— Мне сказали, ты здесь… — как-то отстранение произнес Филипп.

Она молча смотрела на него во все глаза и не могла оторваться. Его слегка хрипловатый голос всегда действовал на нее возбуждающе и казался ей очень сексуальным.

— Извини, что заставил тебя ждать.

Он снял шляпу и ловко запустил ее через всю комнату, где она легла на овальный столик у закрытого окна.

Черные как вороново крыло, мягкие волосы Филиппа были довольно длинными. Он представляли собой необычный контраст в сочетании с глазами, которые — в зависимости то ли от его настроения, то ли от освещения — меняли цвет: от светло-серого до темно-серого со всеми промежуточными стадиями.

Интересно, в кого у него такие глаза? — подумала Мишель. Ни у кого из его родных не было ничего похожего.

Мишель заглянула в его глаза и поняла, что он не испытывает ни малейшего сожаления по поводу ее затянувшегося ожидания. За время их совместной жизни Филипп ни разу не посчитался с ее чувствами и переживаниями. Так с какой стати теперь ему беспокоиться о ее удобствах или неудобствах?

— Ничего страшного, — сухо ответила она.

— Итак, что тебя привело? — спросил он и, запрокинув назад голову, вопросительно посмотрел на нее. Чувственные губы красиво очерченного рта сложились в жесткую линию. — Целый год прошел. Или до тебя наконец дошло, что жить с мужем лучше, чем работать в захудалом магазинчике захудалого городишка и ютиться в захудалой крошечной квартирке? Я правильно понял?

Он стоял, небрежно расставив длинные ноги и заложив большие пальцы рук за поясной ремень джинсов. Черты его лица, которое, раз увидев, просто невозможно было забыть, застыли в непроницаемой маске, и догадаться, о чем он думает, не представлялось возможным.

Но Мишель знала, на что он способен с его холодным жестким аналитическим умом. Лучше бы ей не смотреть на него, но отвести взгляд значило бы обнаружить внутреннюю неуверенность или, того хуже, вызвать подозрение, что она что-то скрывает.

Она смотрела на него и чувствовала, как разгорается пожар в крови, видимо от гнева, который всегда вызывал в ней саркастический тон мужа. Этим, столь ненавистным ей гоном он только что отозвался о ее работе и образе жизни. Похоже, все двенадцать месяцев, что они не виделись, Филипп втайне от нее следил за ней.

Не желая впустую тратить время и душевные силы на объяснения, что бутик, в котором она управляется вместе с Кэт, процветает, а квартирка хоть маленькая, но уютная.

Мишель постаралась сделать такое же непроницаемое лицо, как у него, и сказала:

— Я приехала, потому что Пол попал в беду и нуждается во мне.

— То-то смотрю, твое появление не вызвало у меня ни малейшего удивления, — все с той же интонацией протянул он, правда изрядно помрачнел, а трепет тонких ноздрей прямого, как у матери, аристократического носа навел Мишель на мысль, что он задет за живое.

Она прищурила свои карие с рыжими крапинками глаза и промолчала, выжидая, что он скажет дальше, с тем чтобы использовать его слова при случае. Но Филипп больше ничего не сказал, и повисло неловкое молчание.

Мишель вернулась к массивному старинному креслу с высокой спинкой и села, после чего неторопливо вытянула обтянутые шелком длинные стройные ноги и, скрестив их, взглянула на Филиппа, который неотрывно следил за каждым ее движением, подсознательно исполненным с изяществом и носившим провокационный характер.

Затаив дыхание, она с легким потрясением отметила для себя, что его внимание приковано к короткой юбке, открывавшей круглые колени. Определенно ему нравилось то, что он видел. Секс. Ни в коем случае нельзя позволять себе думать об этом! — решила она.

Разговор Мишель начала спокойным ровным тоном, стараясь не показывать виду, что его вожделенные взгляды заставляют ее нервничать.

— Я разделяю твой гнев, который вызвал тебя поступок Пола. То, что он сделал, иначе как бесчестьем не назовешь.

— Впервые со дня нашей свадьбы, моя красавица, мы сошлись во мнении.

Он произнес это мягким тоном, приправленным язвительностью, но его укол не достиг цели.

