Он был настолько любезен, что замечал ее, что уделял ей какое-то внимание. А теперь, когда вернулась Карла, его свободное время будет строго ограничено, и встречи с Вирджинией, вероятно, прекратятся сами собой.
И это, как она говорила себе, было как раз то, что нужно. В будущем она станет интересоваться только маленькими племянниками Мэри Ван Лун, и сделает все, что в ее силах, чтобы отплатить Мэри за доверие, которое та оказала ей, предложив такую работу, совсем ничего не зная о ее способностях.
Так думала Вирджиния, давая согласие принять опеку над детьми. Они решили, что следующий день идеально подойдет обеим, если мадам д'Овернь не будет возражать.
Мэри предложила отвезти Вирджинию на виллу мадам д'Овернь, и вывела из гаража свой щегольский двухместный автомобиль кремового цвета. Дети настояли на том, что тоже заберутся в машину — они называли легковые машины “авто”. Треща словно пара сорок, пока миссис Ван Лун вела машину, они отвлекали ее. В конце концов оба оказались на коленях у Вирджинии, и тут только она поняла, что берет на себя не малую ответственность.
К удивлению Вирджинии, мадам д'Овернь, повидимому, совсем не сочла странным то, что ее молодая гостья захотела так внезапно уехать от нее. Наоборот, она была в восторге от того, что Вирджиния собиралась остаться в Швейцарии и поблизости от нее.
За ужином тем же вечером, который им подали у окна сиреневого салона и на котором не присутствовало никаких гостей, тетушка заявила о своем намерении устроить большой праздник в честь выздоровления Лизы после операции, как только сама девушка будет в состоянии вынести волнения, связанные с этим. В саду у них будут волшебные огни и квартет, исполняющий танцевальную музыку. А если погода вечером будет хорошей, то, может быть, будет и кабаре на открытом воздухе. Будет вдоволь шампанского и буфетных стоек, и все это закончится ужином, ответственность за который она возложит на сам “Милано”, чтобы после этого приема было что вспомнить.
— И я буду настаивать, — заверила мадам д'Овернь, — на том, чтобы вы, какие бы требования не предъявляло к вам ваше новое положение, были одной из моих гостей!
Может быть, я даже решу дать прием в честь вас обеих, кажется, так действительно будет лучше. Потому что вы были такой славной гостьей, право мне ужасно не хочется с вами расставаться, — она проговорила это, почти нежно улыбаясь Вирджинии, — и я надеюсь частенько видеть вас в будущем.
Ее слова заставили Вирджинию немного жалеть — возможно, даже больше, чем просто жалеть — о том, что ее пребывание на этой безмятежной вилле подошло к концу.
При мысли, что уже завтра эта тихая комната с элегантной мебелью уступит место временной детской, в которую в любой момент будут вольны войти ее непоседливые воспитанники, она на миг почувствовала огорчение.
В будущем не будет больше спокойных вечеров в креслах с затканными покрывалами, когда радио играет тихую музыку, а мадам д'Овернь занята вышиванием или приглашает свою гостью сыграть с ней партию в шахматы. Больше не придется почти бессознательно прислушиваться, не зазвонит ли телефон в прихожей, предупреждая их о кратком визите доктора Хансона, или к звуку его быстрых шагов на веранде. Почти наверняка больше не будет вечеров, в которые она бок о бок будет стоять с доктором Хансоном в саду, освещенном лунным светом, облокотившись на каменную балюстраду, которая отделяла террасу от волшебно искрящегося озера...
У Вирджинии на миг захватило дух при мысли, что в последние несколько недель ее жизнь вошла в определенную фазу, и завтра эта фаза кончится. Пока еще невозможно сказать, будет ли новая, начинающаяся открываться перед ней, такой же безмятежной и счастливой.
Она в последний раз пожелала тетушке Элоизе спокойной ночи и стала подниматься к себе в спальню, продолжая прислушиваться — и не бессознательно! — не зазвонит ли телефон, что могло бы означать, что Леон Хансонзайдет к ним сегодня вечером. Но телефон молчал и он не пришел. Насколько она знала, ему ничего не было известно об ее планах.
Перед сном она позвонила Лизе, чтобы рассказать об уговоре с Мэри Ван Лун, и голос Лизы был восторженным.
