Валерий Михайлович Воскобойников

Девочка, мальчик, собака

Наверно, это была самая умная и самая красивая собака в городе. Она водила по улице пожилого слепого человека. У человека на пиджаке были ордена, и Оля каждый раз, когда встречала его, думала, что слепым он стал, конечно, во время боя.

Человек и собака ходили по улице не торопясь. Собака чуть впереди — рыжий ирландский сеттер, шерсть его отливала темным золотым блеском. На спине у собаки были специальные ремни, и на правом — красный крест, чтобы все знали, что собака эта не простая, а вожатый, поводырь слепого.

У человека было крупное доброе лицо, он шел рядом с собакой, иногда что-то тихо ей приговаривая.

Собака подводила своего хозяина к булочной и спокойно сидела у крыльца, пока хозяин покупал батон и круглый хлеб. Потом она вела к другому магазину, где продавались крупы и колбаса, потом к газетному киоску. Там они переходили улицу. Если ехала машина, собака садилась — пережидала.

Однажды, когда поперек их улицы рабочие вырыли траншею, Оля увидела, как собака села у этой траншеи и не двинулась с места. Слепой человек что-то сказал ей тихо, погладил за ухом, и собака повела его в обход к деревянным мосткам.

Дальше они шли к школе на углу улиц Пархоменко и Орбели, там отдыхали у высокого клена.

Из школы появлялась девочка — первоклассница. Вскидывая ранец за спину, она подбегала к ним, целовала собаку в нос, брала слепого человека за руку, и назад они шли втроем.

Однажды Оля вышла из дома и увидела, что слепой мужчина идет по улице один, без собаки, неуверенно щупая впереди себя асфальт палкой.

«А собака заболела», — подумала Оля.

Собаки не было на другой день и на третий.

И слепой человек тоже стал появляться на улице все реже.

У Оли была двоюродная сестра — Катя. Они родились в один год, в один месяц и даже в один день. И праздновали день рождения по очереди, то у Оли, то у Кати.

Оля любила Катин дом. Он стоял на Владимирском проспекте рядом с театром. На театре всегда висели афиши, вечером их любили разглядывать люди. Оля — тоже любила. Катины окна были под самой крышей. Чтобы их увидеть, надо было перейти на другую сторону проспекта и задрать голову. И тогда поймешь, какой это интересный дом.

Оля перебежала на другую сторону, а Катя открыла большое окно, замахала рукой и закричала через проспект:

— Оль! Не туда! Сюда! Сюда!

Была весна, тепло, всюду мыли окна и ходили уже без пальто. И крикнуть собственной двоюродной сестре, что она пошла в булочную не в ту сторону — одно удовольствие.

Оля приехала в гости к Кате. Тут неожиданно обнаружилось, что в доме кончился песок, и Оля вызвалась за ним сбегать. Ей стали объяснять, где булочная, но она и сама знала, что булочная почти на углу Владимирской площади. А на другую сторону перешла просто так, чтобы полюбоваться на фонари.

И тут с ней случилось несчастье.

Подбежали трое и сразу:

— Девочка, девочка, иди сюда быстрей! Иди быстрей сюда!

Еще понятно, когда к тебе пристают мальчишки, а то ведь девчонки — такие же, как она, из четвертого или пятого класса!

— Зачем? — спросила растерянно Оля и все-таки пошла за ними в парадную.

— Сейчас, сейчас, — сказала одна из троих, самая высокая.

Они прошли через первые двери, около вторых — больших, с матовым стеклом, Оля было приостановилась, но тут ее подтолкнули вовнутрь, к лестнице.

— Сейчас, сейчас увидишь, — хихикнула самая толстая.

И за Олей мгновенно захлопнулась дверь со стеклом. Тут же девчонки задвинули засов. Оля очутилась одна на полутемной лестнице.

«Подумаешь, — решила она, — поднимусь по лестнице, открою третью дверь и выйду через черный ход. А если нет черного хода, кто-нибудь из жильцов пойдет и откроет засов.

