Впоследствии мы вспоминали с ним об этом случае, уже в 1995 году, когда Влад Листьев был в зените славы и только что стал генеральным директором Центрального телевидения. Мы разговорились в вестибюле банка «Столичный» после встречи Влада с банкирами. Это было, по-моему, в двадцатых числах февраля. За девять дней до убийства Листьева в подъезде собственного дома двумя выстрелами в спину. Вот такая судьба…

А тогда, в 1989 году, второй тур выборов выиграл член обкома компартии Калужской области, председатель отстающего колхоза Николаев. А я, победив с огромным преимуществом в Брянске (70 процентов), в Смоленске и Калуге, суммарно проиграл выборы из-за подтасовки результатов в районах.

Странным образом, но после поражения у меня осталось прекрасное чувство удовлетворения. Мне довелось впервые самому испытать, что такое быть публичным политиком: я срывал аплодисменты, самозабвенно рассказывал, как можно изменить страну, отвечал на вопросы и получал колоссальный заряд энергии после каждого выступления. Наверное, это свойство моего организма.

Конечно, мне явно не хватало опыта и знания азов политической борьбы. Как-то раз ко мне подошел человек и представился имиджмейкером из Германии. Сейчас это одна из самых популярных профессий в России, а в то время никто не знал, что это такое. Он познакомил меня с тремя основными способами предвыборной борьбы: позитивным, негативным и самым действенным – негативно-позитивным.

Выяснилось, что я пользовался только первым способом, а позитивная борьба далеко не самая эффективная. Людям гораздо интереснее, когда кандидат находится в оппозиции к своим соперникам и постоянно против кого-то выступает. При этом совершенно необязательно говорить о себе и своих взглядах, надо методично уничтожать противника, показывая людям, насколько вы его превосходите. Он также рассказал мне о «черном пиаре», что произвело на меня неизгладимое впечатление. Я понял наконец, зачем соперники пытались меня так унижать и обманывали людей. Это было частью предвыборной технологии. К сожалению, было уже поздно что-либо менять в тактике борьбы.

Я действительно тогда совершенно не интересовался выступлениями конкурентов и не упоминал о них на своих встречах с избирателями, хотя тот же Николаев постоянно стегал меня как кооператора. Эти грамотные советы мне в конечном счете помогли, но уже на других выборах.

Во время же той, первой кампании только официально было зарегистрировано сто пятьдесят нарушений закона. Мои интересы пытался отстаивать в Верховном Совете известный русский богатырь, депутат Дикуль. На съезде народных депутатов он прямо из зала обратился к Горбачеву и потребовал проверить все нарушения закона. Проверку поручили провести председателю Центральной избирательной комиссии Гидаспову, и он сделал такое заключение. К сожалению, нарушения имели место, но не могли существенно повлиять на результаты голосования. Так как их было всего сто пятьдесят, а участков на территории несколько тысяч. Так Николаев стал народным депутатом СССР, а я – нет…

Кстати, много позже я как-то встретил первого секретаря брянского обкома КПСС. Того самого, с которым был в ложе стадиона на футболе. Я подошел к нему и говорю:

– Зачем вы сфальсифицировали выборы?

На что он, не возражая, ответил:

– А что же ты ко мне не пришел тогда? Выступал где-то, по деревням мотался. Мы бы с тобой посидели в кабинете, выпили водочки, поговорили, может, я бы и склонился на твою сторону. Ведь мужик ты умный, понимающий… Николаев – он ведь из райкомов и обкомов не вылезал. Вот где надо было агитацию проводить! А ты все на людях. Глупо.

К осени 89-го года я был отстранен от своего бизнеса, на мне висели огромные долги и около 50-60 арбитражных исков. Часть исков мы закрыли за счет экспорта тоссола из Могилева, отдав долг компьютерами. Но это была капля в море – и в любой момент меня могли и посадить в тюрьму, и даже подвести под расстрел.

