― Какой?
― Противоположный… своей внешности. Ну, то есть ты внутри и ты снаружи это два разных человека!
– Да? Так ты меня видишь?
― И не только вижу, но и чувствую… очень, очень близко чувствую… Хочу!
― Что, прямо здесь, на морозе?
― На морозе! В лесу! Среди белок и зайцев! Сейчас же! Иди ко мне…– она приблизилась и выпростала его орган из брюк и задрав свою длинную шерстяную теплую юбку, под которой ничего не оказалось, прижалось к нему промежностью, ритмично покачиваясь, издавая сладострастные стоны.
Прогулка влюбленных завершилась через час. С блестящими глазами и некой общей тайной в них, с розовыми щеками и держась за руки, они вернулись к машине.
― Ну, Федор, докладывай, чем занимался? – бросив снежком в вечно серьезного водителя Льва Давидовича смеясь, спросила Катя.
― Охранял,― сухо отозвался Федор.
― Что охранял? Лес? – отряхнула ласково она снег с рукава пальто водителя.
― Точно так.
― От кого?
― От хулиганов.
― Каких хулиганов? Где они?
― Уехали. Отогнал. А вы гляньте, Катерина Исаевна, бутылки из под шампанского и водки, недожранный торт и блевотину свою оставили.
Катя и Лев Давидович оглядели полянку при дороге и заметили все предметы, упомянутые Федором. Лев Давидович нахмурился.
― И как же ты это сделал? – пропуская Катю на заднее сиденье и садясь сам, спросил Лев Давидович, – езжай.
― Сказал, что тут генерал ФСБ с охраной остановился пописать.
― И они тут же улетели? – рассмеялась Катя.
― Черная Волга все ж вызывает уважение,– солидно и не без гордости заявил Федор.
― А если правду, Федор? – почему–то очень настороженно переспросил Лев Давидович.
― Тогда я им показал свою игрушку, ну, ту, что вы мне подарили пару лет тому…
― Показалось нечто подозрительное, Федор?
― Нет. Так, шпана.
До дома они доехали в полном молчании и быстро.
― Ты чем–то встревожен, Лев Давидович, – уже тихо и серьезно спросила Катя, снимая теплую беличью шубку.
― Может быть…
― Я хочу знать!
― Хорошо. После ванной. Ты со мной?
― Хоть на край света!
В доме было тепло и уютно. От этого тепла верба к полудню распустилась и проклюнулась светлая молоденькая зелень. В огромной ванной комнате, устланной крупным, светло розовым итальянским кафелем с эротическими рисунками, в большой небесного цвета ванной в клубах мыльной пены предавались наслаждению наша парочка влюбленных. Через четверть часа он вышел из ванной и подал руку девушке. Окутал её большущим толстым махровым полотенцем. Она же высвободив руки, распахнула его на груди и прижалась к Левушке, обвивая их обоих одним полотенцем. В салоне в банных халатах, они удобно уселись у камина, который заранее растопил Федор. В руках у Льва Давидовича блестел бокал с виски, у Кати с коньяком.
― Ты знаешь, чем я занимаюсь, – раздумчиво начал он, – и в этой специальности нет ничего опасного. Наоборот. Это своего рода искусство отличать фальшивый камень от настоящего, абсолютно чистый от почти абсолютно чистого, замечать огранку, цвет. Но вот вокруг этого бизнеса, где крутятся огромные суммы денег, бывает очень опасно. После одной большой сделки мне позвонили из Большого дома и намекнули, очень прозрачно, впрочем, что местный босс, читай первый секретарь компартии Ленинграда не доволен моей деятельностью. А это означало, что я должен или сворачиваться, попросту закрыться или сделать ему оооочень большой подарок. Но тогда ещё Галина Леонидовна в Москве правила балом, ты понимаешь о ком я? О дочери Брежнева. Она любила без ума эти камешки и на неё целая команда работала, сегодня это известно. И меня они знали. Я тогда же поступил как пионер, приказали – выполняю. То есть ничего не делаю. От всех дел отказываюсь…
― Но и этому боссу подарка не даришь?
