Что я могу сказать сейчас? Я почему-то плохо помню именно Евгению Михайловну там, над родником. Но в моих глазах осталось лицо светловолосой женщины под белым аккуратно завязанным вокруг головы платком, прекрасными и чистыми губами она бережно трогает воду вдоль края белой кружки и, чуть полуприкрыв голубые, даже синеватые глаза, слушает, как в ней не течет, а звучит, трепещет какое-то ей одной доступное звучание.

Во все времена и у всех народов брак был окружен ореолом торжественной таинственности, подчеркивающей так или иначе, что мужчина и женщина, девушка и юноша, вступающие в совместную жизнь, переходят на новый, значительно более сложный, более ответственный и, если хотите, более высокий этап своего земного бытования. Для подавляющего большинства мужчин и женщин, девушек и парней во все прошлые времена, сегодня и в будущем брак был и будет пробным камнем стойкости характера, широты сердца, высоты духовных устремлений, требующих не только мужества и самопожертвования, но и глубины совести. Именно в браке, в том, как он произошел, как течет, как завершается, проявляются все самые лучшие и самые отвратительные качества человеческого характера и возможности человеческой личности, каждой в отдельности и всех, вместе взятых, того или иного народа, общества, сословия, класса.

Семья — это удивительно универсальное образование, сообщество, группа, социальный организм, через который проходят все наиболее влиятельные воздействия жизни на человеческую личность. И в самом деле, на всех континентах, в любых условиях, во все века и среди всех без исключения народов в первую очередь самостийно и органичнейшим образом формируется именно семья — из молодых, зрелых и старых людей, умных и глупых, красивых и безобразных, добрых и злых, смелых и трусливых, людей широкого творческого труда и закоренелых обывателей. Семья — это поразительно устойчивый и постоянно действующий социальный лейкоцит, который безошибочно и безостановочно действует, направляя развитие общества только в положительном направлении. И что интересно, это — положительное движение формирования общества, и личности в первую очередь, положительно для государства, причем государства именно такого, которое для народа, общества и средней человеческой личности охранительно. Всякий человек, молодой или старый — безразлично, если он интересен, а цели его деятельности лежат за пределами общества и народа как таковых, неизбежно, оказавшись вне семьи и семейных отношений, сталкивается с трудностями настолько сложными, что порою они для этой личности становятся непреодолимыми. Поэтому всякое государство, заинтересованное в своем благополучном существовании и разумно оценивающее свои цели и возможности, обязано вопросам формирования и развития семьи придавать первостепенное значение.

В самом деле, откуда берутся в обществе самые отважные и преданные государству воины, офицеры, полководцы? Они вырастают в семьях, где стойко и высоконравственно были развиты отношения между детьми и родителями, братьями и сестрами, старшими и младшими, где чтились многовековые народные традиции, где старший всегда оберегал и защищал младшего, где младший неукоснительно почитал старшего и считал своим долгом буквально лелеять отцовский и дедовский боевой и просто человеческий опыт. В нашем народе семей таких тьма, только мы, к сожалению, порой, как говорил поэт, ленивы и нелюбопытны, не интересуемся тем, что буквально лежит под рукой, не пьем из колодца, который сам открывается на нашей дороге.

Я слышу громкий пушечный выстрел, который долго отдается вдали, то скрадываясь, то раскатываясь. И думаю: есть в жизни личности, которым сама судьба уготовила место знаменательное и высокопочетное в истории племен, поколений и целых народов. И чудится, что особая цепь счастливых, и торжественных, и страшных обстоятельств сопутствовала их появлению на свет, формированию и развитию. Александр же Пушкин в письме от 25 ноября 1824 года писал о Раевском: «Я в нем любил человека с ясным умом, с простой прекрасной душой, снисходительного, но попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатеринина века, памятник 1812 года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привязывал к себе всякого, кто только достоин понимать и оценить его высокие качества».

