Литмир - Электронная Библиотека

Рано утром я был в областном центре. С вокзала нас привезли в облвоенкомат, зачитали по спискам, потом в автобус и в аэропорт, даже не было медкомиссии, которая всегда бывает, когда привозят в облвоенкомат, и к обеду того же дня я был уже в Питерской учебке, толком еще не отрезвев.

УЧЕБКА

Нас сводили сразу в баню, выдали форму, и дали два часа, чтоб привести эту форму в порядок, а потом начали дрючить прямо с первого дня. Учебка была общевойсковая и уставная, здесь были десантура, морпехи, погранцы и мотострелки, отсюда отправляли даже на Кубу. Сержанты были наполовину из Западной Украины, дрючили нас до предела человеческих возможностей. Были и передышки от службы, и в месяц раза 2-3 по выходным нас водили на концерты и по музеям, каждый из нас один или два раза сходил в увольнение. Наш комбатареи майор Кодрин начинал службу рядовым курсантом в этой учебке, потом сверхсрочником, прапором, потом младшим лейтенантом и так до майора, без учебы, а чисто службой, он был до мозга костей солдат, и относился ко всем соответственно, расслабухи не давал.

Через пять месяцев, после всевозможных марш бросков, полевых разверток, стрельбищ, строевых, политзанятий и физподготовок из меня, абсолютного раздолбая, сделали универсального солдата, натасканного физически, морально, политически, да как хотите. Я с трудом верил в то, кем я стал, но недаром говорят, что возможности человека безграничны, и мне очень помогла эта учебка впоследствии.

В учебке с командой 20а было 60 человек, мы знали, что эта команда идет в Афган, и слышали, что там война, но не осознавали полностью, что это такое – Афган. И я уже не помню в подробностях, о чем думал перед раскидкой.

Ночью майор нас построил на плацу, никаких торжественных напутствий не было, он каждому из нас пожал руку, пожелал вернуться домой, и я заметил, что у этого закоренелого военного и железного командира на глазах были слезы, видно, ему в тот момент больше было известно про Афган, чем нам – зеленым курсантам. Потом нас отвезли в аэропорт, посадили в самолет, и под утро мы приземлились на Ташкентский военный аэродром.

ПЕРЕВАЛ-БАЗА

Несколько часов мы просидели на военном аэродроме, потом нас погрузили в грузовики под тентом, сколько ехали, точно не помню. И вот мы в Чирчике на перевал базе, начало октября, но жара как в августе. Весь личный состав перевал-базы вместе с офицерами улетел в Ашхабад, для оказания помощи, там в это время было очередное землетрясение. На базе остались несколько сержантов и один майор, который появлялся вечером, и зачитывал списки, а утром кто-то уже отправлялся за речку (так мы называли путь в Афган). Нас понаехало сотни со всех концов необъятной родины, и предоставлены мы были сами себе, все документы и вещи были при нас. И после уставной учебки, где за день даже сигарету некогда было выкурить, я попал в бесконтрольный бардак и пробыл там девять дней. По рассказам кое-что узнал об Афгане, и знал на сто процентов, что не сегодня так завтра окажусь там. Вино пили немеряно, его продавали местные по 3 рубля за литр, а деньги нам были не нужны и мы их пропивали. В это время как раз действовала Горбачевская мудистика насчет борьбы с пьянством, и не все продавали вино, так что приходилось искать, но кто ищет, тот всегда найдет. Каждый раз за вином ходили через заднюю ограду, а за оградой кладбище было – все в звездах, потому что почти каждая вторая могила из Афгана, так что мы все прекрасно понимали, куда нас отправляют. Была возможность просто взять и уйти куда хочешь, и неизвестно, когда тебя кинутся искать, но у меня в то время даже мысли такой не возникало. По рассказам местных, не было ни одного случая, чтоб кто-нибудь испугался и сбежал. Каждый из нас понимал: раз выпала такая доля, значит, ты должен быть там, и если не ты, то кто-нибудь другой, такой же как ты, заменит тебя.

Были случаи, что забухает кто-нибудь и в поселке на ночь застрянет, но никто не волновался, и называли следующую фамилию по списку, а этот завтра явится, никуда не денется. И мне приходилось видеть, как на другой день пацаны переживали из-за того, что полетят не сегодня, а завтра, и что вместо них сегодня полетел другой. Может, этим измерялся наш патриотизм, но это ведь в двух словах не опишешь, и поэтому я на такие вопросы не отвечаю.

