Да и журналистам желтой прессы проще подкупить горничную или портье, и тот снабдит их первостатейной информацией касательно моей особы. Тем более что журналюгам не нужна правда, им хватит слухов и собственных лживых историй. Им ставить меня на прослушку вовсе не требуется.

Последний из «жучков» я не успела уничтожить, и теперь вместо того, чтобы тоже смыть его в канализацию, принялась внимательно изучать. Никаких тебе «made in China», только несколько крошечных букв и цифр – СТЖ-329/77.

И что это мне дает? Похоже на серийный номер или что-то в таком духе. Но на производителя и тем более на покупателя «жучка» я, не обладавшая требуемыми контактами, выйти не смогу. И, выходит, мне тогда никак не узнать, кто и с какой целью решил меня прослушивать.

Но все же я смогла выудить кое-что из странного приборчика!

Номер, выбитый на «жуке», мне ничего, конечно, не говорил. Хотя если пораскинуть мозгами... Он говорил очень даже многое – ведь последняя буква в нем была Ж!

Цифры есть цифры, они по всему миру одинаковы, а вот буквы в русском и латинском алфавите все же отличаются. Вернее, есть ряд букв, в обеих азбуках совпадающих, но имеются и буквы, которых в другом алфавите просто не существует, – например, латинские R, Z, W или русские Ф, Ы. К числу таковых относится и буква, по наличию которой в России до сих пор можно определить, где находится женский туалет, – Ж. И буква эта присуща как раз русскому, но никак не латинскому алфавиту. А ведь находилась я в Европе, в княжестве Бертран, где все говорят по-французски! А под боком – Италия да Швейцария!

Так откуда же в отеле «Фонтенбло» на Лазурном Берегу взялось подслушивающее устройство, произведенное, по всей видимости, в России? Если кто-то решил раздобыть мои секреты, так неужели стал бы покупать русский «жучок»? Ведь здесь навалом и своих приспособлений!

Не исключено, разумеется, что русские подслушивающие устройства дешевле европейских и американских, почему им и отдают предпочтение даже за рубежом. Да и мы вроде бы не только в области балета, но и по количеству праздношатающихся олигархов и шпионской техники все еще впереди планеты всей, поэтому изделия российского военпрома могут пользоваться повышенным спросом.

Но все это звучало как-то неубедительно. И мне не давала покоя мысль, что русские «жучки» как-то связаны с убийством русского же олигарха Максюты. Интересно, я все еще на подслушке? Скорее всего, да. Поэтому я дико завопила прямо в «транзистор», надеясь, что у того, кто меня ведет, лопнут барабанные перепонки. И только потом с чувством выполненного долга спустила последний из обнаруженных «жучков» в канализацию.

Засим последовало мое переселение в президентский люкс, где я первым делом раскрутила лампы, осмотрела тыльные поверхности зеркал и телефонных аппаратов и убедилась: «жучков» там нет. Значит, я не впала в маразм и не страдаю манией преследования.

Депримировало только одно – то, что из окна президентского люкса, выходившего в отличие от моего бывшего номера на юг, можно было видеть в том числе и старинный замок на скале посередине бухты – тюрьму, в которой мне, в случае признания виновной, уготовано провести долгие годы. Как минимум одна русская здесь уже сидела – какая-то шпионка, дочка посла, арестованная за шпионаж то ли в семидесятые, то ли в восьмидесятые годы. Бедняжка, имени которой я так и не вспомнила, умерла в тюрьме от аппендицита[2]. Неужели и мне грозит подобная участь? О, боги, боги, за что вы играете мной, словно я кукла какая-то!

Опустив на окнах жалюзи, я снова приказала принести себе в номер обед, с большим аппетитом откушала, а затем меня навестили представители полиции, задавшие несколько вопросов касательно нападения на меня Эстефании. Я сгустила краски, выставила испаноитальянку сущим монстром и открыто заявила:

– Вот видите, она пыталась убить меня! Значит, она также могла и перерезать горло господину Максюте. Не понимаю, почему вы вцепились только в меня, хотя вокруг полно подозреваемых!

