Мне было не до трупов, хотя, если честно, иногда хотелось, чтобы некоторые из моих друзей, редакторов и организаторов выставки превратились в таковые. Все шло наперекосяк: Рая Блаватская надумала кончаться от почечных колик и звонила мне по семь раз в час, чтобы довести до моего сведения свою последнюю волю («хоронить только в белом»), консультировалась о том, какой обряд погребения выбрать («хочу, чтобы меня отпевали буддистские монахи»), и спрашивала, что ждет ее на том свете («ты ведь знаток классической литературы, в какой круг ада меня определят?»).

Помимо Раи, меня сводило с ума возведение «Букингемского дворца» на участке соседа-олигарха; гадкие красные высыпания, вылезшие невесть откуда на моей груди (я грешила на Васисуалия Лоханкина, который, нагулявшись по всем остро пахнущим перелыгинским помойкам, лезет ко мне в кровать); настырная врачиха, заявившая, что эти высыпания – не лишаи и не аллергия, а обусловлены стрессами и нервотрепками; так некстати сломавшаяся стиральная машинка, зажевавшая мое платье, в котором я хотела блистать на книжной ярмарке; звонок от режиссера, снимавшего фильм по моему роману, получившему Тукера, с вестью о том, что денег нет и работу пришлось заморозить; мой братец Илья, желавший занять «пару копеек» (и, как водится, не отдать) «до гонорара», и т.д. и т.п.

В итоге все вышло не так уж плохо – натянув другое платье, я отправилась на книжную ярмарку. Как обычно, народу было – не протолкнуться, я замучилась подписывать свой новый роман. Ко всему прочему, выяснилось, отчего царит такая толчея – ожидался кратковременный визит супруги президента Бунича и ее заокеанской подруги Лоретты Гуш. Жена главы США прилетела в столицу для участия в открытии всемирного конгресса по борьбе с детской преступностью, патронессами которого и являлись Надежда Бунич и американка Лоретта.

– Серафима Ильинична, – сообщил мне представитель издательства с сияющей улыбкой, – нам только что позвонили из администрации президента, Надежда Сергиевна Бунич и госпожа Гуш желают непременно встретиться с вами!

Обе президентши изъявили желание во время посещения книжной ярмарки почтить меня своим визитом. Лестно, нечего сказать, но это значит, что удрать домой пораньше не получится.

Встреча с поклонниками моего творчества, по официальной версии, проходила с семнадцати до восемнадцати часов. Жены двух самых могущественных властителей в мире обещались показаться где-то около шести. Их не было ни полседьмого, ни в семь.

Заметив, что я нервничаю, редактор сказал:

– Серафима Ильинична, умоляю вас! Они вот-вот подъедут! Госпожа Гуш пожелала осмотреть мавзолей Готвальда Хомучека…

Ага, американская дамочка осматривает достопримечательности Экареста, а я могу и подождать! Мне вспомнилось, что ни сам президент Бунич, ни его супруга не уделяют большого внимания пунктуальности.

Зато посетители ярмарки были в восторге, что встреча со всенародно почитаемой Серафимой Гиппиус по неизвестной причине затягивается и затягивается. Я подписывала одну «Титикаку» за другой, а в душе разгорался бледный огонь. Вот оно, подлинное лицо власти! Президентши ведь в курсе, что я жду их, но опаздывают на полтора часа, и хоть бы хны! Не будь я такой конформисткой, поднялась бы сейчас и поехала в Перелыгино!

А что, может, так и сделать? Я заявила издателю:

– Кажется, мы напрасно ждем. Гости не пожалуют. И вообще, мне хочется пи-пи и ка-ка.

– Серафима Ильинична, – буквально взмолился тот. – Они уже на ярмарке, в павильоне с детской литературой. Потом осмотрят школьные учебники и затем…

– Затем меня вынесут отсюда ногами вперед, – заметила я, – и прямиком до мавзолея Хомучека! Мне до ужаса хочется курить. И кофея хлебнуть! Так что если президентши появятся в мое отсутствие, велите им немного подождать!

На самом деле, конечно, никуда я не ушла. Потому что едва я решила выскользнуть из зала, чтобы насладиться сигаретой, как народ, толпившийся вокруг меня, вдруг расступился. Показались молодые люди в черных костюмах, солнцезащитных очках и с проводками за ушами.