Бывают в жизни такие стечения обстоятельств, редко замечаемые очевидцами либо просто современниками, но которые по прошествии лет кажутся поразительными или отмеченными самою судьбой. При ближайшем рассмотрении они оказываются плодами великого усилия необыкновенной личности, которая, совершая героические действия, сама при жизни остается как бы в тени. Жизнь генерала от кавалерии Николая Николаевича Раевского с первых и до последних его шагов служит примером боевой доблести и не менее достойна величия, чем слава его боевых современников — Багратиона, Ермолова, Милорадовича, Коновницына…

Стояла теплая лунная ночь с 15 на 16 августа 1812 года. Наступил день рождения императора французов Наполеона Бонапарта. Великому полководцу исполнилось сорок три года, и верные сподвижники готовили ему величественный подарок — древний русский город Смоленск, который издавна считался ключом к Москве, а взятый именно сегодня, отрезал бы русские армии от столицы и обрек их на уничтожение. Обложили город сто восемьдесят пять тысяч солдат гвардии Мортье, кавалерии Мюрата, пехотных корпусов Даву и Нея, маршалов давно и далеко прославленных на полях сражений от Египта до Северной Италии и Восточной Пруссии. Против этой армады занимал позиции пятнадцатитысячный корпус генерала Раевского. Далеко по равнине рассыпались бивуачные огни французских дивизий, и казалось, что нет им конца.

После военного совета Раевский выехал за город, сам отводя места для своих частей. Генерал медленно ехал в полутьме лунной ночи за стенами города, который в течение веков видел не одно вражеское нашествие. Шумный и богатый, город замер в тревожном ожидании перед морем огней бесчисленной армии завоевателя, с которым Раевскому уже приходилось встречаться. Пять лет назад, 28 мая 1807 года, Раевский получил пулевое ранение от французов в Восточной Пруссии под Гейльсбергом. Командуя арьергардом Багратиона, который был при гвардии в эти дни, Раевский отступал, прикрывая отход всей русской армии от Фридлянда до Тильзита. Генерал Михаил Федорович Орлов впоследствии так говорил об этом походе: «В течение семи дней сражаясь без отдыха, без продовольствия, без поддержки, сам раненный в ногу и не обращавший внимания на свою рану, он мужеством своим, твердостью и решительностью удивил и русскую и неприятельскую армии. Во Фридлянде он первый вошел в бой и последний из него вышел. В сие гибельное сражение он несколько раз вел сам на штыки вверенные ему войска и не прежде отступил, как тогда только, когда не оставалось уже ни малейшей надежды на успех».

Последняя встреча произошла совсем недавно, три недели назад. Армия Багратиона, настигнутая войсками Даву, готовилась переправиться через Днепр в районе Могилева. Но, Даву опередил, и город был захвачен неприятелем. В течение десяти часов корпус Раевского сражался с пятью дивизиями Даву. Перед тем Багратион, введенный в заблуждение, прислал Раевскому приказ: «Я извещен, что перед вами не более шести тысяч неприятеля, атакуйте его с Богом и старайтесь по пятам неприятеля ворваться в Могилев». Сражение развернулось под деревней Дашковкой, а главный штурм Раевский предпринял на Салтановской плотине. Тот же Орлов писал об этом сражении: «Николай Николаевич взял с собою в армию своих малолетних детей, из которых старшему, Александру, едва минуло шестнадцать лет, а меньшему, Николаю, недоставало нескольких дней до одиннадцатилетнего возраста. В день под Дашковкой они были при отце. В момент решительной атаки Раевский взял их с собою во главе колонны Смоленского полка, причем младшего, Николая, он вел за руку; а Александр, схватив знамя, лежавшее подле убитого в одной из предыдущих атак нашего прапорщика, понес его перед войсками». Поэт-партизан генерал-лейтенант Денис Васильевич Давыдов так вспоминал об этом бое: «После сего дела я своими глазами видел всю грудь и правую ногу Раевского (уже раненную в 1807 году под Гейльсбергом) почерневшими от картечных контузий. Он о том не говорил никому, и знала об этом одна малая часть из тех, кои пользовались его благосклонностью».