— Если хочешь сделать хорошее дело, делай его от души! Кстати, не могли бы вы передать сестре привет от меня вместе с этими свидетельствами моего горячего желания, чтобы она как можно быстрее поправилась?
— Конечно, я не возражаю, — уверила она его. — Но Лиза рассердится, узнав, что вы были так расточительны.
— Не думаю. — Улыбка в его голубых глазах постепенно исчезла, и они стали куда серьезнее. — Ваша сестра — чудесная девушка, мисс Хольт.
— О, Лиза невероятно смелая, — сразу согласилась Вирджиния.
— Я думаю не только об ее смелости, — пробормотал он, рассеянно бросая недокуренную сигарету и зажигая другую. — Она вся такая... Она очень впечатлительная, я знаю, но и очень одаренная — у нее блестящий музыкальный талант, сказал бы я. Нужно что-то большее, чем только смелость, чтобы быть готовой пожертвовать всем, что есть у человека, ради мечты, ради жгучего желания.
Вирджиния угрюмо кивнула головой.
— Да, — сказала она, — я знаю. Но такая уж она есть. Лиза никогда не делала ничего наполовину.
— Если... если эта операция окажется неудачной, как вы думаете, что с ней будет?
— Я не смею и подумать, — созналась Вирджиния шепотом.
Он мгновение смотрел на нее пронизывающим взглядом, потом отвернулся.
— Этот Хансон, который проводит операции в клинике, — вы ему доверяете?
Вирджиния уставилась вниз на сливки, плавающие пышными хлопьями пены в ее чашке с кофе, и спросила себя, доверяет ли она Леону Хансону? Она пришла к ответу, что доверяет — по какой-то причине он внушал ей огромное доверие, как хирург, который мог сделать для Лизы все возможное.
— Основываясь на своем собственном опыте, — продолжал Клайв, так как она не отвечала, — потому что я и сам ему многим обязан, я действительно думаю, что он единственный человек, который может помочь вашей сестре. Но даже если так, она все-таки не похожа на меня. Я был в жутком состоянии, но я крепкий и думаю, что мог бы справиться и с худшим. Но Лиза... ваша сестра — она такая хрупкая... Мне не кажется, что она сможет выдержать еще больше. Ей уже порядком досталось, и эти ее глаза — они такие огромные и так часто туманятся от печали! Ведь ее постигнет ужасное разочарование, если операция потерпит неудачу, не лучше ли было бы...
Он замолчал, сминая сигарету в пепельнице.
— Не лучше ли было бы что? — мягко спросила Вирджиния.
— Не было бы лучше попросить Хансона сказать ей, что он не умеет творить чудеса. То есть, если у него есть хотя бы одно малейшее сомнение, а вам, вероятно, это известно, может быть, стоило бы попытаться и уговорить ее... ну, подумать о другом будущем?
Вирджиния покачала головой.
— Для Лизы есть только одно будущее, — сказала она с убеждением.
Мэддисон с некоторой даже печалью вгляделся ей в лицо и, к ее удивлению, внезапно вздохнул, это был странный прерывистый вздох.
— Я боялся, что вы так и скажете, — сказал он и уставился на букет чудовищного размера, который лежал на ее коленях. — И боюсь, что я склонен согласиться с вами...
Большой автомобиль медленно полз по озерному берегу — большой, блестящий, черный автомобиль, и когда Вирджиния взглянула в ту сторону и заметила его, она немедленно узнала в человеке, сидевшем за рулем, того, о ком они так недавно говорили. Как раз тогда на дороге образовался небольшой затор, и машине пришлось ненадолго остановиться. Доктор Хансон огляделся, и Вирджиния автоматически подняла руку, чтобы помахать ему, но швейцарский хирург не ответил даже кивком. Казалось, он посмотрел сквозь нее, да и сквозь ее спутника тоже. А потом поток движения постепенно двинулся вперед, и Вирджиния, у которой безотчетно порозовели щеки, почувствовала, как ее снова изучают глаза Клайва.
— Это был Хансон, — сказал он — как будто у него могло быть хоть малейшее сомнение! — Иногда он бывает мрачным типом, но такая работка любого может сделать мрачным. Даже меня — если б я видел столько же обратной стороны жизни...
— Я не думаю, что он нас заметил, — сказала Вирджиния.
