В мае 1972 года на Мадагаскаре пал реакционный, до мозга костей продажный режим Цирананы. Как-то французский журналист, проведший годы на острове, смеясь, описывал нам причуды Цирананы. Один из присутствовавших малагасийцев задал вопрос:

— Так что же — хороший это президент или нет?

— Отличный, — рассмеялся француз.

— Ну, а хотели бы вы, чтобы у вас был такой же президент?

— Конечно, нет, — мгновенно последовал ответ с нотой обиды. — Между нами существенная разница. Вам больше подходит «дада» («папа» — как величал себя Циранапа).

Подобные правители, которых вынянчил и вскормил неоколониализм специально для Африки, вселяют в мягкие, слабовольные души глубокое разочарование и безысходность, безразличие к жизни.

«Вся беда в том, что никто в нашей новорожденной стране еще не пожил в тепле достаточно долго, чтобы набраться духу и сказать „К черту!“, — с горечью размышляет герой романа нигерийского писателя Чинуа Ачебе „Человек из народа“. — Все мы до вчерашнего дня мокли под дождем. А потом кучка людей, самых ловких, самых удачливых, но далеко не самых достойных, отчаянно работая локтями, захватила единственно приличное убежище, оставленное нашими прежними властителями, и прочно обосновалась в нем, забаррикадировав все входы и выходы. Из-за закрытых дверей эти люди через бесчисленные громкоговорители пытаются теперь уверить остальных в том, что мы выиграли первый этап борьбы и что теперь нам предстоит второй, еще более важный этап — расширение нашего дома; для решения этой задачи необходима новая тактика: всем разногласиям отныне должен быть положен конец и народ должен сплотиться воедино, потому что распри и склока за порогом их убежищ могут расшатать и разрушить весь дом».

Руководители, которые не выходят за пределы личных или узкоплеменных интересов, хочет сказать Ачебе, тянут назад Африку, которая сознательно отстаивает иные идеалы, зовущие массы в поход против отсталости и невежества. «К дереву, не приносящему плодов, не проторена тропа», — говорят волоф. Эта поучительная пословица как бы обосновывает путь новой Африки к прогрессу. По пока, будто родимые пятна на лице континента, бросаются в глаза признаки трагической нищеты и отсталости. Вот отдыхающие в тени «деревьев совета» беззаботные многоженцы Западной Африки. Их жены в это время, изнемогая, трудятся на полях при сорокаградусной жаре. Вот четырех-пятилетние малыши, выпрашивающие на городских улицах милостыню. Вспоминаю беременную женщину с измученным, очень старым лицом в одной из больниц. На руках у нее грудной ребенок.

— Это внучек? — поинтересовался я.

— Нет, это мой одиннадцатый сын. Мне же только 30 лет, — печально (а может быть, это только показалось мне?) ответила она.

Пугающая повседневная правда заключена в образе этой не успевающей оправиться от очередных родов, очень рано состарившейся, истощенной африканки. Горький, а с точки зрения врачей заурядный, факт, обычный для многих стран «черного континента».

— Комфорт им не нужен, — оправдывал эту трагедию знакомый французский журналист. — Их устраивает то, что есть, к чему они привыкли за столетия, что завещали им предки.

Но ведь дело не только и не столько в заветах предков и в привычке, ибо критерии счастья, понятие достатка не вечны. Бедность и уровень экономического развития круче и наставительнее любых обычаев предков диктуют людям все вплоть до вкусов и привычек.

«Наш народ не готов к революции, — пессимистически заявляет Дахунка, персонаж новеллы конголезского писателя Анри Лопеса „Бутылка виски“. — Все, кроме твоей или моей семьи, будут аплодировать тирану. В Африке рукоплещут тем, кто побеждает, а не тем, кто прав. Сегодня ты — президент, я — в тюрьме. Тебя называют „отцом нации“, меня „предателем“. Завтра ты свергнут, я выхожу из тюрьмы, и те же самые люди возводят меня в ранг национального героя. Меня поддерживает лишь семья, да и то не потому, что разделяет мои убеждения, а из чисто животного сентиментализма».

