— Да, да, здравствуйте. Как ваши дела?
— Спасибо. Отлично. А вы, Юрий Иванович, нынче, я слышал, на пенсии?
— Да. Хватит. Пора ведь и на покой. Простите, моя очередь…
Он расплатился и вышел с покупками в обеих руках на улицу. Однако следователь Мартынов последовал за ним.
— Вы меня извините, Юрий Иванович, вы у нас слыли за лучшего детектива и всегда вас в пример ставили… а у меня теперь дельце весьма заковыристое. На первый взгляд всё очень даже просто, а вот как начинаешь копать… Юрий Иванович, не могли бы вы консультацию мне дать? Выслушать дельце и проанализировать вместе… Уверяю вас, очень пикантное дело, вам понравится.
— Что ж, позвоните мне домой. Только в будний день и, пожалуйста, вечером.
Юрий Иванович без особого энтузиазма продиктовал домашний телефон и они расстались. Цепкая память частного детектива высветила отрезок времени, когда он преподавал в милицейской школе, а ныне полицейской, криминалистику и этого неприметного, серого даже, и внешне и по своим способностям, полицейского. Но только это и больше никаких особых примет не сохранилось в мозгу Юрия Ивановича от встреч со своим бывшим учеником Андреем Степановичем Мартыновым.
16
― Спасибо, Фёдор,- поблагодарил водителя Артур, когда они после поездки по Невскому зашли к нему в номер в маленькой частной гостинице на Н-ской улице близ Невского проспекта. Номер был достаточно просторный, стены, выкрашенные розовой краской с мелкими зелеными цветочками и светлая деревянная мебель, создавали чувство покоя и уюта,– А я тебе маленький подарок привез. Помню, ты любил подобные вещицы.
Он достал небольшую картонную коробку и подал Федору Ивановичу. Тот взял её, и можно было заметить, как руки его дрогнули. Тем не менее, скрывая волнение, он открыл коробку, вынул предмет, завернутый в слои мягкой оберточной бумаги, развернул, и перед его глазами оказалась небольшая копия статуи Свободы, что встречает всех прибывающих в Америку через Нью-Йоркский порт. Статуя была сделана из бронзы и весила прилично, но главное, факел свободы в её руке горел ярким лучистым светом. Федор Иванович обомлел и сел на стул. Как зачарованный ребенок смотрел он на маленькую статую с горящим факелом. На глазах его заблестели слезы. Может быть, первый раз в жизни. Во всяком случае, Артур видел слезы на глазах преданного водителя отца впервые.
—Что ты, дядя Федя! Что ты! А вот ещё я флажки привез для Майи. Она, я помню, любит собирать флажки разных стран. Вот американский, а вот мексиканский и канадский
— Спасибо. Ты о ней подумал… только нет её больше с нами.
Артур замер.
— Умерла… Фиброз легких. Нет лечения у нас. И у вас нет. Я теперь…
Фёдор Иванович осекся, сдерживая себя от нахлынувшего было желания поделиться своим горем с кем-либо, и замолчал.
— Вот как…- растерянно и грустно произнес Артур,- но, что теперь с тобой? Что? Говори!
— Я теперь … один… - после колебания ответил он,- Не нужно, Артур Львович, не нужно вам знать этого, к вам это не относится.
— Конечно, относится! Дядя Федя! Мы же одна семья! Или забыл, чем я тебе обязан?! Жизнью, дядя Федя! Как ты меня мальчишку со льдины снял у Петропавловской крепости, а? Забыл? Не ты, уплыл бы я в тьму-таракань и конец.
— Было.
— Я тебе этого до смерти не забуду. Ведь это только сейчас я понял, чем ты рисковал тогда, когда в ледяную воду прыгнул – собой и своей семьей! Значит, говори теперь всё до конца.
— Артур Львович… я теперь один. Моя Ольга Сергеевна скончалась сразу после похорон Майи. Она и всегда болезная была, а тут ещё сердце.
— Вот как…
— Я бы уехал, да куда? Дом то мой здесь был, в Карелии. Я ведь финн по рождению и фамилия моя никакая не Коконин, а Коокконен. И усадьба с большим домом находилась в Куоккала, что нынче Репино по-русски. А во время войны тридцать девятого года с Советами отец мой погиб от пули, мать от чахотки, дом сожгли, усадьбу разорили. А то какая красота была. Отец лесником служил. Разные виды деревьев привез и на своем участке высадил. Да сегодня туда не пройти, нувориши все земли захватили, дачи за каменными заборами себе понастроили.
