— Мне очень жаль, — в голосе пастора звучала неловкость, — что все вышло не совсем так, как вам хотелось бы. Я знаю, что не могу заменить вашего викария. Но ничего, вы сумеете все описать ему, когда мы вернемся на корабль. Пройтись вечером над Гефсиманским садом — незабываемое впечатление для каждого из нас.

Мисс Дин не слышала его. Она была далеко. С корзинкой в руке шла она по дорожке, ведущей к дому викария, и вдруг увидела через окно кабинета, как кто-то отскочил от шторы и прижался к стене. Когда она позвонила в дверь, никто не ответил…

— Мисс Дин, вам нехорошо? — спросил преподобный Бэбкок.

— Благодарю вас, — ответила она. — Я совершенно здорова. Просто очень устала.

Голос у нее дрожал. Только не осрамиться. Только не заплакать. Ее охватила жгучая боль, ощущение утраты, сознание того, что предал близкий и дорогой человек.

— Не понимаю, — говорила Робину леди Алтея, — почему твой дед вернулся в отель. Он не говорил тебе, что замерз?

— Нет, — ответил Робин. — Он рассказывал мистеру Бэбкоку о былых временах, о том, как его могли бы сделать командиром полка, но ему пришлось уйти из армии, потому что ты тогда часто болела и вся твоя жизнь была сосредоточена в Литтл-Блетфорде. А что замерз, он не говорил.

Из-за нее ушел из армии? Как мог Фил сказать это совершенно постороннему человеку, какому-то Бэбкоку? Все было совсем не так. Какая несправедливость! Но ведь тогда — господи, как летит время! — он ни словом не намекнул… А может быть, и намекал? Может быть, что-то и говорил, а она не слушала, отмахнулась? Но Фил всегда казался таким довольным, увлекался садом, разбирал военные книги и газеты в библиотеке… Сомнение, чувство вины, замешательство сменяли друг друга в душе леди Алтеи. Столько лет прошло. Почему же именно сегодня Фил вдруг вспомнил свои обиды, вернулся в отель и даже не попытался ее найти? Наверное, Бэбкок чего-нибудь ему наговорил, допустил какую-нибудь бестактность.

Один за другим они поднялись на гору, вошли в отель и на минуту задержались в холле, чтобы попрощаться на ночь. Все выглядели усталыми и недовольными. Робин не мог понять, в чем дело. Несмотря на холод, лично он был в восторге от прогулки. Почему же у остальных настроение вдруг испортилось? Поцеловав бабушку и пообещав ей не читать допоздна, Робин остановился у двери своей спальни и подождал мистера Бэбкока, занимавшего соседний номер.

— Благодарю вас за чудесный вечер, — сказал он. — Надеюсь, вы, как и я, довольны нашей прогулкой.

Бэбкок улыбнулся. А мальчик не такой уж плохой. Просто он слишком много времени проводит со взрослыми, потому и ведет себя не по возрасту. Иначе и быть не может.

— Спасибо, Робин, — ответил он, — но ведь идея была твоя. Мне бы она никогда не пришла в голову. — И вдруг, неожиданно для себя, добавил: — Моя вина, что я не сумел сделать нашу прогулку более интересной для остальных. Они как-то растерялись без вашего викария.

Робин склонил голову набок и задумался над словами пастора. Ему нравилось, когда с ним разговаривали, как со взрослым, такое обращение придавало ему вес. Надо что-нибудь сказать и успокоить бедного мистера Бэбкока. И тут он вспомнил разговор леди Алтеи с полковником перед обедом.

— Должно быть, в наше время довольно трудно быть священником? Сущее наказание, не так ли?

— Да, трудно, по крайней мере — иногда.

Робин с серьезным видом кивнул.

— Дедушка говорил, что надо быть снисходительными, а бабушка — что в наши дни среди священнослужителей слишком мало людей высокого полета. Мне не совсем понятно, что она имела в виду, полагаю — здесь есть какая-то связь с экзаменами. Доброй ночи, мистер Бэбкок.