— Ох, отлично, — сказала она. — Значит, ты остаешься в Швейцарии? А что думает доктор Хансон?
— Не знаю, — откровенно ответила Вирджиния. — Он не знает, что завтра я переезжаю.
— Не знает?... — Лиза была почти ошеломлена. — Но одобрит ли он?
— Я не понимаю, какое мне дело до его одобрения, — спокойно ответила Вирджиния.
— Но, Джинни, милая...
Вирджиния поспешно ее перебила:
— Я думаю, что найду время в субботу, чтобы заехать за тобой в клинику. Мадам д'Овернь ждет тебя... — Но доктор Хансон сказал, что он сам отвезет меня к дому его тетки.
— О, тогда мне не надо будет просить об отлучке. Ну что же, береги себя, Лиз.
— Но Джинни...
— Спокойной ночи, Лиз!
— Спокойной ночи, Джинни.
Но когда в тот вечер Лиза укладывалась спать, она чувствовала некоторое беспокойство и неуверенность, думая о своей сестре. Вирджиния, как правило, была открытой в своих мыслях и чувствах. Но сегодня она была — какой же она была? — несколько рассеянной и — не особенно счастливой!...
Глава двенадцатая
Было удивительно, как быстро Вирджиния, которой никогда раньше не приходилось справляться одной с двумя такими маленькими детьми, устроилась в доме Ван Лунов.
Верно, дети были истинными проказниками, но в Вирджинии они признали власть, основанную на разуме, что им импонировало, и поэтому никогда не заходили слишком далеко.
Она обнаружила, что кроме того эти крошки были довольно одиноки и быстро привязались к ней, как щенки. А Вирджинии не жалко было любви для детей. Она никогда не уставала от чтения вслух сказок, от внимания к ушибам и ссадинам, от бесконечного потока вопросов. Она отвечала на вопросы как знала сама, и это приносило детям больше удовольствия, чем отговорки о незнании.
Скоро Вирджиния поняла, что Питер был более нервный и предъявлял на нее больше прав. У него иногда случались ночные кошмары, временами он бывал капризным и обидчивым, и она проявила немалое терпение, пытаясь решить его проблемы. Это были проблемы нервного от природы ребенка, у которого было очень мало спокойной домашней жизни. Но ему нравилось, как Вирджиния обращалась с ним. Он даже начал копировать ее английский акцент, что особенно забавляло Мэри Ван Лун.
Миссис Ван Лун никогда не смешивалась в методы воспитания Вирджинии. Их ежедневные уроки, занятия и прогулки находились всецело в ведении Вирджинии. Это была ответственность, но она не тяготила ее. Девушка могла бы иметь столько свободного времени, сколько захотела, потому что ей помогала отличная служанка, которая могла бы заменить ее, если бы она решила отлучиться. Но ее несклонность удаляться от виллы несколько удивляла хозяйку, которая воображала, что пока ее сестра не совсем здорова, ей захочется проводить с ней достаточно много времени.
Что касается Лизы, то состояние ее здоровья заметно улучшилось со времени операции. Упражнения для пальцев уже начались, и хотя еще прошло всего несколько дней, по-видимому, не было сомнений в том, что благодаря ее упорству, если не случится ничего плохого, перед ней снова откроется блестящее будущее.
Она звонила Вирджинии по телефону почти каждый день, и Вирджиния догадывалась, что в добавление к однообразным упражнениям, необходимым для того, чтобы вернуть ее пальцам былую подвижность, все остальное время не висело на ней тяжким грузом. Мадам д'Овернь вводила ее в тот же круг, с которым уже была знакома Вирджиния, и все были очень добры к ней. Клайв Мэддисон был попрежнему чрезвычайно внимателен, и она встречалась с ним за чашкой кофе почти каждое утро на берегу озера. Ему даже удалось произвести такое благоприятное впечатление на тетушку Элоизу, что теперь у него было право входить на ее виллу почти в любое время.
Голос Лизы в телефонной трубке звучал счастливым, уверенным, и она непрестанно болтала о будущем — хотя было ли это будущее музыканта, которое значило для нее больше, чем что-либо на свете, или будущее, в котором большое место было отведено Клайву Мэддисону, Вирджиния не могла догадаться.