В эту минуту в дверь комнаты довольно сильно и настойчиво постучали.
— Кто там?! – вздрогнул Артур.
— Следователь Мартынов. Откройте, Артур Львович.
17
Утро в Петербурге выдалось морозным, и в доме Фридландов было прохладно. Топили только во время встреч, которые назначал следователь Мартынов. В это утро он пригласил личного доктора покойного Аллу Ильиничну Розовскую.
― Проходите, Алла Ильинична, садитесь. Как вы себя чувствуете?
― Спасибо… Я в порядке. Но не могли вы подождать прихода адвоката…
― Это Аркадия Петровича, что ли?
― Да.
― Он разве и ваш адвокат?
― Не лично мой, но… мы с ним знакомы и… он знает всех…
― И вы решили поручить ему защиту ваших интересов. Так?
― Почему меня нужно защищать?
― Конечно, не нужно, это просто юридическое выражение. Тем не менее, он опаздывает, а мне дорога каждая минута. Собственно, вопрос к вам, доктор, очень простой: причина смерти господина Фридланда?
В этот момент тяжелая дубовая дверь кабинета Льва Давидовича бесшумно отворилась и на пороге показалась высокая фигура Аркадия Петровича Бергмана, адвоката покойного.
―Простите Алла Ильинична, Андрей Степанович, за опоздание, не в моих правилах, но что поделать – пробки.
Он внимательно осмотрел присутствующих и, сняв пальто и меховую шапку, уселся в кресло рядом с письменным столом, за которым важно восседал следователь.
― Продолжайте допрос, Андрей Степанович.
— Это не допрос, уважаемый Аркадий Петрович, это собеседование. Я свято верю в презумпцию невиновности, а потому рассматриваю всех, кого я, по долгу службы, обязан расспросить, как моих друзей и партнеров.
― Похвально. Прекрасный подход и очень умный.
―Спасибо. Мы остановились с Аллой Ильиничной на причине смерти её подопечного.
― Остановка сердца на почве обширного инфаркта миокарда.
― Гм. Но он ведь получал поддерживающую терапию. Не так ли?
― Да, но его сердце не читало наших учебников. К тому же сердечная мышца уже была слаба из-за рубцов от предыдущих инфарктов.
― Это означает, уважаемая Алла Ильинична, что на вскрытии диагноз должен быть подтвержден. Правильно?
― Да.
― Что ж, тогда мы произведем эксгумацию тела и проверим. У нас есть очень опытные прозекторы. Вы согласны, Алла Ильинична?
― Я не понимаю на каком основании нужно делать эксгумацию… Разве есть подозрение в насильственной смерти? – с некоторым раздражением произнесла доктор.
―И в любом случае, уважаемый Андрей Степанович, к сожалению, эксгумацию произвести не представляется возможным,- очень весомо вступил в разговор адвокат Бергман.
―Почему это? Я получу все необходимые санкции.
― Уважаемый Андрей Степанович, дело не в формальностях, а в том, что тела уже нет.
― Как так?- подскочил с перекосившимся лицом полицейский следователь.
― По завещанию покойного я предал его останки кремации.
― Но завещания-то нет!
― Нет. Но у меня есть личная просьба Льва Давидовича, пусть земля ему будет пухом, и устно и письменно о кремации его тела и его желании развеять прах над Невой… А это имеет юридическое основание, как воля покойного при жизни, выраженная им в полной памяти и сознании.
― И вы исполнили его волю?
― Исполнил.
―И развеяли?
― Развеял.
― И когда же это случилось?
― Днями. С Троицкого моста. Нева ещё не покрылась льдом и ветер северный, порывистый развеял прах усопшего, светлая память, над водою и река поглотила его, как он того и желал.
― А почему не осуществили вскрытие в больнице сразу после смерти?
― Не было причины. Медицинское заключение налицо. Дети не были заинтересованы. У нас сегодня, как вы знаете, для вскрытия post mortem требуется согласие семьи. И, слава Богу, что так.
― А это письмо… ну, с просьбой покойника о кремации оно у вас?
