Но что такое настоящая въедливость, он понял лишь тогда, когда к расспросам приступил второй сыщик.

Если первый напоминал гончего пса, готовящегося взять след, то второй – собаку одной из тех пород, представители которой вцепляются один раз, но намертво. Высокий, коротко стриженый, тяжеловесный, с глубоко посаженными темными глазами, он вызвал в памяти Аркадия усредненный образ «братков» из девяностых годов. Только этому не хватало золотой цепи толщиной с ужа, и одет он был демократично: джинсы да простая куртка, оттопыривавшаяся под мышкой.

«Туповат», – решил Куликов, посмотрев на него. Он укрепился в этой мысли, когда детектив начал задавать ему одни и те же вопросы, лишь немного меняя формулировки. Правда, спрашивал он по делу: о друзьях-знакомых Наташи, о ее личной жизни, работе… Но спустя некоторое время Аркадий обнаружил, что, отвечая в третий раз на вопрос, он вдруг вспомнил детали, которых не мог вспомнить до этого, и его мнение об умственных способностях сыщика изменилось. Нет, не так прост был этот громила, совсем не прост, и не зря он с таким тщанием вытаскивал из Аркадия подробности общения Тошки с ее коллегами. Присматриваясь к нему, Аркадий Ильич в который раз напомнил себе не делать скоропостижных выводов о людях.

К концу второго часа разговора Куликов устал. Он уже ловил себя на ощущении, что все происходящее кажется ему – нет, не сном, а напротив – жуткой явью, в которой он проснулся. И возврата обратно, в спокойный длинный сон, уже не будет.

Первый раз такое ощущение настигло его после смерти Кати. Аркадию казалось, что их недолгая счастливая жизнь ему приснилась, а потом он отчего-то проснулся в такой яви, где Катя погибла, а он толком и не знал ее. Следующие месяцы после ее похорон ему постоянно хотелось спать, он засыпал везде – в метро, на работе, в только что остановленной у дома собственной машине… В глубине его души жила иррациональная вера в то, что он сможет вернуться в тот сон, где она была жива.

Конечно, он выбрался из этого расстройства – а это было именно оно, не стоило кривить душой перед самим собой. Выбрался, вернулся к жизни, надеясь, что ему больше никогда не придется проходить через такое… И теперь изо всех сил старался остаться «в здравом уме и трезвой памяти» – эту юридическую формулу он повторял про себя: удивительным образом она держала его, словно зажимая в футляр, не давая растечься аморфной массой. «В здравом уме и трезвой памяти», – повторял он про себя, и мысли о снах и яви отступали. Заклинание, вот что это было такое. Его собственное маленькое заклинание вроде тех, что очень любила Наташка.

– Что с вами?

Он не сразу понял, уйдя в свои мысленные бормотания, что коротко стриженый сыщик обращается к нему, и вздрогнул от неожиданности, когда тот дотронулся до его плеча.

– Аркадий Ильич, все в порядке?

Куликов даже не заметил, как этот человек, имя и фамилию которого он не мог сейчас вспомнить, встал и подошел к нему. Только что он отвечал на его вопросы, потом задумался на пару секунд, а очнулся оттого, что к нему прикоснулись.

– Да-да, все в порядке! – спохватившись, заверил он детектива, наклонившегося над ним и пристально вглядывающегося в его лицо.

– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Макар сейчас принесет воды.

Только теперь Аркадий увидел, что второго детектива в комнате нет. Ему стало не по себе.

– Я что, потерял сознание?

– Нет. Но вы замолчали на полуслове и побледнели. Раздались шаги, и возле сидящего на стуле Куликова опустился Илюшин, протянул стакан воды:

– Выпейте.

Не глядя на двоих мужчин, Аркадий выпил несколько глотков, отставил стакан в сторону, понимая, что выглядит в их глазах в лучшем случае смешно и жалко. Он представил себя со стороны: немолодой очкастый «ботаник», теряющий нить беседы… Неудивительно, если они решат, что он сумасшедший.

– Так бывает, – неожиданно мягко сказал вполголоса стриженый. – Вы очень устали и к тому же волнуетесь. Мы почти закончили. Вы сможете ответить еще на пару вопросов?

