В гардеробе Блекин торжественно протянул ей конверт.
– Там пятьсот долларов, – пояснил Николай Иванович. Люся быстро надела короткий плащик и, путаясь в пальцах, застегнула пуговицы.
– Что я должна делать? – чуть не плача спросила напуганная подруга.
– Ни-че-го! Ровным счетом ни-че-го! Просто отныне вы должны чувствовать себя под моей защитой. А моя женщина не должна ни в чем нуждаться. Я и студенткам, и проституткам всегда даю одинаково – пятьсот и ни цента меньше! А вы ничуть не хуже них, даже лучше.
– Сомнительный комплимент, – обиделась Люся. Но деньги взяла.
Глубоким вечером она звонила мне и взахлеб рассказывала о встрече.
– Знаешь, а ведь в принципе неплохой мужик – жалко, что сумасшедший, – сделала вывод подруга. – В принципе у меня остался только один кандидат – предложу ему встретиться… Если тоже с «тараканами», то больше пробовать не буду. Все. Значит, знакомства в Интернете – не мое.
Я ненавижу Швейцарию.
Великий Вольтер назвал ее страной «мелких духом педантов». А пообщавшись с жителями города Женева, можно наблюдать флегматичные лица, холодность и полное отсутствие интереса к твоей персоне. В то же время они часами могут говорить о себе, не слушая собеседника. Конечно, это не умаляет потрясающей природной красоты этой страны. Горы, водопады, ледники, многокилометровые долины и бесчисленные озера – вся эта красочная палитра завораживает туриста, и ему грезится, что он попал в рай. Это страна отдыха, созерцания. Мекка для ищущих вдохновения писателей и художников. Жизнь там безумно скучна и монотонна, но для людей самодостаточных нет лучше места на земле.
Мое отношение к швейцарцам определилось их отношением ко мне.
Их национальный флаг всегда напоминал мне эмблему добровольного общества Красный Крест. Эта организация помогает больным и раненым солдатам, а также людям, пострадавшим от стихийных бедствий.
Но это Красный Крест, а у швейцарцев крест – белый. Видимо, поэтому все оказалось с точностью до наоборот.
В Библии ничего не сказано про людской порок «самонадеянность». Тем не менее проблем он доставляет не меньше, чем любой другой порок. Это к тому, что я сама создала максимум благоприятные условия для драмы, которая со мной произошла и последствия которой мне пришлось расхлебывать многие и многие годы.
Идея научиться кататься на горных лыжах пришла в мою голову внезапно. Оправдывая фамилию, я быстро выбрала горнолыжный курорт, купила супермодные навороченные костюмы и, взяв под мышку десятилетнюю дочь, отправилась покорять вершины.
Местечко Zermatt – одно из самых популярных и престижных горнолыжных курортов в Швейцарии. Благодаря знаменитой горе Matterhorn туда съезжаются фанаты лыжного спорта со всего мира. Высота горы – более четырех тысяч метров. Она нереально красива – этакая высоченная заснеженная пирамидальная махина на фоне малюсенького провинциального городка. Zermatt называют курортом миллионеров, хотя никаких роскошных вилл и знаменитых ресторанов я там не обнаружила. Все было достаточно скромно. Особенно удивил меня «самый лучший местный отель». Достаточно дорогой для немиллионерши номер (триста евро в сутки) измерялся шестью шагами вдоль и пятью поперек. Половина и без того небольшой площади была съедена скошенной крышей. И чтобы оправдать оплаченные метры, оставалось только, унизительно сгорбившись, повесить сушиться носки на батарею.
Конечно, к моему пробуждению все инструкторы были, как правило, разобраны, поэтому учиться кататься мне пришлось самой. И я научилась! Это стало одной из главных моих побед над собой. Какую я испытывала гордость! Меня легко поймут те, кто, никогда раньше не рискуя, победил страх и одолел первый в своей жизни спуск.
Ослепительно-белый снежный ковер, яркое солнце альпийского рая, утекающие вниз извилистые каскадные спуски, и ты, ловко владеющая своим телом, и ты, смело преодолевающая опасные маршруты. Боже мой! Какое сумасшедшее удовольствие! Быстрее, еще быстрее! Краем глаза успеваешь выхватить новичка, едущего «плугом» – дурачок, он не знает, что такое Победа. Поворот корпуса – и ты разрезаешь своими лыжами утрамбованный снег, и салют из снежных брызг взрывается то справа, то слева, то справа, то слева…
Впереди неожиданно возник поворот, а за ним – медленная, неуверенная немка. Моя бешеная скорость, и она – едет не спеша, осторожно. Если я в нее врежусь, она останется калекой. На решение – полсекунды. Если резко уйти вправо, к обрыву – там снежный сугроб – увязну лыжами и на попу сяду; уберегу ее и себя.