Помня наставления бабушки, Робин щелкнул каблуками и поклонился, затем вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Он подошел к окну и отдернул штору. В Иерусалиме все еще горели огни. В тринадцатый день того, другого нисана все ученики к этому времени уже, конечно, рассеялись. [198]Остался один Петр; он бродил около костра во дворе первосвященника, притопывая ногами, чтобы не замерзнуть. [199]Значит, в ту ночь было все-таки холодно.

Робин разделся, лег в кровать и, включив лампу, разложил на коленях карту современного Иерусалима. Он принялся сравнивать ее с картой Иерусалима тридцатых годов первого века по Рождеству Христову, которую специально для него у кого-то одолжил отец.

С полчаса он изучал обе карты, после чего, как и обещал бабушке, погасил свет. «Священники и ученые все неправильно вычислили, — подумал Робин, — они перепутали ворота, через которые вышел Иисус. Завтра я сам отыщу Голгофу». [200]

— Прибывших в святой Иерусалим просим проходить в ворота.

— Желаете гида? Какой язык — английский? немецкий? американский?

— Справа от вас — церковь святой Анны, [201]место рождения девы Марии.

— Желающих посетить несравненную Харам эш-Шариф, [202]осмотреть Купол Скалы, часовню Каменных Уз [203]— просим пройти налево.

— К Еврейскому кварталу, к бывшему храму, [204]к Стене Плача [205]— сюда, пожалуйста.

— Паломники ко Гробу Господню [206]следуют прямо по Via Dolorosa. [207]

— Прямо — Via Dolorosa… Крестный путь…

Эдуард Бэбкок и его группа стояли под аркой ворот святого Стефана. [208]Со всех сторон их осаждали гиды всевозможных национальностей, и Бэбкок жестами отказывался от их назойливых предложений. В руках он держал свой собственный план городских улиц и листок с инструкциями, который ему сунул курьер перед самым выходом из отеля.

— Постараемся держаться вместе, — говорил он, поворачиваясь то в ту, то в другую сторону, чтобы в напирающей толпе не потерять своих подопечных. — Иначе мы ничего не увидим. Прежде всего надо помнить, что Иерусалим, который мы собираемся посетить, построен на камнях Иерусалима времен Спасителя. Мы будем ходить и стоять на много футов выше той земли, по которой ступала нога Христа. То есть…

Пастор снова заглянул в свои записи, но тут полковник схватил его за руку.

— Перво-наперво, — оживленно сказал он, — разверните свои войска там, где они будут контролировать территорию. Предлагаю начать с церкви святой Анны. За мной.

Повинуясь сигналу, маленькое стадо повлеклось за своим временным пастырем и вскоре оказалось на большом дворе у левого придела церкви святой Анны.

— Построена крестоносцами, — тоном оратора возвестил полковник. — Закончена в двенадцатом веке. В те времена люди знали, что делают. Один из прекраснейших образцов архитектуры крестоносцев, какие вам доведется увидеть, — и, обратившись к Бэбкоку, добавил: — Знаю эту церковь с прежних времен, падре.

— Понимаю, полковник.

Бэбкок с облегчением вздохнул и засунул свои записи в карман. По крайней мере, на время в них не будет необходимости. Полковник, который за завтраком выглядел несколько подавленным, почти обрел свой всегдашний пыл и самоуверенность. Послушно следуя за своим предводителем, группа обошла полупустую церковь. До того они уже осмотрели францисканскую церковь Всех Народов [209]в Гефсиманском саду; церковь святой Анны совсем не походила на первую, и тем не менее тягостная необходимость соблюдать тишину, шаркающие шаги, рассеянные взгляды, неспособность разобраться в смешении стилей и, наконец, чувство облегчения, когда после окончания осмотра можно выйти на солнце, — все было то же самое.