Куликов поднял на него взгляд. В глазах детектива светилось сочувствие, а вовсе не насмешка и не презрение. Бабкин, вот как его фамилия, вспомнил Аркадий. А зовут Сергеем. «Хорошее имя. Добротное…»

– Я отвечу, конечно, – собравшись с силами, сказал он. – Давайте продолжим.

– С кем Наташа разгадывала манускрипт? – спросил Макар Илюшин. – Я имею в виду, кто еще из ее друзей занимался этим?

– Почему вы думаете, что она обязательно делала это с кем-то?

– Вы сказали, что она увлеклась шифром в школе… Однако такого рода увлечения быстро становятся общими для всей компании, а ваша дочь общительна и у нее много друзей. Вполне возможно, кто-то из них, как и она, занимается манускриптом до сих пор.

– Вы правы, но лишь отчасти. Расшифровкой манускрипта занимался ее друг… то есть бывший друг. Даже не знаю, как сказать… В общем, когда-то они очень дружили. Со временем их отношения не то чтобы разладились, но лишились налета беззаветной детской преданности. Наташа с Максимом стали реже видеться и перевели друг друга в категорию обычных приятелей.

Бабкину показалось, что в голосе Куликова сквозит сожаление.

– Как фамилия Максима? – спросил Илюшин.

– Арефьев, Максим Арефьев. Думаю, он увлекался манускриптом Войнича лишь потому, что им увлекалась Наташа. Подробнее об этом вам сможет рассказать Алеша Баренцев, я вам про него говорил. Они дружили втроем. Послушайте… так, значит, вы беретесь за расследование? Макар Андреевич, вы сказали, что прежде, чем согласиться, вам нужно кое-что прояснить. Вы прояснили?

Бабкин с Илюшиным переглянулись.

– Вот какое дело, Аркадий Ильич, – ответил Сергей вместо Макара. – Исчезновением вашей дочери, скорее всего, будет заниматься прокуратура. Поймите, у них возможностей на порядок больше, чем у нас. Даже не на порядок, а на два. Поэтому, откровенно говоря, я не вижу большого смысла в нашем участии. Это не тот случай, когда мы можем помочь.

– Но вы же специализируетесь на розыске пропавших людей! Я хочу, чтобы расследование вели вы. То есть, и вы тоже. Вы ведь можете заниматься этим одновременно с прокуратурой? Это не противоречит закону, правда?

Сергей был вынужден признать, что не противоречит.

– В таком случае, я прошу вас не отказываться! Бабкин развел руками.

– Хорошо, – внезапно сказал Макар, отводя взгляд от рисунков на стене. – Мы начинаем работать. На сегодня, Аркадий Ильич, у нас все, а если что-то понадобится, то я вам позвоню, хорошо?

Куликов кивнул и поднялся, теребя конец шарфа.

– Да, и вот еще что, – добавил Илюшин, – мне нужны ключи от этой квартиры.

Отец Наташи не выразил ни удивления, ни сомнений. Молча достал из кармана связку и протянул ее Макару. Пальцы правой руки безотчетно легли на конец шарфа и принялись поглаживать его, словно успокаивая живое существо.

– Необычный шарфик у вас, – заметил Сергей, в последний момент заменив слово «экстравагантный» более мягким.

– Это Наташа вязала. Она любит простые яркие цвета. Кроме шарфа, она подарила мне зеленые носки и берет небесного оттенка, – Аркадий Ильич в первый раз улыбнулся. – И я еще легко отделался! Максиму Арефьеву на день рождения достался оранжевый свитер.

– Вот им-то мы и займемся в ближайшее время, – задумчиво сказал Макар. – Не оранжевым свитером, а Максимом Арефьевым.

– Что такое манускрипт Войнича? – первым делом спросил Бабкин, когда они вошли в квартиру Макара, одновременно служившую им офисом.

Расспросить Илюшина по дороге не получилось: как только они сели в машину, тот закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Это означало, что ему нужно что-то обдумать, и отвечать на вопросы он не будет.

– Манускрипт Войнича – это книга, найденная Уилфридом Войничем, – объяснил Илюшин.

Бабкин хотел было сыронизировать над очевидностью пояснения, но спохватился:

– Подожди-ка… «Найденная»? То есть, он не сам ее написал?