…- Ты на кого смотришь, дочь нефеля?! Кому улыбаешься? Совсем мозг растеряла? В арон меня вгонишь, — грохнула вскинутая на плиту кастрюля, выплеснула жирную волну, повисли пряди капусты.

— Да, мама, разве я улыбалась? Да нужен мне тот хлопец. Що я, возниц не видала?

— Ты глаза-то прячь, дура безумная. И так по ножу ходим. Молва о бесстыдной дочери Якова пойдет — кто тебя, харизу, защитит? О, замуж бы тебя быстрее спровадить. Забились в щель клопиную, приличного жениха за сто верст искать. Все отец твой, упрямец. Свининой торгуем, точно курой кошерной. Ой, хорошо, бабка твоя умерла, прокляла бы меня и внуков своих до седьмого колена. Субботу твой отец забыл, Тору никогда не раскрывает. Ой, спаси нас Бог!

— Мама, не начинай. Не старые сейчас времена. Да сходи — не слышишь, Мишука ревет.

Метнулся по кухне подол, шагнула мама к двери, к младшему сыну торопясь. Распахнулась дверь — и чернота за ней. Выгорело все.

Вита получила удар по колену, мигом просунулась. В темноте Катя крутила руку какому-то низкорослому типу. Тот шипел сквозь зубы, лягался. Катя заломила руку круче, в локте чуть хрустнуло, человечек пискнул, напряженно замер, уткнувшись лицом в узел.

— Та угомонитесь вы, чи ни? — заворчали с соседней лавки.

— Спите, спите, — пробормотала Катя, отбирая у прижатого воришки чайник. — Тут от тесноты человеку ногу свело.

Катя сунула чайник проснувшемуся Проту и повела вора к выходу. Человечек тихо скулил, согнувшись от боли, перешагивал багаж и спящих на полу.

— Проспали мы, — прошептал Прот. — Чайник-то почти новый. Вот жалко-то было бы.

Долетел тихий вскрик — Катя ссадила злоумышленника на насыпь.

— Добрая она сегодня, — прошептал Прот.

— То она спросонку. Сейчас на нас нагавкает, — ответила Вита.

Катя, легко перешагивая через узлы и похрапывающих людей, скользнула на место:

— Что, гвардия, дрыхнете, как цуцики?

— То я виновата, Катерина Еорьевна. Задремала, — поспешила признаться Вита.

— Ладно уж, додремывайте. Я снаружи пройдусь. Здесь дышать нечем.

— Спи, — прошептала Вита. — Я посмотрю.

— Да чего там, — Прот понадежнее пристроил чайник под боком. — Это ты спи. Часовые мы аховые. Можно и вдвоем спать. Все равно ничего не сделаем.

— Так я руку вовек не заломаю. Был бы наган…

— Ух ты, настоящим стрелком стала, — необидно усмехнулся в темноте мальчик. — Ты отчаянная. Только нам сейчас тихими да смирными надобно быть. Крестись почаще. Тебя крестное знамение не сильно ломает?

— Та я бильше ни в кого не верю. И креститься можу, и сало жевать. А "Отче наш" меня давно выучить заставили.

— Разумно, — одобрил Прот.

— Допомогло-то мне оно как, — с горечью прошептала Вита.

Мальчик очень осторожно обнял ее за плечи:

— Что делать, жизнь нам во испытание дана. Терпеть — наша участь.

— Она-то не сильно терпит, — Вита кивнула на окно.

— Екатерине Георгиевне иные испытания даны, — мягко прошептал Прот. — Она сильнее, так и боль её куда острее.

— Какие испытания? — сердито зашептала Вита. — Ей бог сповна всего отпустил. Даже с лишком. Вот ты скажи, почему на нее мужчин як мух на мед тягне? Ну, волосья да бюст у нее красноречивые. Так она же ростом с телеграфный стовп. Так нет же, каждый слюни пускае. Ты вот скажи, тебе со стороны виднее.

Прот молчал.

Вита смутилась:

— Ты що? Я же в том смысле, что ты еще молоденький. Или ты… тож?. Ну вот, я не подумала. Извини меня, дурищу жидовскую… Я тебя все как малого вижу.

Прот с досадой повертел шеей, но руку с плеча девушки не убрал:

— Меня все за малого держат. Тем и спасаюсь. А про Катерину одно могу сказать: ее то мучает, до чего мы с тобой еще не доросли. Влюблена она. Давно уже. Безнадежно.

