Открыв глаза, Стэси увидела отражавшиеся в воде солнечные блики и зеленый берег реки с гибкими ивами, наклонившими кудрявые ветви до самой воды. По реке плыли белые парусники, на дальнем берегу виднелись пляжные зонтики, и белые лебеди с величаво поднятыми головами и полыхавшими, словно рубины на солнце, оранжево- красными клювами гордо скользили по водной глади. Дул прохладный ветерок, и шумный Лондон с его духотой, казалось, не существовал вовсе.

Стэси с трудом верила своим глазам. Резко выпрямившись, она удивленно осмотрелась вокруг. Доктор Гуэлдер, спокойно куривший сигарету, поймал ее взгляд, и в его серых, обычно мрачноватых глазах мелькнул веселый огонек.

— Долго же мы спали. Как вы себя теперь чувствуете?

— Чудесно! — Ее фиалковые глаза светились восторгом и негой. — Просто чудесно! — Она обвела глазами реку, противоположный берег, синее небо над ними и длинные ветви плакучей ивы. — Но как мы здесь очутились? И почему? Вы же везли меня к себе... Почему вы передумали?

— Потому что вы заснули почти у меня на руках, — ответил он с такой напускной серьезностью, что она, заливаясь восхитительным румянцем, смешалась. — И чтобы не тащить вас на себе из машины по лестнице, мне пришлось отвезти вас куда-нибудь подальше от Лондона, пока вы выспитесь после плотного ленча. Здесь царит такой умиротворяющий покой, я просто наслаждался им, а вы нежились в объятиях Морфея.

— Долго ли я спала? А как же ваши пациенты? — ужаснулась она.

— Честно говоря, — признался он, — после полудня назначен только один пациент. Он придет не раньше пяти. Перед выездом из Лондона я позвонил своей секретарше, и она сообщила, что этот джентльмен просил перенести нашу встречу, и поэтому до конца дня я оказался совершенно свободен. А это для меня — редкий случай.

— О, я так рада, — с облегчением выдохнула она. — Я бы пришла в отчаяние, если бы из-за меня вы опоздали. А сейчас я могу любоваться рекой и благодарить вас за то, что вы привезли меня в это сказочное место. Но мне так стыдно, — добавила она виновато, — что я заснула. Это невежливо с моей стороны.

— Во всем виноват ленч, — заметил он, подмигнув ей.

— Вы так думаете? — Смущение снова вернулась к ней. — Я действительно страшно проголодалась.

— Бедное дитя! — вырвалось у него, и на этот раз он накрыл ладонью обе ее руки, лежавшие на коленях, и нежно сжал. Затем взял одну руку и принялся разглядывать длинные нежные пальцы, некогда загорелые, а теперь бледные, как лепестки лилии, с ярко накрашенными ногтями — на чем решительно настаивала мисс Хант, — с тонкими голубыми прожилками, особенно у запястья, где они переходили в хрупкую кисть. — Ради чего вы хотели уморить себя голодом? — словно очнувшись, спросил он и добавил: — Ведь вы не созданы для того, чтобы жить в Лондоне и заботиться о себе самой, верно?

— Нет, полагаю, что нет, — призналась она; доброта и участие, прозвучавшие в его голосе, заставили ее собственный голос слегка задрожать.

— Тогда что мне с вами делать? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она, испытывая неподдельное отчаяние.

— Собрать ваши вещи и отправить вас обратно в деревню, по крайней мере на то время, пока вы снова не окрепнете?

— Мне больше негде жить в деревне, — печально сообщила она. — Мой дом продали, а я не могу причинять беспокойство друзьям и обременять их своим присутствием. Я даже не стану просить их об этом, — поспешно добавила она.

— Разумеется, не станете, — мягко сказал он. — И все же вы можете жить в деревне.

— Как это? — Она подняла на него широко раскрытые глаза.

— У меня в Херфордшире есть дом — в нескольких милях от вашего старого дома, где я впервые встретился с вашим отцом. Вы можете в нем жить. Как вам нравится такое предложение?

— Это невозможно... — грустно покачав головой, дрожащим голосом произнесла она. — Я не могу себе этого позволить, и вы знаете почему.

— Почему?

— Потому что...

— Потому что это будет неудобно, как говорят французы? И так бы сказала мисс Хант? Вполне возможно, если бы вы поселились там в качестве мисс Брент, но в роли миссис Мартин Гуэлдер это будет вполне естественно, не так ли? Вы сможете жить там сколько захотите.

