– Минни! – хрипло крикнул он из передней.

– Да, дорогой! – донесся откуда-то издалека голос.

– Было у меня что-нибудь в руках, дорогая, когда я разговаривал с тобой только что?

Последовала короткая пауза.

– Ничего, дорогой, я это отлично помню, потому что…

– Чтоб он провалился! – воскликнул бактериолог, опрометью бросился к двери и вниз по лестнице на улицу.

Минни, услышав, как с грохотом захлопнулась дверь, подбежала в испуге к окну. В дальнем конце улицы высокий тощий человек садился в кеб. Бактериолог, без шляпы, в ночных туфлях, бежал к нему, неистово жестикулируя. Одна туфля соскочила у него с ноги, но он не остановился, чтобы надеть ее.

«Он совсем сошел с ума! – сказала себе Минни. – А все эта проклятая наука наделала!» И она распахнула окно, собираясь окликнуть мужа. Высокий тощий человек внезапно оглянулся, и, видимо, ему в голову пришла та же мысль о сумасшествии. Он торопливо указал кебмену на бактериолога и быстро сказал что-то; хлопнула закрывающая кеб клеенка, свистнул кнут, зацокали копыта лошадей, и в один миг кеб и бактериолог, ринувшийся вслед за ним, промчались по улице и исчезли за углом.

Манни с минуту еще глядела им вслед, затем отошла от окна. Она была ошеломлена. «Конечно, он человек эксцентричный, – размышляла она. – Но бегать по Лондону, да еще в разгар сезона, в одних носках!..» И вдруг счастливая мысль осенила ее. Она быстро надела шляпку, схватила башмаки мужа, выскочила в переднюю, сняла с вешалки его шляпу и летнее пальто, выбежала на улицу и окликнула кеб, медленно тащившийся мимо.

– Поезжайте прямо, а потом сверните у Хэвлок-Кресчент: надо догнать джентльмена без шляпы, в вельветововй куртке.

– В вельветовой куртке, мэм, и без шляпы. Отлично, мэм.

И кебмен, с самым невозмутимым видом взмахнув кнутом, как будто каждый день ездил по такому адресу, тронул лошадей.

Несколько минут спустя мимо кучки кебменов и зевак, столпившихся у извозчичьей биржи на Хаверсток-Хилл, промчался во весь опор кеб, запряженный тощей рыжей кобылой.

Они молча проводили его глазами, и, как только он исчез, пошли толки и пересуды.

– Да это же Гарри Хикс. Что это с ним? – промолвил тучный джентльмен по прозванию старина Тутлс.

– Здорово он кнутом работает – со всего плеча, – заметил мальчишка-конюх.

– Ого! – воскликнул старикан Томми Байлс. – А вот еще один сумасшедший. Провалиться мне на месте, если я вру!

– Да это же старый Джордж, – заметил старина Тутлс. – Он и впрямь везет какого-то сумасшедшего, это ты правильно сказал. И как он только из кеба не вывалится! Уж не за Гарри ли Хиксом он гонится?

Группа у извозчичьей биржи оживилась. Раздались голоса: «Валяй, Джордж!», «Вот это скачки!», «Погоняй!», «Шпарь!»…

– А ведет-то все-таки кобыла, во как! – заявил мальчишка-конюх.

– Разрази меня гром! – воскликнул старина Тутлс. – Да вы только посмотрите! Я, кажется, сам сейчас рехнусь! Еще один едет. Все кебмены в Хэмпстеде, видно, спятили сегодня!

– На этот раз баба! – сообщил мальчишка-конюх.

– Она гонится за ним, – заметил старина Тутлс. – Обычно бывает наоборот.

– А что это у нее в руках?

– Похоже, цилиндр.

– Вот потеха! Три против одного за старика Джорджа, – сказал мальчишка-конюх. – А ну, кто еще?

Минни промчалась под гром приветственных криков и рукоплесканий. Это ей не понравилось, но она стерпела и, исполненная сознания своего долга, покатила вниз по Хаверсток-Хилл и дальше по Кэмдентаун-Хайстрит, не спуская глаз с подпрыгивающего зада старика Джорджа, который неизвестно зачем увозил от нее ее блудного мужа.

Человек в первом кебе сидел, забившись в угол и крепко стиснув руки, – в одной из них была зажата маленькая пробирка, содержавшая такие огромные разрушительные возможности. Страх и, как ни странно, ликование переполняли все его существо. Больше всего он боялся, что его поймают прежде, чем он выполнит свое намерение, однако за этим скрывался более смутный, но и более сильный страх перед задуманным им преступлением. Впрочем, его ликование заглушало страх. Ни одному анархисту до него и в голову не приходило подобное. Равашоль, Вайян – все эти выдающиеся личности, чьей славе он завидовал, превратятся в ничто по сравнению с ним. Надо только добраться до водохранилища и разбить пробирку над резервуаром. Как блестяще он задумал все, подделал рекомендательное письмо, проник в лабораторию и как замечательно воспользовался случаем! Мир наконец услышит о нем. Все эти люди, которые издевались над ним, презирали и отвергали его, находя его общество нежелательным, будут наконец считаться с ним! Смерть, смерть, смерть! Они всегда относились к нему, как к ничтожеству. Весь мир был в заговоре против него. Но теперь он их проучит, он им покажет, что значит отталкивать человека. Что это за улица? Ну конечно же, Грейт-Сент-Эндрюс-стрит. А как погоня? Он высунулся из кеба. Бактериолог был в каких-нибудь пятидесяти ярдах позади. Плохо. Его могут задержать. Он пошарил в кармане и нашел полсоверена. Сунул монету через окошко прямо в лицо кебмену.

