– Сколько всюду пыли, – сказал Сократ. – Нет нигде спасенья от серости.

– Далась вам эта серость!

– А что ты думаешь? Она же отовсюду наступает на человека! И разве только на человека? Надвинется туча – и сразу серым становится день, закроет посредственность белый свет – и сразу мир поглупеет.

– Это вандалы, – сказал Миша. – Это они несутся на Древний Рим, Сейчас от него останутся только развалины.

– Ну что ты скажешь? Не дают человеку поспать. Такое делают в этих снах, почище, чем в действительности.

– Был бы у нас пулемет, мы бы им показали. С этими вандалами без пулемета нельзя.

– Интересно ты рассуждаешь! Туда пулемет, сюда пулемет… Всех сначала перекосить, а потом жить в мире и согласии?

– Я же не всех, я только вандалов…

– А он разбирается? Он же глупый, он сам не знает, куда палит. Поверни его туда – он туда палит, поверни сюда – он сюда… Нет, брат Миша, с ними нужно не так. С ними нужно по-моему; раз – и…

Их опять тряхнуло – и исчезло войско вандальское. А город остался. Только уже в другом веке, За четыре века до исторического нашествия.

Хорошо, что Миша исправил двойку по истории. Иначе бы Риму и Новгороду несдобровать.

Но Сократ, конечно, думал, что это все из-за его снов. Перескочил из сна в сон – и конец вандальском)' нашествию,

– А ты говоришь – пулемет. Разве под пулемет поспишь? Помню я, в одном сне…, Человек плывет по реке, а по нему палят из пулеметов, Раненый он, еле плывет… Хорошо, что я подоспел, подхватил его…

– Чапаева?

– Ну да. Чапаева. Проснулся с ним в другой сон. Отдохни, говорю, подлечись. Так что ты думаешь? Он сразу собрал народ, вышел с ним на Сенатскую площадь…

– Это Чапаев?

– А кто ж еще? Я еле подоспел, а то б его там повесили. Ну, думаю, от греха подальше – проснулся с ним сюда, в Древний Рим. Так он – что бы ты думал? Поднял восстание рабов…

– Чапаев?

– Ясно, что не Деникин. Деникин на такое дело не пойдет,

Ну и каша была в голове у него по истории. Все исторические события перепутались, не поймешь что, где, когда…

– А что же дальше было с Чапаевым?

– Проснулся я с ним в какие-то далекие будущие времена. Пусть там посидит, подождет. Чем в прошлых временах погибать, лучше спокойно дождаться будущего.

– Ну и философия у вас, – сказал Миша.

– Философия. Если хочешь знать, философия всегда спасала человека. Политика его губила, а философия выносила из огня. Вот как сюда, например. Слышишь, как тихо? Можно какое-то время спокойно поспать.

Разговорился Сократ. Пришлось Мише внести предложение: может, посмотреть город? Все же как-никак Древний Рим…

Небо было ясное, нигде не было видно туч. Ни вандалов, ни татаро-монголов. Старый философ из древних времен шел по дороге с мальчиком из новейшего времени, и кто-то кому-то явно снился. Только вот кто? И кому?

У входа в город им повстречался человек, тоже в белом балахоне, но сшитом несколько на другой манер.

– Сенека!

– Сократ!

Два великих философа обнялись, как родные.

– Это Миша, – представил Сократ мальчика. – Из другого моего сна.

– А ты все такой же, – засмеялся Сенека. – И по-прежнему говоришь загадками. Что значит – из сна? И что значит – Миша?

Настроение у Сенеки было хорошее, хотя сегодня ему предстояло умереть. Его собственный ученик приговорил его к смерти.

– Разве бывают такие ученики? – удивился Миша. Он и сам был ученик, но никогда не поступил бы так с учителем. Конечно, и учителя бывают разные, но приговорить к смерти – это уже слишком.

– А какая смерть? – спросил Сократ. Он знал в этом деле толк, поскольку сам был приговорен к смерти.

– Надо вскрыть вены, но никто не хочет брать это дело на себя, Я приговорен стать жертвой и убийцей одновременно.

– У меня тот же случай. Только я должен принять яд.

Они говорили об этом спокойно, и оба были в хорошем настроении. Истинные философы не меняют настроения. У них одно настроение на всю жизнь.