— Правда? — он странно улыбнулся, думая о том, что, если бы он так не влюбился в Лизу, ее сестру, то его должна была бы привлечь Вирджиния с ее широким белым лбом, русыми волосами, которые поблескивали на солнце, мягкими серыми глазами и чувственным ртом.
— ...Ну, может, и не заметил, — согласился он.
Но тем же вечером Вирджиния поняла, что оба они ошиблись.
Это был один из тех редких вечеров, которые приносили тетушке Элоизе истинное удовольствие, когда ее племянник принимал приглашение отужинать в нею, и она тщательно заботилась о том, чтобы к ужину не было других посетителей. Она обожала, когда он находился в ее полном распоряжении. Хотя и с такой гостьей, как Вирджиния, к которой она уже успела искренне привязаться, это было почти так же приятно.
Он приехал рано, и Вирджиния была в салоне одна.
Она улыбнулась ему робкой, но дружелюбной улыбкой, и он кратко пожал ей руку. Это был первый раз, когда они пожали друг другу руки, вспомнила она. В его теплых, твердых пальцах она почувствовала необыкновенную полноту жизни.
Он подошел к широкой оконной нише и стоял, глядя на сказочное очарование сада в свете заходящего солнца. Она подошла к нему и они стояли, обсуждая великолепие вечера и совершенство расстилавшегося перед ними пейзажа. Вирджиния заметила, что на его лице было угрюмое и немного замкнутое выражение. На мгновение ей показалось, что с Лизой что-то случилось.
Ее сердце неприятно сжалось и она с тревогой спросила:
— Я... я полагаю, в клинике все хорошо?
— Насколько мне известно, нет никаких причин волноваться за состояние вашей сестры, если вы это хотели знать, — прохладно отозвался он.
Вирджиния покраснела, но он ничего не добавил.
Во время ужина разговор шел на различные темы, и тетя Элоиза особенно старалась включить в него Вирджинию, чтобы у той не могло создаться впечатления, что про нее забыли. Но доктор Хансон намеренно не обратился к ней ни с одним замечанием. После ужина они слушали симфонию, которую передавали по радио. В это время, мадам д'Овернь занялась вышивкой. Но когда она вдруг начала кивать головой над своими яркими шелками, племянник умело убрал их с ее колен, уложил ее голову поудобнее на подушку и оставил тетушку наслаждаться сном в ее любимом кресле с прямой спинкой.
Потом он посмотрел через комнату на Вирджинию.
— Сегодня чудесный вечер, — сказал он любезно. — Не хотелось бы вам глотнуть немного свежего воздуха? Кроме того, мне нужно кое о чем поговорить с вами, если вы не возражаете.
— Отчего же, конечно, — ответила она, почувствовав, как учащенно забилось ее сердце. Может быть, он считал непозволительным скрывать от нее что-то и насколько это что-то ее расстроит?
Выйдя из дома, он легко взял ее под локоть и повел через лужайку в направлении ступеней, которые спускались к террасе, окруженной каменной балюстрадой, возвышавшейся над озером. Это был такой прекрасный вечер, что у Вирджинии перехватило дыхание от его прелести. Холодно мерцавшие звезды отражались в безмятежных водах озера словно крупные бриллианты. Никогда в жизни она не испытывала ничего, что так же волновало бы ее душу — эта сказочная красота сада, скрытая от глаз бархатной мантией вечера, и юная луна, всходившая над вершинами высоких каштанов с опалово-жемчужными свечами. Тот же неясный свет лежал на террасе, крест-накрест разрисовывая ее серебряными лучами.
Похолодало, но так как доктор Хансон посоветовал ей захватить с собой шаль, Вирджиния не замерзла. Она стояла рядом с ним у каменной балюстрады, зарывшись подбородком в мягкий серый пух, а он стоял, глубоко засунув руки в карманы своего смокинга, не сводя глаз с волшебной поверхности озера, и они вместе слушали музыкальный шепот воды, разбивавшейся на множество маленьких волн неподалеку от них.
— Это чудесный вечер! — вдруг воскликнула Вирджиния с дрожью в голосе. — Мне кажется, я еще никогда не видела ничего более прекрасного!
— Да? — он внимательно посмотрел на нее, потом на холодную отстраненность снегов, лежавших на горных пиках защищающим покрывалом. — Так значит, вы уже познакомились с Клайвом Мэддисоном? — его голос был ровным и прохладным.
