Рабочий казался суетливым. Говорил быстро, в голосе слышались недовольные интонации. Наверное, он и был бригадиром.

— Половинок много, мужики! Много, говорю, половинок оставляете! — частил он, будто горох сыпал. — На забутовку их. Федотыч, ты что на забутовку пускаешь?

— Что ж мне пускать, если половина боя, — подал голос пожилой Федотыч. — Эт же обнаглеть надо — какой кирпич привезли.

— Какой, какой... Местный, говорю, привезли, самодельный, можно сказать. А вы в другой раз, если меня не будет, назад заворачивайте. Особый, мол, объект, и точка.

Зубу этот бригадир не понравился. Может, оттого, что он не имел ничего общего с Ермиловым. Тот большой, движения степенные, уверенные, языком не торопится, все больше руками да глазами. Подойдет, взглядом укажет на последний ряд кладки, спросит: «А шнур на что?» Проверишь— отклонение от шнура. Значит, переделать надо. А Ермилов уже пошел от тебя. В другой раз возьмет из твоих рук мастерок, молча уложит с десяток кирпичей и обронит: «Сопли не забывай». И покажет, как надо убирать выдавленный из-под кирпича раствор. Любил красивую работу. А это разве Ермилов?

Зуб твердо решил, что на работу он тут проситься не станет. И вообще зря сюда приперся. Ехать надо, а не распускать нюни! Как-никак полдороги еще осталось.

Он уж собрался уходить, как вдруг бригадир присел на корточки и стал пристально, с прищуром смотреть в его сторону.

— Это что за светлячок? — с возмущением спросил он. — Что, говорю, за светлячок?

Зуб захлопал глазами. Какая в том беда, что он на минуту на леса поднялся? И с какой стати его обзывают?

— Кто тут стоял? — продолжал бригадир, и Зуб понял, что он не на него смотрит, а на перегородку. — Волков, ты тут стоял?

— Ну я.

— Поди сюда!

Пока с недовольным видом подходил длинный, как жердина, и горбоносый Волков, бригадир кивнул Зубу, как бы приглашая его в свидетели непорядка:

— Понял, какие у нас зодчие? — И повернулся к Волкову, строго глядя на него с высоты своего небольшого роста. — Ты что строишь? Что, говорю, строишь?

— Как что...

— А так. Вот это, что будет? — притопнул ногой бригадир.

— Больница.

— Какая, я тебя спрашиваю, больница?

— Ну детская, — потупился Волков.

— А что ж ты мне тут светлячков понаделал? Я ж сквозь эту перегородку твоего больного ребенка вижу!

— Откуда он взялся? — буркнул Волков. Бригадир постоял молча, посопел, усмиряя свой гнев, и бросил:

— До обеда чтоб исправил. Ишь, зодчий! «Зодчий» — это у него было, видимо, что-то вроде ругательства.

Волков ушел собирать инструмент, а бригадир обратился к Зубу как к знакомому:

— Я ему говорю: где ты стоишь, тут детская кроватка будет. Не стыдно тебе, спрашиваю. А у меня, отвечает, детей нету. Ты понял, зодчий какой!.. Сам-то откуда? — спросил он вдруг.

— Я? Да так, проездом.

— А-а, проездом, значит.

Бригадир сразу потерял интерес к проезжему и повернулся уходить.

— На работу хотел, — дернуло Зуба за язык.

— На работу? — остановился бригадир. — Как это — проездом и на работу?

Зуб молчал. Зачем, спрашивается, брякнул, если решил дальше ехать?

— Проездом, парень, не работают, проездом только тещу проведывают.

Не поднимая головы, Зуб буркнул: «До свидания». И пошел по трапу, ведущему вниз.

— Ну-ну, бывай здоров, — ответил бригадир, провожая взглядом загадочного проезжего.

Уже выходя с территории стройки на улицу, Зуб услышал сверху:

— Эй, парень, погоди! — Бригадир быстро спускался по трапу. — Давай сюда!

Как не злился на себя Зуб, все же повернул назад. Впрочем, он понимал, что для обид нет причин. Кто он такой, чтобы его встречали тут с распростертыми объятиями? Так бы каждый... проездом.

— Расскажи-ка, что у тебя за нужда — ко мне-то просишься, — подошел бригадир. — А то, знаешь, хочу — этого мало. Все мы чего-то хочем.

— Долго рассказывать, — вяло сказал Зуб.