Полицейские промямлили что-то касательно алиби у Эстефании на момент убийства Вити, но я парировала:

– Любое алиби можно поставить под вопрос! Вы должны взяться как следует за эту истеричную особу, иначе может создаться впечатление, что вы намеренно хотите свалить всю вину на меня, потому что я – русская!

Мысль была отличная. И хотя мною было обещано директору отеля соблюдение конфиденциальности, я тотчас позвонила своему адвокату – бездельник как раз играл в гольф, вместо того чтобы работать над снятием с меня обвинений! – и велела созвать журналюг сегодня вечером в какой-нибудь уютный ресторан.

Пресс-конференция превзошла все мои самые смелые ожидания. Журналистов на нее собралось никак не меньше двух сотен, многим из «акул пера» просто-напросто не хватило места в зале ресторана, поэтому они были вынуждены толпиться в коридоре. Прекрасно помню вытянутые физиономии этих субъектов, когда я завела речь о том, что сама едва не стала жертвой убийства. Еще бы, ведь им так страстно хотелось, чтобы я, рыдая и плача, размазывая по лицу помаду и глотая сопли, принародно призналась в том, что перерезала горло Вите...

О подслушивающих устройствах я специально не стала распространяться, потому что улик у меня не было, да и сказать было нечего. Но для себя я приняла твердое решение довести свое расследование до конца, чего бы мне это ни стоило. В конце концов, какая у меня имеется альтернатива возможности оказаться за решеткой на долгие годы?

Даже мой бездельник-адвокат воспрял духом и впервые за последние дни перестал петь песню о том, что лучше всего – явка с повинной. Кажется, даже он понял, что я не причастна к убийству.

Ресторан мы с ним покинули через черный ход, и в отель я вернулась в прекрасном расположении духа. Зато директор «Фонтенбло», попавшийся мне на пороге, был далеко не в радужном настроении – с его точки зрения, я опорочила честь отеля. Он одарил меня взглядом, полным презрения, и даже отвернулся, сделав вид, что меня не заметил. Ничего, переживу как-нибудь фунт презрения со стороны этого ничтожества. Речь идет о моей собственной шкуре, а спасение утопающих, как известно, в первую очередь дело рук самих утопающих.

После напряженного дня, в течение которого меня отпустили под залог двух миллионов евро и едва не пристрелили, я решила немного вздремнуть. И отдых, клянусь, пошел мне на пользу. Вот только снилась всякая чушь. И, помнится, во сне я отчего-то была уверена, что разгадка смерти Вити очень проста и что я практически нашла убийцу. Сердце мое переполнилось счастьем, и в тот самый момент, когда я хотела на пресс-конференции назвать его имя, меня разбудил настойчивый стук в дверь.

Испытывая дежавю, я осторожно подошла к створке и посмотрела в глазок, сказав себе: мне надо быть очень осторожной. Кто знает, может, Эстефанию выпустили? Или она сбежала и вновь заявилась, дабы прибить меня, на сей раз при помощи вязальной спицы или сковородки.

Однако испаноитальянки я не увидела, зато лицезрела миниатюрную блондиночку с большими синими глазами и чувственным ртом. По ту сторону двери стояла дочка покойного Вити, Таечка. Мне приходилось несколько раз общаться с ней, и, помнится, она была трезвомыслящая девица без заскоков. Только что она делает на Лазурном Берегу? Обычно-то ведь находилась в Англии.

Я приоткрыла дверь и спросила:

– Ты же не пришла меня убивать?

Таечка остолбенело уставилась на меня, а затем выдавила из себя:

– Нет, что ты! Мне просто нужно поговорить с тобой.

Я впустила ее в номер и закрыла дверь. Таечка красотой не блистала, представляла собой тип интеллигентной девицы-ученой. Насколько мне было известно, ухажеров у нее не было.

Таечка была одета просто, но со вкусом, без кричащей роскоши. Похоже, она относилась к такому разряду людей, которые могли себе позволить наплевательски, вернее, с полным равнодушием относиться к деньгам. Конечно, когда у твоего папы куча миллиардов в свободно конвертируемой валюте, негоже быть стяжательницей.