посмотреть ему прямо в глаза, спросила:

– Надеюсь, ты не ждёшь, что я кинусь сейчас благодарить тебя и выберу сторону вампиров?

Он улыбнулся и медленно спустился ко мне.

– Кто бы мог подумать, что даже перед лицом смерти, ты будешь упрямиться и всеми силами

пытаться контролировать себя – свою истинную сущность.

– Я не такая, как вы и не хочу уподобиться вам! – резко ответила я.

– Чем мы тебе так не нравимся? – на удивление мягко спросил Мир.

– Вам не приходило в голову, что бессмысленные разрушения и убийства – не самые

хорошие вещи.

– Глупышка, на свете не существует плохих и хороших вещей, – сказал он, подойдя ко мне

ближе, – есть только наше собственное к ним отношение, поэтому твои слова – не что иное

как проявление совести, которая нужна лишь слабым дуракам, любящим плутать по дорогам

заблуждений, страстно веря, что их совесть священна и правдива. Разве ты одна из них? Я в

этом сомневаюсь.

– А ты научись смотреть на других не через призму себя.

– Как лицемерно!

Мир подошёл ко мне почти вплотную. Его выразительные глаза отливали кровавым

золотом, притягивающим и жутким. Глядя на него, неожиданно для себя я подумала,

насколько же он красив. Всё это шло в разрез с моим отношением к нему, но мне было

трудно не восхищаться его вкрадчивым голосом, гибкой кошачьей грацией, копной длинных

тёмных волос, развевающихся за его спиной, как тёмные крылья, удивительной силой,

опасной демонической красотой, восставшей из глубин непостижимого мрака.

– Стань одной из нас, – прошептал он, почти касаясь губами моего уха. – Это моё последнее

предложение. Присоединившись к нам, ты, наконец, полюбишь своё существование и

сможешь обрести то, о чём так мечтаешь.

– И о чём я мечтаю? – спросила я, сделав вялую попытку избавиться от сладкого тумана,

прокравшегося в мою душу.

– Разумеется, о любви, – с готовностью ответил Мир. – О необузданном порыве страстей,

фейерверке эмоций, волнующей боли, трепетном наслаждении... Вампиры способны на

такие чувства, но только тебе решать, испытаешь ли ты нечто подобное. Ты можешь жить в

идеальном мире, чувствовать себя в нём царицей, или стать трупом, а, вероятно, и хуже –

жалкой рабыней. Но ведь нам уже обоим известно, что ты выберешь?

Произнеся эти слова, он наклонился и, притянув к себе, жадно поцеловал меня в губы.

Огненная лава поднялась и выплеснулась на оголённый рассудок, пронеслась по всему телу,

выжигая внутри все воззрения и преграды. Недоумение, страх и жажда смешались во мне, а

спустя мгновение я поняла, что отвечаю на его обжигающий и захватывающий, как

змеящийся танец саламандры, поцелуй. Это длилось несколько секунд, мне казалось, что

ещё немного, и он сорвёт обледеневшие цепи с моего сердца и выпьет его без остатка, но

потом я прервала всё и резко оттолкнула его. Головокружение стало проходить, и я

почувствовала на губах вкус крови. Не знаю, откуда во мне взялись силы остановить этот

влекущий и острый поцелуй, но когда мне удалось совладать с собой, я не пожалела о своём

поступке. Следующую минуту мы просто стояли и молча смотрели друг на друга. Потом он

задал мне один короткий вопрос:

– Почему?

Мне не пришлось долго думать над ответом – слова сами вырвались на свободу.

– Потому что мне не всё равно, – твёрдо произнесла я.

На его лице появилась жестокая колючая ухмылка, стерев прежнюю любезность и лживую

мягкость. Площадь наполнилась напряжённой ожидающей тишиной. Другие вампиры стали

постепенно окружать меня, всё теснее сжимая бездушный круг. Наконец, Мир произнёс свой

приговор:

– Убейте её, – холодно сказал он.