Тем не менее меня избрали в конце лета вице-президентом Союза кооператоров СССР, и я активно работал в союзе. Мы очень близко сошлись тогда с академиком Тихоновым. Союз кооператоров превратился в творческую лабораторию, там собиралось огромное количество людей. Кооператоры приходили со своими проблемами, и мы помогали их решать. К нам стекался огромный поток информации, поэтому учрежденная нами газета «Коммерсантъ» была нарасхват: весь тираж с первых же дней раскупался, и шла активная на нее подписка…

А в октябре произошло примечательное событие – первая за семидесятилетнюю историю Советского Союза забастовка шахтеров в Воркуте. Люди еще как-то мирились с тем, что в магазинах пропали мыло, мясо и все остальные продукты, но исчезновение сигарет в Воркуте повергло всех в ужас, и шахтеры забастовали. Причем одним из требований забастовочного комитета было запретить кооперативы, которые, по их мнению, были виноваты во всем. Эту дезинформацию шахтерам, видимо, очень искусно подкинули идеологи из ЦК КПСС. Создавали «образ врага».

Тихонов тогда предложил:

– Артем Михайлович, нам надо срочно реагировать! Надо поехать в Воркуту и поговорить с шахтерами.

Реализуя план, мы сначала прилетели в город Сыктывкар, столицу Республики Коми, встретились с секретарем обкома партии Юрием Спиридоновым и предложили ему очень интересный проект: выступить с инициативой и объявить Республику Коми зоной свободной кооперации.

Коми мы выбрали потому, что это был богатый регион и нам не понадобилось бы ни копейки из государственного бюджета. Только за счет грамотного освоения ресурсов мы готовы были построить Гонконг в Коми за несколько лет. Предложение тогда было достаточно обоснованным. Я заплатил собственные, и немалые, деньги, чтобы немецкие экономисты сделали нам обоснование проекта. Спиридонову он очень понравился, и, воодушевленные, мы поехали на север республики, к шахтерам в Воркуту.

Там мы, естественно, спустились в Воргашорскую шахту и выступили сначала на митинге прямо в забое, а потом во Дворце культуры. Объяснили шахтерам, что не кооператоры виноваты в их бедах, а разрушенная система планового хозяйства. Ее нужно срочно восстановить, что уже практически невозможно, или заменить рыночной экономикой. Тогда на каждом углу будут сигареты и колбаса. Тихонов призвал шахтеров прекратить забастовку, начать работу и заменить политические требования – смены власти в Воркуте – на экономические – поддержать нашу идею о зоне свободной кооперации и частной собственности в Коми.

В то время общественность еще избегала слова «рынок», которое носило позорный, криминальный оттенок. Но люди нас поняли, и стачечный комитет подписал с нами протокол о том, что больше не имеет претензий к кооператорам. В нем говорилось, что шахтеров просто обманула администрация, которая пыталась сконцентрировать внимание забастовщиков на вымышленных врагах, что шахтеры устанавливают с кооператорами тесный контакт и готовы поддержать идею создания свободной экономической зоны в Республике Коми…

В тот же день нас призвали в воркутинский горком партии. Секретарь горкома выглядел очень довольным и веселым, но в его кабинете сидел еще один человек. Когда он говорил, шевелились только губы, а глаза, не моргая, смотрели в сторону – ну просто не лицо, а маска! Никаких признаков наличия мускулов и каких-либо эмоций.

Эта маска, обращаясь ко мне, сказала:

– Вы подняли шахтеров на забастовку и будете за это отвечать!

– Кто это, мы? – удивился я. – Да кто вы такой, чтобы мне угрожать? Я вице-президент Союза кооператоров СССР, а Владимир Александрович Тихонов – президент, академик и, между прочим, депутат Верховного Совета СССР!

– Да, у Тихонова есть иммунитет. Пока… А тебя нужно арестовать.

– Ну ты и наглец, приятель! – заявил я незнакомцу тоже на «ты». – Меня многие хотели арестовать, но пока не удалось, руки коротки!

Я и понятия не имел, с кем тогда разговаривал. Обстановку разрядил секретарь горкома, предложив чаю. Возмущенный поведением этого типа, я вышел в приемную, оставив Тихонова в кабинете пить чай.