— Ну, не думаю, что дело в этом. Э... обстоятельства как раз очень сходные, верно? — Что он мог иметь в виду под этими словами? Он продолжал: — Нет, я боюсь, что просто ее исполнение было не на высоте. Хотя и не знаю почему. Я склонен упрекнуть ее за то, что она согласилась петь, раз чувствовала, что не может дать все, что должна. У нее нет права так бросаться своей репутацией.

Боевой дух Лин немедленно восстал в защиту певицы. Она никогда не пыталась защитить себя, когда его требования становились просто невыполнимыми. Сейчас она даже не успела подумать, как странно то, что она вдруг стала защищать Еву Адлер. Наверное, сама Ева только засмеялась бы со своей прохладной снисходительностью и посоветовала бы ей не обращать внимания... Но прежде чем она могла сдержать свой порыв, слова уже полились горячим потоком:

— Неужели вы никогда не думали, мистер Бельмонт, что нельзя требовать от людей слишком многого, ожидать от них, чтобы они работали как машины, хотя они всего-навсего люди? Например, у мисс Адлер может быть несколько причин, о которых невежливо расспрашивать, — она устала, или больна, или опечаленна, или встревожена чем-то. И конечно, сама эта непредсказуемость спасает людей от превращения в автоматы и даже делает их... милыми?

Голос ее был взволнован, но она старалась говорить тихо, чтобы ее не услышали посторонние. Он заговорил таким же тоном. Прямо и вызывающе глядя на нее, он сказал:

— Как ни странно, но я полностью согласен, что наличие каких-то непредсказуемых качеств в людях может иметь свои привлекательные стороны. Например, ваше внезапное нападение на меня — как освежающий душ. Так что в собственную защиту я могу только сказать: видимо, я сделал слишком поспешное заключение о том, почему Ева далеко не полностью раскрылась, приписав это каким-то ее эгоистическим соображениям.

— Едва ли у вас есть право судить других, мне кажется, — тихо проговорила Лин.

— Нет? Но видите ли, я никогда не видел раньше, чтобы Ева позволила эмоциям одержать верх над ее работой. Хотя, я бы сказал, это обычный недостаток женщин. — Он улыбнулся: — Ну, вот теперь можете ругать меня за огульное обвинение всех женщин в этом грехе.

Но Лин, растерявшись от его насмешек, не нашла в себе сил продолжать этот разговор. Перед началом исполнения Евой следующего цикла песен он поднялся, извинился и ушел.

Вернулась Пэтси — счастливая и снова миловидная после своего отдыха. Обратный путь она проделала одна, но Майкл встретил ее в Лондоне и привез в Спайрхэмптон. Когда Лин вошла к ней в комнату поздороваться, она увидела сияющую Пэтси.

— Он попросил меня выйти за него замуж, — объявила Пэтси, раскрасневшись. — Представь себе!

— И представлять нечего! Я так рада, — сказала Лин, обнимая подругу. — Ну и как все это было?

— В поезде, когда мы ехали из Лондона. У меня не был заказан билет, а поезд был так набит, что негде было и сесть. Я села на свой чемодан, а Майкл сказал мне, чтобы я опиралась на него. А потом вдруг нагнулся и спросил: «Пэтси, ты выйдешь за меня замуж?» — вот так, без всяких разговоров.

— А что ты ему сказала? — спросила Лин.

— Я сказала: «Что?!»

— Ох, Пэтси!..

— Да, знаешь, такой шум стоял, поезд гремит, людей полно, я толком не услышала. А он снова сказал, но так громко, что люди вокруг нас все слышали. Но мне было все равно. Я ему заорала в ответ: «С удовольствием, Майкл!» И опять это все услышали. Я его потом спросила. Говорю: «Отчего же ты, Майкл, решил делать предложение всему вагону, а не только мне?» И что же, ты думаешь, он сказал? — Глаза Пэтси округлились в изумлении. — Он сказал, что ему нужно было сказать сразу, в тот момент, когда он, наконец, осмелился, а то, говорит, потом опять бы всю храбрость растерял. Храбрость делать мне предложение, можешь ты это себе представить?!