Я была к этому готова, поэтому он не увидел в моих глазах страха, и уже это казалось мне

значимой победой. Не пытаясь бежать и, вопреки их кровожадным ожиданиям, вести себя,

как жертва, я стояла, отважно глядя на моих будущих палачей, которые, убедившись, что

мне нечем обороняться и моё право на жизнь всецело принадлежит им, неторопливо решали,

как искусно и долго будут убивать меня. Мир стоял в стороне и пристально следил за

каждым моим жестом, каждой едва заметной реакцией, должно быть, пытаясь уловить в

моих глазах мельчайшие душевные порывы, неуверенность и сомнение, услышать

внутреннюю борьбу, а затем и отчаянную мольбу о помиловании, но, заглянув в себя, я не

обнаружила ничего подобного – ещё никогда мне не доводилось чувствовать себя такой

целостной.

Когда, наконец, вампиры спланировали свои действия и двое из них резко толкнули меня на

землю, я была уже далеко, построив в воображении иную картину реальности – слышала, что

подобное помогает переносить пытки. Мне представился утренний янтарный пляж с мягким

песком: ласковые, как руки матери, безмятежные волны омывали мои босые ноги,

освежающий бриз скользил по горячей золотистой коже и, словно молодой влюблённый,

играл с блестящими от солёных брызг волосами, вдали виднелись белоснежные паруса

кораблей, которые плавно скользили по дрожащей серебристой равнине моря, перенося

вверившиеся стихии жизни незнакомых, но отчего-то близких людей. Над головой

простиралось безбрежное ясное небо, где, словно на световом экране художником,

рисующим песком, изображались переменчивые облака; восхищённые глаза впитывали в

себя эту воздушно-белую лазурь, жмурились от сладостного удовольствия и ослепительного

приятно припекающего солнца. Я слишком глубоко погрузилась в эту новую желанную

реальность, поэтому сначала даже не поверила, что действительно вижу огромный огненный

шар, проступающий сквозь туманный привычный сумрак.

Едва первые солнечные лучи упали на площадь, вампиры и люди замерли в немом

потрясении. Они оставались бездвижными и тогда, когда всё наполнилось неожиданным и

невероятно истинным светом; затем, не произнеся ни слова, один за другим все они стали

исчезать, как иллюзорные тени, эфирные сны…Спустя несколько мгновений вокруг никого

больше не было. Потом, совершенно ясно услышав своё имя и поняв, что помню его, я

почувствовала, как медленно отрываюсь от земли и воспаряю верх, озарённая манящим

сиянием древней звезды.

Эпилог

– Что ты об этом думаешь? – спросила Дина, указав Александре на толстую папку, лежащую

перед ней.

Они сидели за столиком московского кафе на Большой Никитской, и обе выглядели немного

сонливыми. За стёклами больших окон поднималось утреннее солнце, совсем недавно

растопившее своими весенними лучами последний снег суровой и затянувшейся зимы.

– Ты слишком приукрасила Лексу и смягчила, – ответила Александра, с лёгким сожалением

взглянув на бледное лицо Дины, на котором ещё были видны небольшие шрамы.

Чувство вины до конца не покинуло её, несмотря на то, что теперь она знала: Дина не

умирала, не уходила из жизни добровольно, введённая в заблуждение и сбитая столку её

жестокой игрой – это была страшная авария, повлёкшая за собой клиническую смерть,

трёхмесячную кому и долгую реабилитацию. Однако, помня о прошлом, ей непросто было

простить себе эту игру с душой неопытной девушки – в то время сам лорд Генри

позавидовал бы её изощрённому коварству.

– Скажи, для чего ты решила написать о самоубийстве, когда можно было ограничиться

лишь аварией, и тем самым объяснить попадание твоей героини в иной мир?

Дина понимала чувства собеседницы и то, что, говоря о её произведении, Александре было

проще обсуждать всё это как повесть, не связанную напрямую с реальными людьми и

событиями, однако она всё же сказала:

– Потому что, когда мы с Сашей столкнулись с той машиной, я хотела умереть, – произнеся

эти слова, Дина заметила, что они болезненно отразились на Александре. – Я почти ничего