Стэси недоуменно уставилась на него. Неужели она ослышалась? Или во всем виновата жара, или это последствие выпитого ею шерри, к которому она не привыкла.

— Что с вами? — заботливо спросил он.

— Ничего, со мной все в порядке, но... как вы сказали... в качестве вашей жены?

— Это неплохой выход из положения, если вы выйдете за меня замуж, — спокойно ответил он. — Это позволит решить множество проблем — особенно ваших. Но если эта идея так сильно расстроила вас, отложим наш разговор, хотя бы до тех пор, пока не выпьем где-нибудь по чашке чаю.

— Она меня не расстроила, — дрожащим голосом произнесла она, — но я сомневаюсь, что вы понимаете, о чем говорите!

Да, она совершенно уверена, что он не понимает, о чем говорит. Украдкой она рассматривала его профиль с волевым подбородком, жестким и прямым носом, заметила умные глаза, темные, слегка спадавшие на бровь растрепанные ветром волосы. Ее сердце сладко замирало, ей казалось, что это единственный в мире мужской профиль, которым ей хочется любоваться всю жизнь. Но для такого известного терапевта, человека с блестящим будущим, благородного и красивого, к тому же значительно старше ее, мысль связать с ней свою жизнь должна выглядеть просто нелепой.

Абсолютно нелепой! С ней, неопытной провинциалкой, сиротой, едва достигшей совершеннолетия... Да, что он говорит! Он же ничего о ней не знает! Они чужие друг другу, совершенно чужие! Они и встречались-то всего три раза! А Вера Хант?..

— Разумеется, я понимаю, что это всего лишь шутка, — сказала она, стараясь, чтобы ее слова означали, что его предложение позабавило ее. Он в это время вел машину, подыскивая место, где они могли бы выпить чаю.

— Неужели? — внимательно следя за дорогой, улыбнулся он. — Ну, что ж, обсудим это немного позже, когда выпьем чаю с черствыми пирожными, если только сможем найти их.

Больше он не произнес ни слова, пока они не уселись напротив друг друга под полосатым зонтиком на бархатной зеленой лужайке, спускавшейся к воде. Официант принял их заказ, Стэси взяла предложенную им сигарету, и он, поднося зажженную спичку к ее сигарете, внимательно посмотрел ей в лицо.

— Итак, — тихо спросил он, — что же такого смешного в предложении выйти за меня замуж?

Стэси залилась краской до самых корней волос.

— В этом нет ничего смешного... если не считать, что вы не можете предлагать это всерьез, — торопливо проговорила она.

— Моя дорогая девочка, — мягко возразил он ей, — не в моих правилах делать предложение девушке вашего возраста, не имея для этого серьезных оснований или честных и искренних намерений. Признаться, подобное предложение я делал всего лишь однажды, много лет назад.

Стэси не могла ничего сказать и только удивленно смотрела на него во все глаза, а он, сломав сигарету, закурил другую.

— Я не могу избавиться от мысли, что вы нуждаетесь, и притом остро, в ком-то, кто позаботится о вас.

— Но... вы же меня почти не знаете, — вырвалось у нее.

— Это действительно так, — кивнул он. — И для вас я тоже почти чужой. Но ваш отец знал меня долгие годы, он завещал вам обратиться ко мне за помощью, когда в этом возникнет нужда. Я кое-что сделал, чтобы помочь вам, вы, проявив независимость, сбежали — это не самое лучшее ваше решение. Мне совершенно ясно, что вас нельзя больше оставлять на собственное попечение, к тому же доктору всегда нелишне иметь жену... — Он коротко улыбнулся ей. — Она должна быть его первой помощницей, правда, без нее я обхожусь уже много лет, с тех самых пор, как умерла моя жена...

— О! — удивленно воскликнула она. — Я не знала, что вы были женаты.

Он усмехнулся.

— Вы еще многое обо мне не знаете, верно? — пробормотал он. — Но пусть это не помешает вам принять разумное решение. Я не признаюсь в безумной любви к вам, — он наблюдал, как ее щеки залились густым румянцем, и она торопливо опустила глаза, — но по некоторым причинам я испытываю необычайно глубокое чувство ответственности за вас — возможно, из-за того, что я действительно искренне уважал вашего отца, — и хочу обеспечить ваше благополучное будущее.