Я снова развернул пакет, повертел сосуд в руках. Хитрое, насмешливое лицо оттолкнуло меня: его сходство с живым Столлом не было чистой игрой воображения, оно бросалось в глаза и, несомненно, было единственной причиной избавиться от этого предмета — я вспомнил дурацкое хихиканье на другом конце провода. А уж если он располагает сокровищами не менее, а может быть, даже и более ценными, предметом меньше, предметом больше — какое это имеет значение. Конечно, провезти их через таможню, особенно в Афинах, — проблема. Штрафы за подобного рода дела огромны. Но, без сомнения, у него есть там связи, и он знает, что делает.

Я пристально всмотрелся в фигурки по краям сосуда и еще раз был поражен их сходством с шагающим по берегу Спиналонги Столлом, с его волосатым телом, сильно выпирающим задом. Получеловек-полуконь, сатир… «Силен, наставник в пьянстве бога Диониса…»

Сосуд был отвратителен, зловещ. И неудивительно, что я оказался во власти снов, совершенно чуждых моей натуре. Моей, но, вероятно, не натуре Столла? Не могло ли случиться так, что он тоже осознал свое скотство, но не слишком ли поздно? Бармен говорил, что он спился и дошел только в этом году. Возможно, существует связь между его алкоголизмом и находкой сосуда? Одно было совершенно очевидно, мне нужно от него избавиться, но как? Если отнести администрации, станут задавать вопросы, могут не поверить, что мне его ночью подбросили на балкон, могут заподозрить, что я взял его с какой-нибудь археологической площадки. Потом пришла мысль попробовать вывезти его контрабандой. Или еще: избавиться от него где-нибудь на острове. Ну например, ехать вдоль побережья и выбросить, вероятно, бесценный тысячелетний ритон?..

Я сунул его к себе в куртку и пошел по саду к отелю. В баре было пусто. Бармен за стойкой протирал стаканы. Я сел на табурет перед ним и заказал минеральной воды.

— Никуда не отправляетесь сегодня, сэр? — спросил он.

— Нет еще, — сказал я. — Может быть, пойду позже.

— Купание в море и сиеста на балконе, — порекомендовал он. — Между прочим, сэр, у меня для вас кое-что есть. — Он нагнулся и достал маленькую бутылку с завинчивающейся пробкой, наполненную чем-то, по цвету похожим на горький лимон. [122]— Оставили вчера вечером, — сказал он. — И привет вам от мистера Столла. Он ждал вас в баре чуть ли не до полуночи, а вы так и не пришли. Я пообещал передать, когда вы придете.

Я посмотрел на бутылку с недоверием.

— Что это? — спросил я.

Бармен улыбнулся.

— Его варево из шале, — сказал он. — Попробуйте немного. Совершенно безобидное. Он дал нам с женой тоже бутылку. Жена сказала — просто лимонад. Настоящий-то его запах, должно быть, выветрился. Попробуйте.

Он плеснул мне немного в минеральную воду, остановить его я не успел. Колеблясь, я осторожно опустил в стакан палец, попробовал. Похоже на ячменную воду, которую, бывало, готовила мать, когда я был ребенком. И такая же безвкусная. Нет, все же… все же что-то остается на языке и нёбе. Не то чтобы сладость меда и не кислота винограда, скорее, что-то напоминающее запах изюма в сочетании с запахом колосящейся пшеницы.

— Что же, — сказал я, — за здоровье мистера Столла! — и, покорившись неизбежности, мужественно выпил.

— Знаю одно, — сказал бармен, — я потерял лучшего клиента. Они уехали сегодня рано утром.

— Да, официант говорил мне.

— Лучшее, что может сделать миссис Столл, — это положить его в больницу, — сказал бармен. — Муж у нее больной человек. И дело не только в пьянстве.

— Что вы имеете в виду?

Он постучал себя по лбу.

— Что-то здесь не в порядке, — сказал он. — Вы сами могли заметить, как он ведет себя. Мысли странные. Своего рода навязчивая идея. Я сильно сомневаюсь, что мы увидим их здесь на будущий год.

Я маленькими глотками потягивал свою минералку, которая явно стала приятнее от ячменного привкуса.

— А кто он такой?