Удар. Треск отстегнувшейся лыжи и поломанных костей. Сугроб оказался льдом. Я с одной лыжей улетела под обрыв.
Не знаю, через сколько времени я пришла в себя… Болело так, что хотелось умереть. Сверху кто-то протягивал мне лыжную палку – я не могла даже пошевельнуться. Страшная догадка, что поврежден позвоночник, заставила меня зарыдать от ужаса. Так я и лежала внутри глубокого снега вдавленной неподвижной фигуркой, а по бокам от моего лица текли проталины-слезы.
Потом меня собрали в брезент и перенесли в вертолет. Потом был Церматт и доктор Лутц… Ах, доктор, доктор, – вам бы в гестапо работать…
Это была даже не больница – скорее травмпункт. Меня положили на высокую койку, доктор осмотрел и вынес приговор – пять переломов. После чего с маниакальным упорством стал у меня что-то выяснять. Немецкий я не знаю, он же не говорил по-английски. Наконец кто-то из медперсонала «родил» русское слово «стракофка».
Слава богу, спасатели в горах быстро нашли мою дочь. Благоразумное дитя сидело в той же кофейне, где я ее оставила, и пила горячий шоколад. Как я ни соблазняла ее хоть раз скатиться с горы, она так и не решилась.
Спасатели не стали пугать ребенка и сказали ей, что мама немножко ушиблась. Спокойно добрались на горном метро до отеля и оставили там дожидаться мать. Вскоре ей позвонили в номер из травмпункта и велели (!) привезти страховку. Счастье, что девочка догадалась найти в отеле наших русских друзей из Абу-Даби, и все вместе они приехали ко мне в клинику. За все эти два часа врач и медперсонал НЕ ПРИТРОНУЛИСЬ ко мне. Я так и лежала, дрожащая от боли и холода на металлической койке, напоминая о себе стонами.
Получив долгожданную страховку, доктор сделал снимки, а затем собственноручно перевязал мне переломы руки и ноги… эластичными бинтами! Двойной перелом ключицы он закрепил «восьмеркой» так, что она срослась неправильно. А про позвоночник лекарь так радостно закричал: «О’key!», словно после падения он стал еще лучше, чем был.
После «оказания помощи» доктор Лутц доброжелательно посоветовал мне больше спать, меньше двигаться и… прийти к нему завтра на прием в районе двенадцати часов дня.
Сказать, что мы удивились – не сказать ничего. Мы онемели. Наши друзья, интеллигентная пара, муж с женой, возмущенно потребовали, чтобы доктор сам нанес мне завтра визит в отель. У меня уцелела левая рука, но я не могла ею шевелить, потому что именно слева была поломана ключица; правая нога тоже не пострадала, но именно справа больно отдавало в позвоночник. Единственное, что работало, была голова, но именно ее больше всего хотелось отключить. «Добрый» доктор Лутц согласился меня посетить и даже осчастливил трамалом.
Но лучше бы он не приходил. Вместо того чтобы закрепить ослабевшую повязку-«восьмерку» на ключице, этот похотливый старикашка погладил меня по голым ногам и сообщил, что трудно работать, когда вот тут лежат пациентки с такими красивыми «legs» aми.
Через полгода, уже в Москве, знаменитый профессор Николенко будет весьма удивлен тем, что пациентка N не только ходит, но еще и танцует с… переломом двенадцатого грудного позвонка.
В госпиталь им. Бурденко Роберт приезжал каждый день. Нагруженный сумками с продуктами, натуральными соками, моими любимыми газетами и дефицитными лекарствами. Более внимательного и заботливого посетителя не было на всем нашем этаже. Иногда мой лечащий врач позволял нам уединиться, и Роберт с медсестрой осторожно перекладывали меня на каталку с колесиками и увозили в «курительную». Там мы целовались до одури, хихикали и дурачились. Роберт залезал длинной спицей мне под гипс и там чесал, а я стонала и визжала от удовольствия, чем вгоняла его в краску. Потом он перекладывал меня, как бревно, на живот, и чесал спинку, а я млела от полноты чувств к любимому человеку, и плевать мне было на этот переломанный позвоночник.