Оля так и сделала: поднялась, дернула третью дверь, но та не поддалась. Она дернула сильнее — дверь была заперта.

А внизу за матовым стеклом три девчонки, кривляясь, запели противными голосами:

— Обманули дуру, длинную фигуру! Обманули дуру, длинную фигуру!

Оля бросилась было вниз, задергала изо всех сил дверь со стеклом, закричала громко:

— Откройте! Откройте, слышите! Открывайте быстро!

Но девчонки в ответ запрыгали еще радостней.

И тут Оля вспомнила, как смотрела на этот дом из Катиного окна, и еще удивлялась, что в доме выбито несколько стекол. А Катя объяснила:

— Он на капитальном ремонте, там никто не живет.

Только теперь Оля поняла, что она в полной власти этих девчонок. Захотят — откроют и выпустят, а захотят — уйдут и оставят неизвестно на сколько времени.

Девчонки ушли.

А Оля осталась одна на пустой лестнице из четырнадцати ступенек, запертая между двумя дверями.

Она еще надеялась, что девчонки вернутся и потребуют что-нибудь, какой-нибудь выкуп например, строила планы, как она обманет их: пообещает выкуп, выскользнет в двери и бегом через проспект. Но девчонки и за выкупом не возвращались.

Сначала Оля просто стояла у стены и плакала от бессильной злости и унижения. Несколько раз она подходила к запертым дверям и дергала их — надеялась, вдруг прежде ей показалось, что двери заперты, а сейчас они откроются, поддадутся. Но запоры не поддавались.

Потом она устала стоять и села на каменную ступеньку. Лестница была холодная, и Оля быстро поднялась. С улицы из-за двух дверей иногда доносился шум трамвая, грохот тяжелых грузовиков, потом снова становилось тихо. Она пробовала считать, досчитала до трех с половиной тысяч и сбилась. Однажды послышался милицейский свисток, и Оля обрадовалась — она подумала, что это ее ищут родители вместе с милиционером. Но свисток больше не повторялся.

Наконец, когда у нее уже не было сил на то, чтобы плакать, когда она перестала вслушиваться в уличный шум и даже надеяться на спасение перестала, а впала в странную полудрему, в этот миг уличная дверь неожиданно грохнула.

Оля вздрогнула от этого грохота, и в первый момент особой радости не почувствовала, может быть, испугалась.

Кто-то затопал ко второй двери, с узкими матовыми стеклами, остановился, вздохнул и стал открывать засов.

Оля стояла, прижавшись к стене, и было ей по-прежнему страшно.

Но когда дверь открылась, она неожиданно для самой себя бросилась к ней и увидала мальчишку. Оля натолкнулась прямо на него, и мальчишка чуть не бухнулся вниз.

Оля прыгнула быстрей к уличной двери, приоткрыла ее.

И тут Оля догадалась: конечно, этот мальчишка в потрепанной синей нейлоновой куртке — из той же девчоночьей компании. Они заперли, поиздевались в свое удовольствие, теперь он открыл, а они — рядом где-нибудь в подворотне продолжают хохотать.

— Я сейчас… я сейчас… в милицию отдам! — сказала вдруг Оля решительным голосом, и даже сама удивилась этой своей смелости.

А тут как раз на другой стороне улицы появились папа и милиционер.

— Папа! — крикнула Оля через улицу по-прежнему смелым голосом.

Папа услышал. Оглянулся удивленно, увидел Олю, сказал что-то милиционеру, и они побежали через трамвайные пути.

— Нашлась! — папа схватил ее за руку, но лицо у него все еще оставалось нервным. — Ну куда ты потерялась, дочка!

— Это он вместе с девчонками меня запер! — Оля показала на мальчишку, стоявшего в дверях и глядевшего на них с удивлением.

— Никуда я тебя не запирал, — тихо проговорил мальчишка, глядя в землю.

— Не может этого быть, — сказал милиционер странно спокойным голосом, а потом кивнул мальчишке: — Антон, ты не видел, кто это сделал?

— Нет, не видел. — Мальчишка по-прежнему не поднимал головы.