– Вот вам еще! – крикнул он. – Только бы уйти от них!

Монету выхватили у него из руки.

– Потрафим! – сказал кебмен, и окошечко захлопнулось, а кнут взвился и упал на лоснящийся круп лошади. Кеб качнуло, и анархист, привставший было, чтобы выглянуть в окошко, схватился рукой, державшей пробирку, за клеенку, чтобы не упасть. В ту же секунду стекло хрупкого сосуда хрустнуло, и отколовшаяся половина пробирки звякнула о пол кеба. С проклятием он откинулся на сиденье и мрачно уставился на капли влаги на клеенке.

Его передернуло.

– Что ж! Видимо, я буду первой жертвой. Ну и пусть! Во всяком случае, я буду мучеником, а это уже кое-что. И все-таки это мерзкая смерть. Неужели она в самом деле так мучительна, как говорят?

Внезапно ему пришла в голову новая мысль. Он пошарил под ногами. В уцелевшей части пробирки еще сохранилась капля влаги – он выпил ее для полной уверенности. Так оно лучше. Во всяком случае, осечки не будет.

Тут он сообразил, что теперь, собственно, нет нужды убегать от бактериолога. На Веллингтон-стрит он попросил кебмена остановиться и вышел. На подножке он поскользнулся – у него закружилась голова. Как быстро действует этот холерный яд! Забыв о кебе и кебмене, он стоял теперь на тротуаре и, скрестив на груди руки, ждал бактериолога. Что-то трагическое было в его позе. Сознание близкой смерти наложило отпечаток достоинства на весь его облик. Он приветствовал своего преследователя вызывающим смехом.

– Да здравствует анархия! Вы прибыли слишком поздно, мой друг! Я выпил это зелье. Холера на свободе!

Бактериолог, не вылезая из кеба, с любопытством уставился на него сквозь очки.

– Вы выпили это! Вы анархист! Теперь все понятно…

Он хотел еще что-то добавить, но сдержался, пряча улыбку. Он отстегнул клеенку кеба, собираясь выйти. Увидев это, анархист драматически махнул ему рукой на прощание и зашагал по направлению к мосту Ватерлоо, стараясь на ходу задеть как можно больше прохожих своим бациллоносным телом. Бактериолог, провожая его взглядом, не выказал никакого удивления, когда перед ним появилась Минни с его шляпой, башмаками и пальто в руках.

– Очень мило, что ты принесла мои вещи, – сказал он, по-прежнему не сводя взгляда с удаляющейся фигуры анархиста. – Садись-ка лучше в кеб, – прибавил он, все еще глядя вслед анархисту.

Теперь Минни была совершенно убеждена, что муж ее помешался, и, взяв бразды правления в свои руки, велела кебмену везти их домой.

– Надеть башмаки? Конечно, дорогая, – сказал бактериолог, когда кеб начал разворачиваться, и темная пошатывающаяся фигура, казавшаяся теперь совсем маленькой, скрылась из глаз. Вдруг какая-то забавная мысль пришла ему в голову, и он рассмеялся. – А ведь дело очень серьезное. Видишь ли, этот человек, который приходил к нам, оказался анархистом. Нет, пожалуйста, не падай в обморок, а то я не смогу досказать тебе остальное. Мне захотелось удивить его; не зная, что он анархист, я взял пробирку с этим новым видом бактерии, о которой я тебе рассказывал; она очень заразная: насколько мне известно, это она вызывает голубые пятна на теле у обезьян; ну, я и похвастал, что это азиатская холера. А он возьми да и убеги с ней – хотел отравить воду в Лондоне и, конечно, мог бы наделать уйму неприятностей нашему цивилизованному городу. А теперь он сам проглотил ее. Конечно, я не могу сказать, что произойдет, но ты знаешь, котенок от нее посинел и три щенка – все в пятнах, воробей же стал совсем голубым. Но главная беда в том, что мне придется затратить теперь уйму труда и денег, чтобы приготовить новую культуру. Надеть пальто в такую жарищу? Зачем? Только потому, что мы можем встретить миссис Джэббер? Но, дорогая моя, ведь миссис Джэббер – это не сквозняк. Почему я должен носить пальто в жаркий день только из-за того, что миссис Джэббер… Ну, хорошо, хорошо…