Лин мягко шлепнула ее по руке и пожурила:

— Пэтси, Пэтси, опять у тебя этот комплекс неполноценности! Когда же ты поймешь, что тебя все любят, как тут устоять Майклу? Пока тебя тут не было, о тебе спрашивали все, буквально все до одного, и я просто купалась в отражении твоей популярности. Да ты знаешь, что даже старый Пэннингтон-Дэллоу как-то остановил меня и спросил, где ты и что с тобой?

— Не может быть!

— Я тебе правду говорю.

— Какой милый!.. — растроганно сказала Пэтси, хотя через минуту в ее глазах уже зажегся озорной огонек. — Теперь Майкл не позволит мне питать возвышенные чувства к консультирующим хирургам, верно? Но я выздоровела от этой привычки обожать их. Ведь он настолько лучше всех их для меня, правда?

Лин грустно сказала:

— Скоро ты уедешь от нас, Пэтси. И не будет тебя здесь, в Бродфилде...

Но Пэтси успокоила ее.

— Еще не скоро, я думаю, — сказала она. — Нам нужно еще накопить денег, прежде чем мы поженимся, и, хотя Майкл уже присмотрел замечательный гараж в Дублине, его пока не продают, хотя он думает, что будут. Но это еще сто лет ждать, прежде чем я уеду от вас.

— Сто лет? — улыбнулась Лин.

— Ну, во всяком случае, месяцы и месяцы, — согласилась Пэтси. И Лин, которая измеряла свою жизнь в Бродфилде не месяцами, а годами, постаралась подавить чувство уныния, охватившее ее при мысли, что теперь, уже очень скоро, Пэтси не будет делить с ней эту жизнь.

Пэтси вернулась к своей работе в отдельных палатах, и обе девушки были очень счастливы своей дружбой, даже если Лин и чувствовала ту разделяющую их в будущем черту, которую создала помолвка Пэтси. Они все еще проводили свои недолгие свободные часы вместе, но, когда у Пэтси был выходной, она всегда была с Майклом, и, хотя они иногда убеждали Лин съездить куда-нибудь вместе с ними, она упорно отказывалась. Однажды Пэтси предложила поехать с ними, взяв четвертым Тома. Но Лин сумела как-то мягко, под благовидным предлогом отказаться.

Жизнь в больнице шла раз и навсегда заведенным порядком день за днем; казавшаяся бесконечной зима стала отступать перед приближением весны. Пришло официальное уведомление о присвоении Лин звания старшей сестры.

И вскоре Пэтси появилась днем в комнате отдыха, с важным таинственным видом.

— У нас среди больных кто-то новенький, — провозгласила она.

— Хорошо! Теперь у вас появятся дела в отдельных палатах, а то всем известно, что вы там большую часть дня возлежите на шелковых подушках, благо делать нечего, — поддразнила ее Лин.

— Нет, в самом деле! Угадай, кто?

— Ну, не знаю. Ты все равно ведь умираешь от нетерпения? Ну и скажи сама — кто?

Пэтси набрала воздуха в легкие:

— Так вот, это сама мисс Адлер!

— Ева Адлер?

— Да. Поступила с каким-то тяжелым осложнением гортани.

— С горлом? Ох, это значит, что ее голос под угрозой?

Пэтси серьезно кивнула:

— Они даже считают, что придется делать операцию.

— «Они»?

— Знаешь мистера Майклмаса, лондонского специалиста-отоларинголога? Вот он будет оперировать. Но первый диагноз поставил наш У.Б. и послал ее сюда. То есть не то что послал. Он сам ее сюда и привез и в свободную минуту то и дело заглядывает к ней.

— Это понятно, они друзья, — пробормотала Лин.

— Более чем, если хочешь знать. Я не поверила Тому, когда он говорил, что У.Б. никогда не увлечется...

Но Лин не слушала ее. Ее мысли были полны Евой Адлер, которой судьба дала талант, красоту и, наверное, любовь Уорнера Бельмонта и к которой в сердце Лин сейчас не было никакой зависти, а вместо этого — глубокая жалость. Сейчас она даже не могла ревновать Еву к той любви, к которой она сама так стремилась.

Глава 9

По сообщениям Пэтси, Ева Адлер не относилась к числу хороших пациентов. Днем и ночью она трезвонила, вызывая сестер, и чаще всего из-за таких пустяков, которые она прекрасно могла бы сделать сама. Пэтси, в состоянии ее недавно обретенного счастья, теперь ничто не могло вывести из себя, но и она с иронией рассказывала Лин: