— Торопиться не будем. Раз она сказала, что место подходящее, можно не сомневаться: так и есть. Они одного поля ягоды.

— Может, вы и правы, — согласился мальчик. — Как думаете, Герман Олегович, как следы человека на рельсах выглядеть должны?

— Несомненно — куча кала, кровавые пятна и потеки мочи. Еще окурок слюнявый и красный бант, — пробурчал Герман.

Они прошли дальше. Герман уже в третий раз видел расклеванное прямо на шпалах яйцо чибиса. Кто-то полакомился.

— А это что за пятно? — спросил Прот.

Собственно, пятен было несколько. Маленькие жирные отметины, едва различимые на фоне шпалы. Герман присел на корточки, попытался принюхаться, — едкая вонь креозота, которым была пропитана шпала, затмевала все. Пришлось сунуть в пятно палец. Вроде бы смазка.

Герман встал, махнул фуражкой, подзывая маячившую вдали Катю.

— Молодец, прапорщик. Надо понимать, они на дрезине подкатили, — сказала Катя. Галифе она испачкать не боялась, опустилась прямо на колени, принюхивалась.

Герман посмотрел на светлую макушку, поколебавшись, сказал:

— Это Прот смазку обнаружил.

— Слаженная работа в команде — признак истинного профессионализма, — Катя, не поднимаясь с колен, принялась озираться. — Здесь, кажется, — живо скатилась с насыпи к ничем не примечательному кусту. — Точно здесь!

Герман с мальчиком сползли следом.

— Они здесь кусты раздвинули, ветки закрепили. Протащили груз, потом все поправили. Ветку все-таки сломали, пришлось подвязывать, — Катя постучала грязным пальцем по ветке, стянутой обрывком шнурка. — Он, гадюка, точно он! Теперь тропку определенно нащупаем.

Улыбалась амазонка восхитительно — так бы на придворных балах улыбаться, бриллиантами и обнаженными плечами сверкая, да светских львов с ума сводя. Эх, княгиня ободранная.

— Что смотрите? — несколько озадаченно поинтересовалась предводительница. — Пошли, пока дождь не начался.

Двигалась она уверенно. Теперь и Герман замечал следы, оставленные несколькими людьми. Здесь дерн явно вмят, здесь кору слегка ободрали. Понятно, весь маршрут замаскировать трудно. Катя молча ткнула пальцем: мох под деревом хранил прямоугольный отпечаток — ставили что-то тяжелое, раз мох до сих пор не оправился.

По листьям щелкнули первые капли дождя. Через минуту ровно и уверенно полило. Катя нырнула под широкие ветви, и вдруг остановилась у толстого ствола:

— Так, граждане кладоискатели. Несколько новостей: идем мы правильно, дождь нам на пользу — запашок прибьет. Кладоискательство — занятие заведомо грязноватое. Глубоко дышать не рекомендую.

Сквозь запах мокрой хвои до Германа долетело то, что предводительница назвала "запашком" — откуда-то плотно понесло сладковатым смрадом разложения. Прот побледнел.

— Плоть бренна, — напомнила Катя, развязывая косынку на шее. — Мы все это знаем. Придется потерпеть. Без тебя, Прот, мы никуда. Бери косынку, нос и рот завяжи. Моим трудовым потом попахивает, но все ж лучше, чем гнилью.

С косынкой на лице Прот превратился в карикатурную копию налетчика с американского Дикого Запада. Трое разведчиков двинулись дальше.

Труп лежал на крошечной полянке. Голова откатилась в сторону, по бурой кости, оголенной лопнувшими лоскутами кожи, стучали капли дождя. Тело, должно быть, успели погрызть и мелкие лесные обитатели, но теперь это было незаметно — под одеждой кишели жирные белые черви.

— Дышите неглубоко, — глухо предупредила Катя. — Вот дерьмо, что ж он ничего остроумнее придумать не мог? Плагиатор.

Германа мутило и он не сразу понял, что именно имеет в виду предводительница. Труп лежал на спине, откинув за обрубок шеи одну руку. В бесформенных пальцах была зажата казачья шашка. Мертвец словно отдавал честь, или… или указывал направление. Герман, наконец, вспомнил книгу, где пиратский капитан любил подобные зловещие шуточки.

— Обходим, — приказала Катя. — Давайте-давайте. Или наглядеться не можете? Нет, прапор, не туда. Подальше обойдем. Совершенно незачем следовать сомнительным указаниям.

Отошли назад. За кустами вонь стала чуть легче — дождь прибивал ее к земле. Герман снял фуражку, растер дождевые капли по лицу. Прот стянул повязку, глаза мальчика слезились.

— Да уж, — пробормотала Катя. — Вот гадство. Ладно, иллюзий по поводу нашего визави у меня нет и не было. Жаль мы ему тогда мозги не вышибли. Я юмора с трупами вовсе не приветствую. Ладно, проехали. Обходим по дуге, очень внимательно смотрим за тем, что под ногами. Боюсь, дальше следы обнаружить будет труднее. Кстати, господин прапорщик, вы представляете, что такое "растяжки" и прочие сюрпризы? Минно-подрывные, я имею ввиду.

— Я с минными работами по службе не сталкивался, — прохрипел прапорщик.

— Тогда под ноги и на уровне плеч внимательно смотрите. Ниточки, веревочки, паутиночки. И лучше за мной идите. Желательно, след в след. Прот, ты лови знакомые ощущения. На следы пока не отвлекайтесь, я сама справлюсь.

Дождь усилился. Герман нахлобучил фуражку на глаза. Какие тут ниточки- веревочки? Да кому пустой лес минировать в голову придет? Здесь не фронт у Соммы. В нос настойчиво лезла вонь разложения. Теперь от нее неделю не избавишься. Герман поправил ремень порядком отяжелевшей за день винтовки. Смерть не так страшна, но не дай бог увидеть себя после смерти.

— Спокойненько, — сказала Катя. — Еще один трупак. Осторожнее с ногами. И с дыханием.

Герману совершенно не хотелось выглядывать из-за плеча командирши. Прот тоже не проявлял инициативы. Посмотрел на прапорщика:

— Это же только плоть. Бренность.

— Тухлая бренность, — пробормотал Герман.

— Точно, — сказала, не оборачиваясь, Катя. — Прах бесчувственный. Но дышать невозможно. Черт, нужно было зимы подождать. За мной, осторожненько…

Герман постарался вообще перестать дышать. Труп был привязан к молодому дубку. Веревка, захлестнувшая шею, ослабла и колени мертвеца подогнулись. К дереву привязывали, должно быть, уже мертвого — руки свободно свисали, на ремне болталась расстегнутая, с выглядывающей рукоятью нагана, кобура. Безглазое лицо мертвеца страшно скалилось остатками обгрызенных губ. Широченные шаровары, пропитанные гноем разлагающейся плоти, отвисли.

"Черт с ним", — подумал Герман. "Раз в шароварах — черт с ним. Может, он тоже из тех".

— Нет, именитым патологоанатомом мне не стать, — с трудом выдавила из себя Катя, и, тем не менее, шагнула ближе к трупу. Стараясь не стать в пятно, натекшее из тела, начала что-то делать над черепом мертвеца.

Герман отвернулся. Главное — не сглатывать и не дышать… Что ж она, сука, со всеми нами вытворяет? Зачем сюда привела? Разве можно людям на такой поляне быть? Ну почему сил не хватает эту тварь бесчувственную окончательно и бесповоротно возненавидеть?!

— Герман Олегович, — Прот ткнул в землю шагах в пяти от жуткого дерева.

По траве били частые дождевые капли, но все равно можно было разглядеть очертания большого кострища.

— Пентаграмму пытался изобразить. Звезду, надо думать. Кривоватая получилась, — объяснила Катя. В руках у нее был штык с какой-то дрянью, подцепленной на кончик острия. — Пошли отсюда. Можно через поляну. Только под ноги смотрите.

Герман, стараясь не ускорять шаги, двигался за предводительницей. Дождь отсекал вонь, отсекал ужасную щербатую усмешку мертвеца. Прапорщик искренне надеялся, что труп не провожает их безглазым взглядом.

Прот вдруг шарахнулся вбок, наступив на ногу Герману. Прапорщик зашипел от боли в отдавленных пальцах.

— Без паники, — пробормотала Катя. — Ну да — вот и третий. Парами всегда проще работать.

Герман увидел торчащие из земли носы сапог. Могила была мелка — вполне различимы очертания небрежно присыпанного тела в размокшей земле. В изголовье могилы торчала лопата с сучковатым черенком.

— Пойдемте отсюда, — прохрипел Герман.

Катя не возражала. Теперь прапорщик прихрамывал впереди, мечтая оказаться подальше от проклятого места.