— Да що ты выдумываешь? — не поверила Вита. — Кто на ее чувство не ответит? Не бывает таких кобелей. Ей же тильки поманить стоит. Ни, не может того быть. Та она к тому ж, это…. Неправильна. Ты ж в монастыре был. Сказать мы никому не скажем, но между нами…

— Ты про это лучше молчи, — оборвал Прот. — Нам не понять. Да и не наше то дело. У Катерины на душе чувство. Тяжкое такое, что все наше поганое злато перевесит. Без надежды она живет.

— Без надежды нияк не можно, — яростно зашептала Вита. — То ад, если без надежды.

— Потому и жалко ее. Она хоть и надеется, но сама себе не верит. Душа у нее трескается. Жалко.

Вита растерянно молчала. Поверить в то, что можно жалеть Катерину Георгиевну, красивую, уверенную, бесстрашную, все умеющую, было решительно невозможно. Нет, ошибся Протка. Дар у него путанный, вот что-то не то и разглядел. Нет, одинокой Катерина никак не может быть. Да она над жалостью к себе первая и посмеется.

— Да что ты испугалась? — прошептал Прот. — Не одинокая она. У нее друзья есть. Собачка пушистая, красивая. Домик тихий. И еще один — большое поместье. Она туда тоже вернется. Хозяйствовать там станет. И тот человек ее тоже любит. Может, и встретятся они. Катерина хоть и не верит, но все к тому делает.

— Що ж ты сразу не сказав? "Душа трескается". Ужасов нашептал. Так встретятся они или как?

— Не вижу. Видно, на грани это решится. Екатерина Георгиевна сама свою судьбу ведет. Редкий человек.

— От то так, — согласилась Вита. — Туточки я согласна. Встретятся. Наша Катерина любую стену лбом прошибет. Мне б таку уверенность.

— Да у тебя сейчас и своей хватает, — прошептал Прот. — Завидую. Ты только ее, уверенность, не порастеряй.

Вита хмыкнула:

— А ты следи. Как только хде прохудится, сразу пхни меня. Заштопаю свою уверенность.

— Пихну, — Прот улыбнулся. — Вита, а ты меня совсем не опасаешься? Дара моего проклятого? Остальные меня касаться не очень-то желают. Даже Екатерина Георгиевна иной раз спохватится.

— Ни, я не боюся, — Вита слегка запнулась. — Ты и так про меня все знаешь. Та вы все по меня все знаете.

— Я чуть больше знаю, — печально сказал мальчик.

— То про Геру? Та я не больно скрываю, — пробурчала девушка. — Я и ему почти в лицо сказала. Только он не понял. Или подумал, що смеюся.

— Да понял он все, — пробурчал Прот. — Ему бы самому… уверенность заштопать. Сито, а не уверенность.

— При чем тут сито? Он же с Катерины глаз не сводит. А я хто такая поряд с ней? Жидовка порченная…

— Да что ты со своим еврейством каждый раз высовываешься? — рассердился Прот. — Он о тебе как о еврейке и не думает. Ты ему нравишься. Пусть и не так, как Катерина, но все равно. Только запутанно у него в голове все.

— А що надо, щоб распутать?

— Сейчас я тебе усе скажу, — ехидно пообещал Прот. — Ага, записывай. Я и так с ума схожу, а если ваши сердечные движения начну отслеживать, то прямо завтра непременно и рехнусь. Я тебе что — бабка-знахарка? Приворотное зелье тебе взболтать? Фигушки. Сами разберетесь. В таких делах никто не помощник.

— Та ладно, — Вита удобнее вытянула ноги, — я не тороплюсь. Как Катерина говорит — без суеты и согласно этой… диспозиции. Если Гера с нами поедет, по-разному может обернуться. Ты только меня перед ним не позорь.

— Уж не знаю кто из вас двоих глупее, — вздохнул Прот. — Права Екатерина Георгиевна — истинные дети.

Вита промолчала. Сам-то кто? Подумаешь, колдун древний.

Прот хихикнул:

— Слышишь? Строит кого-то наша генеральша.

За окном действительно негромко разговаривали. Вита разобрала знакомый голос Катерины и сбивчивое мужское бормотание.

— За два фунта сахара? — задумчиво переспросила Катя. — А почем нынче фунт? Сто шестьдесят целковых? Однако.

Мужчина снова забормотал.

— Нет. Не торгуйся, — с усмешкой ответила предводительница. — Не дам. Я так, из интереса справлялась. Меня так дешево еще никто не торговал. Гуляй отсюда, кондитер херов.

Претендент проявил настойчивость.

— Русского языка не понимаешь? — удивилась Катя. — На мове объяснить, что ли? Иди отсюда, озабоченный. Я девушка благопристойная, по соборам да монастырям благости безмерно набралась, мне такие пошлые разговоры вовсе и вести не пристало.