Так ли это на самом деле? В столь очевидном преувеличении есть и своя доля истины. И все же принижать патриотизм и свободолюбие африканца — значит вообще не разобраться в Африке. «Тайна принадлежит хранящему молчание», — предупреждают бамбара. Молчаливая Африка долгие столетия скрывала от своих недругов-поработителей все, что у нее наболело, все свои сокровенные надежды и идеалы. И не первым мимолетным неудачам и разочарованиям в самостоятельной жизни развенчать эти давние чаяния.

Странными, дикими и жестокими кажутся порой многие живучие, отдающие плесенью старины обычаи и традиции. Однако в них тоже есть, или по крайней мере был, определенный смысл. Африканец считает своими исконными и подчас даже инстинктивно противополагает их всему чужому, навязываемому извне. Насильственный брак двух цивилизаций — западной, капиталистической, и африканской — явно не удался. Эти слова, услышанные мной от писателя Франсуа Эвембе, проясняют отношение Африки, основной массы ее жителей, к культурной агрессии Запада, начавшейся еще в эпоху захватов. Действительно, колонизация деформировала общество и его идеалы, прервала нормальную эволюцию континента. Ссылки на технический прогресс, якобы принесенный ею — «нет худа без добра», — сомнительны. На западе континента, к примеру, с помощью принудительного труда африканцев, с самыми малыми для метрополий затратами был проложен минимум железных и шоссейных дорог для вывоза цепной тропической сельскохозяйственной продукции и полезных ископаемых за море. Многие экономические объекты, построенные до 40-х годов текущего столетия, буквально выросли на костях тысяч несчастных людей, погибших от голода и лишений во время насильственных трудовых работ. В годы колониализма возникли мелкие промышленные, главным образом перерабатывающие, предприятия, да и то не повсюду. В континентальных странах — Верхней Вольте, Мали, Нигере, Чаде и других — о промышленности и инфраструктуре еще в 1960 году говорили только в будущем времени. Так что колониализм нес в Африку технический и научный прогресс в весьма незначительных дозах и исключительно с корыстными целями. Африканцы всегда оставались при этом сторонними наблюдателями.

В глазах африканцев колониалисты воплощали собою насилие и зло, как ни старались они ханжески изобразить на своем лице добрую снисходительную улыбку. С колониализмом сотрудничать немыслимо — этот исторический урок в Африке усвоили накрепко. И подчас — крайности всегда есть и всегда опасны — даже лучшее в западноевропейской культуре представлялось африканцу неприемлемым. «Если говорить, то только с тем, кто поймет», — предостерегает народная мудрость фульбе.

Раны прошлого кровоточат — соль на них сыплет неоколониализм, для которого духовное порабощение Африки — одно из главных средств продления своего господства. Отсюда подчас упорное стремление африканцев держаться за свой, пусть даже отживший, ветхий обычай — своеобразная реакция на растлевающее влияние чужеземцев-колонизаторов, старавшихся превратить человека в низкого безропотного раба без капли достоинства и морали, вытравлявших из его сознания чувство родины. Вот почему интеллигенция многих африканских стран планомерно восстанавливает модель культуры и истории прошлого, проводит «инвентаризацию» обычаев и традиций, собирает легенды и сказания, чтобы из народного наследия отобрать все, что поможет формированию и расцвету личности гражданина свободных африканских стран.

Разными бывают традиции. «Банан сладок, но и у него есть кожура», — гласит малагасийская пословица. Добраться сквозь шелуху до сути и отобрать для сегодняшней жизни все самое лучшее и необходимое из глубины веков — благородная цель.

«Черный континент», расправляя плечи, как на монументальной мозаике эфиопского художника Эфеворка Текле в аддис-абебском Дворце Африки, рвет цепи — узы всякого рода зависимости — и идет своим путем, сколь ни ошеломляет его изменение традиционного образа жизни, резкое ускорение ритмов, сколь ни тяжело ему приходится в годы восстановления экономики, общества, культуры и личности.