– Они здесь! – благоговейно произнес издатель. – Где фотограф? Сегодня же разместим на сайте ваше фото с двумя президентшами. Операторы с телевидения, пропустите их поближе! Быстрее, быстрее!

Я нацепила самую сладкую из своих улыбок. Я не имею ничего против президента Бунича и его жены, но заигрывать с властью – не в моих правилах. Доверяю эту тонкую материю престарелым лирикам и оскароносным режиссерам. Хотя, признаюсь, наше семейство тоже не без грешка…

Моя мамочка, знаменитая летчица и полярный исследователь, Нинель Рубеновна Гиппиус, урожденная Гуаданини, была на короткой ноге с товарищем Сталиным. Наша семья жила тогда в Союзе. Вроде бы именно это и спасло ее от очернительных доносов и сексуального интереса шефа НКВД Берия к собственной персоне. Моя матушка не уставала повторять, что на самом деле она – незаконнорожденная дочь одного из грузинских князей. Иосиф Виссарионович и сам страдал от подобных наветов – глухо шептались, что его отцом был не сапожник Виссарион Джугашвили, а некий представитель кавказской аристократии, в доме которого его мать работала прачкой.

Мой папочка, Илья Древославович, переводчик с санскрита и литературный критик, был вынужден терпеть платоническую любовь между тираном и своей женой. Маму частенько забирал черный «ЗИЛ», который доставлял ее на дачу Сталина или в его кремлевские апартаменты. Она пила с тираном чай и сплетничала, а о ней самой сплетничали, что она является любовницей тирана и вождя, и именно поэтому наша семья пережила страшные годы без забот.

Когда диктатор скончался, моя матушка, лучше других осведомленная о его кровавых преступлениях, искренне рыдала, по ее капризу мы немедленно переехали из Москвы на родину папочки в Экарест (в Герцословакии правил Готвальд Хомучек, вурдалак, ни в чем не уступавший в своей кровожадности Сталину, – и это грело душу моей родительницы), а портрет Иосифа Виссарионовича украшал ее спальню до середины восьмидесятых. Я иногда думала, что сплетни о ее любовной связи со Сталиным не такие уж и сплетни, а я-то появилась на свет, когда «вождь всех времен и народов» был еще жив, поэтому кто знает, чья я на самом деле дочка… Но у дорогой мамочки я так и не рискнула спросить об этом – мой дорогой папочка, впрочем, тоже!

Я следовала наставлениям отца – никогда не сливалась в восторженном порыве с властью, но и никогда не шла на нее войной. Ни то ни другое не имеет смысла и принесет тебе проблемы, говорил он не раз.

Две изящные дамочки неспешно следовали к моему стенду. Лоретта Гуш была в строгом костюме нежно-персикового цвета. Надежда Бунич выделялась строгим ярко-желтым костюмом с синими вставками и перекинутым через плечо шотландским клетчатым платком. Наша президентша отличалась экстравагантным вкусом.

– Добрый день, – произнесла на неплохом герцословацком Лоретта Гуш.

Надежда Бунич добавила:

– Здравствуйте, Серафима Ильинична!

Американка была невысокой, чуть полноватой особой с темно-каштановыми волосами и умным, запоминающимся лицом. Я еще никогда не видела так близко ни ее, ни Надежду Бунич. Наша президентша была дамой высокой, с представительной фигурой, выпуклости которой удачно подчеркивало яркое одеяние, ее светлые волосы были подстрижены в форме каре.

Лоретта Гуш протянула мне руку, Надежда Бунич последовала ее примеру. Я на секунду посмотрела в ее лучистые зеленовато-голубые глаза. Небольшой вздернутый носик, капризные губки, ухоженная кожа.

К нам подоспел переводчик, но я отпустила его небрежным жестом – мне ли, преподавательнице американского университета, общаться по-английски через толмача. Надежда Бунич, как выяснилось, говорила по-английски еще не очень хорошо, поэтому они щебетали с Лореттой Гуш по-французски.

Не сдержавшись, я демонстративно посмотрела на наручные часики, и этот жест не ускользнул от Надежды Бунич. Она едва заметно нахмурила лобик и закусила губу, в глазах мелькнуло раздражение. Ей не понравилось, что я так открыто намекаю на их полуторачасовое опоздание.