― Нет, не дарю. Потому, что это игра по жестким правилам. Каждый карат, а это всего 0.2 грамма стоит денег, и если один раз дал слабинку, испугался, отступил даже перед лицом очень влиятельным, тут же за тебя примутся все вассалы поменьше, все кому ни лень приставать начнут и своего требовать. Епархия там огромная, бюрократов не счесть. Но в основном все правила знают, и условия игры выполняют. И тут ко мне приезжает гонец из Москвы от самой. Я отказываюсь принимать. Они в шоке. Лев Давидович, как же так! Я объяснил. На следующий же день, около полудня телефон от приближенного к первому секретарю лица с извинениями по поводу недоразумения, мол, и пожеланиями продолжения моей плодотворной деятельности. Всё вроде бы возвращается на круги своя, но…– Лев Давидович грустно замолчал, сосредоточившись на золотистом виски в бокале, – через неделю произошла трагедия с Ольгой. Понимаешь ли ты, какие это жесткие правила?! И какие мерзавцы в них играют! На ком решили отыграться! На невинном создании! Я в ярости в Москву… хотя мне тогда не до того было, но очень уж хотелось отомстить! – он сжал свой бокал с такой силою, что казалось стекло хрустнет и разлетится,– там, конечно, обещали посодействовать, найти, осудить, посадить. Нашли, посадили… водителя грузовика, что на скорости в Ольгу мою врезался… Да только представили всё, как обычное дорожно-транспортное происшествие… обычное… А кто за ним стоял, того оставили в тени. Но я через год до него добрался… Знаешь, в Библии нашей есть закон писанный: око за око, зуб за зуб.
Он поднялся и подошел к камину с пылающим огнем.
― С тех пор я веду крайне осторожный образ жизни. Но ничто человеческое, как ты знаешь, мне не чуждо и утехи любви в первую очередь. Через год, даже полтора после смерти моей второй супруги, моей Оленьки, я нашёл утешение с юными дивами театра и балета. Да ты, Катенька, от туда, многих знаешь. Тебя не обижает мое откровение? – он вопросительно посмотрел ей в глаза.
― Откровение, это ведь главное правило нашей игры! – она сделала акцент на слове «нашей».
― Да, и иначе я не согласен. Но вот Лев Николаевич Толстой заставил свою восемнадцатилетнюю супругу прочитать отрывки из его дневника, где были описаны его собственные любовные похождения с другими женщинами, включая крепостных крестьянок, на что Софья Андреевна отреагировала в своем дневнике, весьма однозначно: что испытала отвращение, столкнувшись с подобной грязью!
― Она была наивной девственницей, а я… «гимназистка второго класса, пью самогонку, заместо кваса»… Ах, Левушка, ты ведь сам знаешь мою историю… Если б не ты… давно прозябать мне в проститучьем притоне.
― Катюша, не будем к этому возвращаться. Первой, впрочем, в этой замечательной галерее незабываемых лиц была мой милый доктор Аллочка Розовская. Я тогда, после гибели Ольги, оказался в шоковом состоянии на терапевтическом отделении клиники Алмазова Первого Медицинского. Какое совпадение – торговец алмазами на отделении Алмазова! Она же была студенткой шестого курса. Её внимание, её участие, её тепло и искреннее желание облегчить мои страдания, её беседы со мною далеко за полночь просто спасли меня. Вернули к жизни. Заставили поверить в жизнь и отвергнуть смерть, к которой я был тогда очень близок. Там в палате номер три, она узнала про меня всё! Может даже узнала про меня больше, чем я сам знал про себя. Она стала моим психологом, личным и очень близким! О, как я был ей благодарен тогда, да ведь и теперь, по сей день. Тогда же она в шутку и предложила мне начать тайную ночную жизнь Генерального Консула Королевства Бриллиантов Льва Первого! Ха–ха! Звучит? – он улыбнулся своим воспоминаниям и отошел от жаркого огня.
Лев Давидович не только улыбнулся воспоминаниям, но и подумал, как скоротечно, как безжалостно Время! Совсем недавно он был молодым и красивым, его девушка так же юна и прелестна, но его отец суров и прагматичен. «Она тебе не пара. Рива, вот кто тебе пара. И не оспаривай, Лев! Это шаг в будущий Большой бизнес!» Рива была дочерью начальника таможни, без влияния которого, поток продукции и валюты за границу и обратно, мог превратиться в жалкий ручеек. Это скручивание его желаний, его воли, его любви, наконец, в веревку его собственным отцом вызывало в нем тошноту, даже рвоту.