И еще, когда я пришел из Афгана, мне все знакомые задавали один и тот же вопрос:

– Расскажи, сколько душманов убил?

Это самый глупый вопрос, какой приходилось мне слышать, такие вопросы не стоит задавать тем, кто был в горячих точках. Ведь когда нас посылали воевать, то не спрашивали про личные убеждения, и для многих осознание того, что ты убивал людей, или убили на твоих глазах пацана, такого как ты (я уже не говорю о друге, это тяжелый удар для любого), впоследствии тяжелым грузом давит на психику. Там этого не осознаешь, потому что на войне другие понятия о законе и морали, и убивать – это была наша работа. А сейчас остается помнить о тех, кто не вернулся оттуда, это наш долг, и поэтому, когда мы пьем, то третий стакан за них.

И вот наконец-то назвали из списка несколько фамилий, и мою в том числе. В какую точку Афгана нас направляют, мы не знали, хотя слышали из разговоров о таких местах как Кабул, Кандагар, Баграм, Шиндант. Нас опять посадили в грузовики и доставили в Ташкент на военный аэродром, посадили в самолет ТУ-134, и мы полетели за речку. Помню, в салоне играла восточная музыка, и я представлял себе душманов, почему-то танцующих вокруг костра, и было полное безразличие ко всему, только какая-то тревога скребла душу.

И вот стюардесса объявила, что мы приземляемся на аэродром Шиндант.

ШИНДАНТ

После удачного приземления, когда мы покинули самолет, я увидел, как в него начали садиться дембеля, мы, прилетевшие из Союза, были их заменой. Я помню, как они смотрели на нас, с радостью и сочувствием, а мы думали, что когда-нибудь, если повезет, мы вот также будем лететь домой, но служба только начиналась.

Нас на ночь разместили в палатке, а утром должны были распределить по подразделениям. Со всех сторон разносилась стрельба автоматная, пулеметная, минометная, в общем, непонятная канонада, мы не могли понять, что происходит и куда мы попали. К нам в палатку заглядывали пацаны и искали земляков, спросили:

– Есть кто с Казахстана?

– Есть, – ответил я, и они меня пригласили к себе в подразделение поговорить и рассказать, как там жизнь на родине.

Я спросил:

– Что за пальба вокруг?

– Аэродром 2-3 раза за ночь обстреливают духи, вот пацаны и долбят по горам, чтоб пошугать их немного, – ответили они.

Еще они сказали, что меня и еще пятерых отправят в Герат служить, двоих в Адараскан, остальные останутся в Шинданте. Там же в Шинданте я первый раз попробовал с земляками афганский чарс (гашиш). Эффект был трубейный, я улетел капитально. По гражданке я знал, что такое анаша, и видел, как ее курят и балдеют, хоть сам и не курил. Но чтоб так накрыло, я и не думал: афганский чарс – это не анаша, да еще с непривычки нахапался. Начались измены, и думки разные в голову полезли, да еще стрельба снаружи, и все вокруг не знакомо и странно. Меня стали шуги пробивать, и я решил – надо как-то до палатки добираться, а встать не могу. Пацаны говорят: оставайся, здесь переночуешь, а мне как запало, в палатку надо и все. Я пытаюсь встать, а меня тянет назад, и я падаю снова в кровать. Потом кое-как встал, согнулся и, расставив в стороны руки, мелкими шагами поковылял к выходу, но не дошел до двери, как меня занесло, и я снова упал в кровать. Пацаны вырубались со смеху, ничего, говорят, привыкнешь. А я ищу, где бы воды хлебнуть, а то сушняк ураганный, но мне посоветовали не делать этого, потому что бесполезно. И мне осталось думать, когда же это кончится, даже возникала мысль, а вдруг это не пройдет никогда, и я буду тормозить вот так всю жизнь. Потом пацаны врубили магнитолу, на кассете пел «Каскад», эту группу знают все, кто был в Афгане, и я прикололся под кайфом по песням. И вот так, обкурившись чарса, слушая снаружи стрельбу, а внутри песни «Каскада», я мысленно сказал себе: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АФГАН.

2
{"b":"15585","o":1}