— Мистер Столл-то? Он говорил мне, что был профессором в каком-то американском университете, античную литературу будто преподавал, но разве поймешь, где у него правда, а где нет. Миссис Столл платила здесь по счетам, нанимала лодочника, словом, все устраивала она. И хотя он на людях поносил ее, — кажется, он от нее зависел. Однако я иногда удивлялся… — Он замолк.

— Удивлялся? Чему же? — поинтересовался я.

— Ну… Вот ей со многим приходилось мириться. Я видел, как она на него иногда смотрит. Совсем не с любовью. Женщины ее возраста обычно стремятся к какому-то удовлетворению в жизни. Может быть, она и находила его где-то на стороне, в то время как он удовлетворял свою страсть к спиртному и антиквариату. Он насобирал немало предметов в Греции, на островах вокруг и здесь, на Крите. Это не так трудно, если разбираться в этом деле. — Он подмигнул.

Я кивнул и заказал еще минеральной воды. От духоты в баре хотелось пить.

— На побережье тут есть мало известные места? — спросил я. — Я имею в виду места, где бы они могли высаживаться с лодки?

Может быть, это моя фантазия, но мне показалось, что он избегает моего взгляда.

— Едва ли, — сказал он. — Может быть, и есть, но наверняка они каким-то образом охраняются. Сомневаюсь, что есть места, о которых не знают власти.

— А как насчет крушений? — не отступал я. — Кораблей, которые затонули много веков назад и сейчас покоятся на дне?

Он пожал плечами.

— Всегда существуют какие-нибудь местные легенды, — небрежно обронил он, — истории, которые передаются из поколения в поколение. Но в основном-то это разные суеверия. Я сам никогда в них не верил и не знаю образованного человека, который бы верил.

Он с минуту помолчал, протирая стакан. А я задумался, не слишком ли много наговорил?

— Всем известно, что кое-какие небольшие предметы время от времени находят, — пробормотал он. — Они могут быть очень ценными. Их вывозят контрабандой из страны или, если риск слишком велик, сбывают за хорошие деньги знатокам на месте. У меня в деревне есть двоюродный брат, он связан с местным музеем. У него кафе напротив Боттомлесс Пулл. Мистер Столл часто хаживал к нему. Папитос его зовут. Собственно говоря, и лодка, которую нанимал мистер Столл, принадлежит моему брату, он сдает ее напрокат туристам.

— Понимаю.

— Но тут… Впрочем, сэр, вы не коллекционер и не интересуетесь древностями.

— Да, — сказал я. — Я не коллекционер.

Я слез с табурета и на прощание пожелал ему доброго утра. Интересно, сильно ли оттопыривается мой карман от пакета?

Я вышел из бара и побрел по террасе. Не дающее покоя любопытство заставило меня подойти к причалу у шале Столла. В самом шале, очевидно, шла уборка, балкон был вычищен, ставни закрыты. От последних постояльцев не осталось и следа. Не пройдет и дня, как оно, наверное, примет какую-нибудь английскую семью, которая все завесит купальниками.

У причала стояла лодка, и грек начищал ее борта. Я посмотрел через залив на свое собственное шале на другой стороне и в первый раз увидел его с места Столла, откуда он смотрел на меня в полевой бинокль. Мне теперь стало как никогда ясно, что он вполне мог принять меня за человека, сующегося не в свои дела, за шпиона, — возможно, даже за человека, специально присланного из Англии установить истинные обстоятельства гибели Чарлза Гордона. Был ли дар в виде сосуда знаком вызова? Взяткой? Или проклятием?

Грек в лодке поднялся и повернулся в мою сторону. Это был не тот, прежний их лодочник, — другой. Я это понял, только когда он повернулся ко мне. Мужчина, обычно отправлявшийся со Столлами, был моложе и более загорелый, а этот — совсем старик. Да, бармен говорил, что лодка принадлежит его двоюродному брату, Папитосу, который держит кафе в деревне у этой лужи.

— Простите, вы хозяин лодки? — громко спросил я.

Грек выбрался на пристань и встал передо мной.

— Николай Папитос, — сказал он, — мой брат. Хотите совершить прогулку по заливу? Много хорошей рыбы в море. Ветра нет сегодня. Море совсем спокойное.