Заговорили об учениках. Сократ был доволен своими учениками, а Сенека не доволен, хотя у него был всего один ученик. Может, все дело в том, что он был императором? Хочешь испытать ученика, дай ему власть.

– Представляешь: поджег Рим, чтоб полюбоваться пожаром. А замечания делать не смей. Больше всего он не любит замечаний.

– Кто ж их любит? – улыбнулся Сократ.

– Вот сейчас приду домой и вскрою себе вены. Хватит с меня этой педагогической деятельности.

Мише стало неловко. Он тоже был ученик, а значит, был частично повинен в том, что некоторые учителя вынуждены вскрывать себе вены.

– Вы его на педсовет вызовите, – предложил он наиболее суровый способ воздействия.

– Какой там педсовет! Из педсовета никого в живых не осталось. И из родительского комитета тоже: этот мой воспитанник убил свою собственную мать.

Да, дисциплинка у них… У Миши в школе гоже с этим неважно, но педсовет и родительский комитет пока действуют.

– Если б не то, что он император, – вздохнул Сенека. – Он ведь и умный, и способный. Не был бы императором, был бы просто замечательный человек.

Сократ сказал:

– Считай, что он последний день император. Стоит мне проснуться, и он исчезнет, как дурной сон. Вы ведь мне снитесь, и хоть в жизни у меня никакой власти нет, но над своими снами я властен.

Но Сенека был умный человек. И не такая у него была жизнь, чтобы она могла кому-то присниться.

– А может, это ты мне снишься, Сократ? Ты ведь жил раньше, откуда ж тебе меня знать? А я о тебе слыхал, значит, ты мне можешь присниться.

– А Миша? Мы с ним прошли но один сон. Значит, и он тебе снится?

– И Миша снится. А почему бы и нет?

Миша совсем растерялся. Значит, все эти события и вообще вся его жизнь снилась не Сократу, а Сенеке?

– Э, нет, – сказал Сократ. – Мы с Мишей столько прошли, столько повидали. И фашистов, и вандалов, и татарское нашествие. И вот теперь еще ваш император… Как его?

– Нерон.

– Ну вот, и о Нероне услышали. Тоже во сне. Чего только не увидишь, не услышишь во сне. Мне однажды, вы не поверите, Наполеон приснился. Как будто был такой император, захватил всю Европу и тоже напал на страну, где мы с Мишей партизанили. Ты партизанил с Мишей? А я партизанил. Так кому же он снится, я тебя спрашиваю?

– Вы говорили о Наполеоне, – сказал Миша, не желая быть яблоком раздора.

– Да, не поздоровилось этому Наполеону! Так же, как потом этому…, Как его звали, Миша?

– Гитлер.

– Вот-вот, Гитлер. Ему бы тоже не поздоровилось, если б я не проснулся. Но я проснулся только для того, чтоб Мишу спасти. А гак бы я подождал, когда бы этого Гитлера разделали. Вроде тевтонских рыцарей. Как их в Чудском озере топили! Я специально не просыпался, пока их не прикончили всех до одного…

Сократ рассказывал свои сны, а Миша рассматривал город. Что-то его заинтересовало чуть дальше, и он отошел чуть дальше… Потом еще и еще дальше… И потерял из виду великих философов.

Они этого не заметили. Наконец-то у них появилась возможность поговорить друг с другом.

Между тем Миша, разглядывая древние здания, дошел до самого дворца. Тут-то его схватили и привели к императору.

– Этот мальчишка, – доложил начальник стражи, – утверждает, что он здесь не живет, что он только снится…

– Кому же? – насторожился Нерон.

– Он говорит: либо Сократу, либо Сенеке. Одному из этих философов. Но Сократ отпадает: покойники не видят снов. Остается Сенека.

Нерон подошел к Мише, потрепал его по щеке.

– Такой хороший мальчик, а снится врагу престола. Почему ты не снишься своему императору?

Миша молчал.

– Как зовут тебя, мальчик?

Миша поднял глаза на Нерона и твердо сказал:

– Вы от меня ничего не узнаете.

– О, ты грубиян! Когда знакомятся, говорят имя. Вот меня зовут Нерон, а тебя?

Миша молчал.

– Значит, снишься Сенеке, врагу империи. А ведь за это дело… Что у нас за это дело? – спросил он у начальника стражи и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Да, за это дело у нас… В общем, строго. Так как тебя зовут?