Соединив ладони, Мишель продолжила, не переводя дыхания, все тем же ровным голосом:

— Но ты сам должен понимать, что, отправив его в тюрьму, мы вряд ли добьемся того, чего хотели. Легко поломать Полу жизнь, ведь ему только двадцать четыре… К тому же на семействе Бессонов все равно останется пятно позора. Не стоит об этом забывать.

Все-таки в ее голосе прозвучали язвительные нотки. Не удержалась! Теперь ничего не поделаешь. Гордость у этих отпрысков древнего аристократического рода в крови. Владея большими землями, во что только они не вкладывали свой капитал — в виноградники, в пшеницу, в оливки, в животноводство… Они относились к сливкам местного общества, что составляло традиционную тему разговоров между Луэллин и ее сестрами. Мишель чувствовала себя в их среде чужеродным телом и нисколько не сомневалась в том, что ее пребывание в доме только укрепило их во мнении, что она ни в коей мере не соответствует тем требованиям, которые предъявлялись жене наследного принца такого королевства!

— Предлагаешь, чтобы преступление сошло ему с рук безнаказанно?

Филипп уже не стоял на месте. С ленивой врожденной грацией он расхаживал по комнате, словно демонстрируя перед ней свои широкие плечи, худощавую стройную фигуру с узкими бедрами и бесконечно длинные ноги. Он открыл жалюзи, впустив в комнату яркий свет и раскаленный воздух. Наверное, чтобы получше разглядеть меня, устало подумала Мишель.

Став спиной к окну, он будто специально скрыл свое лицо, которое оказалось в тени. Вечная загадочность. Как всегда, подумала Мишель. Ничего нового для нее в этом но было; она никогда не могла догадаться о его истинных мыслях. Впрочем, в данный момент это не имеет никакого значения. Кто он ей теперь? Год назад она уехала, разорвав обременительный для обоих и бесплодный союз, чтобы на следующий год начать бракоразводный процесс. Но сейчас ее беспокоила судьба брата, которого она во что бы то ни стало должна вытащить из беды и увезти с собой.

— Если ты не отдашь его в руки правосудия, я заберу его с собой… — произнесла она вдруг севшим голосом. — Таким образом можно будет выйти из этого щекотливого положения. — Помолчав некоторое время, она выложила единственное, что пришло ей в голову после долгих размышлений над сложившейся ситуацией: — Ему нравятся эти места, он всегда мечтал жить и работать здесь. Лишить его такой возможности будет уже само по себе наказанием для него.

— Я так не думаю, — категорично отмел ее предложение Филипп. — Единственное, что его здесь привлекает, это, благодаря нашему браку, родство с самым богатым семейством штата. Оно дает ему чувство собственной значимости.

Боже, какой цинизм! Мишель придержала язык, чтобы не ответить в том же тоне. Зачем доказывать очевидное? Сам женился на ней исключительно из практической целесообразности, и с тех пор ничего не изменилось. Много претензий могла бы предъявить Мишель своему мужу, который никогда не любил ее, и его высокомерно-снобистской родне. За прошедший год она продумала всю их недолгую совместную жизнь. Ей удалось справиться с той безоглядной всепоглощающей любовью, что она питала к нему вначале, и начать новую жизнь, где она пользовалась уважением и где никто не мог заставить ее почувствовать себя человеком второго сорта.

Мишель расправила уставшие плечи, мысленно скрестила на счастье пальцы и пустила в ход свой самый главный козырь:

— Неужели ты и в самом деле хочешь, чтобы на столь уважаемое всеми семейство легло такого рода бесчестье? Не могу поверить. Только представь, какие начнутся пересуды, когда станет известно, что шурин Филиппа Бессона оказался за тюремной решеткой!

Неожиданно Мишель увидела его рядом, он заслонил от нее все на свете, исходящая от него сила пугала ее.

— Наоборот, все симпатии будут на стороне моей семьи, которая проявит законопослушание, пожертвовав одним из своих членов. Согласись, так выглядит даже благороднее: перед законом все равны! — Он улыбнулся, но взгляд его оставался тяжелым и холодным. — Тебе следовало придумать что-нибудь получше.