— Ладно, ладно, не выгибайся. Раз пришел, так будь добр. Сколько уж ты и на свете прожил, что долго рассказывать? — Бригадир взглянул на часы. — Обед у нас скоро. Пойдем в будку, поговорим.

47

Они сидели в будке за длинным, грубо сколоченным столом, на край которого были сдвинуты черные костяшки домино. В углу — железная печка, бачок с водой, рукомойник. По стенам на гвоздях висят фуфайки, меж которыми ютятся авоськи и сумки с обедом. Возле маленького окошка пришпилены к дощатой стене какие-то графики, инструкции.

Пока Зуб рассказывал, бригадир неотрывно смотрел в одну точку на крышке стола, и непонятно было, слушает он или думает о чем-то своем. Подвижный, шебутной на лесах, тут он сделался молчаливым, словно бы отдыхал от хлопот.

— С кладкой у тебя как? — спросил он, не поднимая головы.

— Вроде, получалось.

— Да, без документов трудно будет, — помолчав, сказал бригадир. — Прораб тут нам не помощник, надо в управление идти. Одного мы бы еще взяли... Ты вот что скажи. Зайцем еще можно ехать, хоть сам я и не пробовал. А как без денег жил?

— Так, — неопределенно сказал Зуб. — Жил да и все.

— Представляю... Мужики идут, — кивнул он на окошко.— Значит, таким макаром сделаем. В четыре мне надо в управление. Пойдем вместе. Думаю, что уломаю. А до четырех ты поработай со всеми. На кладку поставлю. Если, конечно, хочешь.

— Хочу.

— Ну вот и покажешь, какой ты есть зодчий. Стали заходить строители — мужчины, женщины.

Каждый входящий внимательно смотрел на Зуба. С расспросами, однако, к нему не приставали. Народ, видать, вежливый — надо, мол, так и сам расскажет. Заходили, мыли руки, снимали с гвоздей авоськи и усаживались за стол. По правую сторону — мужчины, по левую — женщины. Зуб хотел освободить место, но бригадир удержал его за плечо: уместимся, дескать.

— Федотыч, как там Волков?

— Светляков ловит.

— Вот и пусть ловит, срамник.

— Старается вроде.

— А то кто ж за него будет стараться?

Федотыч, которому до пенсии, может, всего год или два осталось, был человеком вполне бодрым, но на вид сердитым. Брови имел он кустистые, как усы, и они у него то сдвигались, то разбегались в стороны, смотря по тому, что он говорил.

— Доминошники уже наперегонки, сейчас сваи забивать начнут, — сказал он, и брови его сердито сдвинулись — не одобряет, значит.

Одна женщина — кругленькая, румяная, сразу видно, веселушка — не вытерпела все же:

— К нам, да? — спросила она бригадира, имея в виду сидящего рядом фэзэушника.

— К нам, Рая, к нам, — Бригадир откашлялся, придал голосу солидность и, обращаясь ко всем, начал, как на собрании: — Товарищи, тут надо один вопрос утрясти. Изложу. Вот этот товарищ, Зубарев Юрий... Как по отцу?.. Иванович. Так он желает к нам в бригаду. Но у него на данный момент нету документов. Скажу почему. — Он повернулся к Зубу. — Извини, Юрий Иванович, но у меня от бригады секретов нет. И у тебя не должно быть...

Он скупыми словами рассказал, что приключилось с этим парнем, в какую он попал «хитрую заковыку», и что если их бригада не поможет, да вторая, да третья отвернется, то ему и деваться некуда, и одно только остается — бродяжничать, потому как он есть воспитанник детдома, то есть круглый сирота.

— Какое ваше будет мнение? Кладку он знает и может приступить сразу после обеда.

— Мы-то что. В управлении как посмотрят?

— Управление беру на себя.

— Ну, тогда и разговоров нету.

— Другие мнения будут?

Бригада, считая вопрос «утрясенным», на последний вопрос не среагировала. Она опростала на стол сумки и авоськи и принялась обедать, не особо разбирая, кто что выложил. Так, по всему видать, было давно заведено.

— Чего не обедаешь, Юрий Иванович? — спросил Федотыч.

— Ты давай, управляйся, — подтолкнул бригадир Зуба. — А то гляди, аппетиты у нас — я те дам! Не успеешь обернуться, как все подберут.

— Да я... не очень... — замялся Зуб.