительства за несанкционированное поручительство.