Венеция, октябрь 1767 года, первый день карнавала

Кьяра украдкой нащупала тонкий кинжал, спрятанный за поясом широкой юбки. Острие слегка поцарапало ладонь, но ей стало не так страшно, когда человек, словно клещами сжимавший ее руку, свернул с ярко освещенной площади Сан-Марко на темную и узкую улочку, где едва могли бы разойтись двое прохожих.

Человек явно торопился и оставил без внимания ее едва заметный жест. Вскоре они остановились перед потрескавшейся от влажности почти неприметной дверью, и он дважды стукнул по ней кулаком.

— Пришли, — сказал он, мельком взглянув на Кьяру.

— Ты сказал, что отведешь меня в дом богатой и знатной синьоры. — Кьяра вырвала руку и приготовилась либо бежать, либо пустить в ход свой кинжал — смотря по обстоятельствам. — Знатная синьора даже близко не подойдет к такому убогому дому.

Незнакомец обернулся и взглянул на девушку. В свете тусклого фонаря, висевшего над входом, ее кожа казалась землистой. Но он видел девушку днем и знал, что ее щечки похожи на золотистый абрикос. Взгляд ее ярко-синих глаз был настороженным, однако страх отсутствовал.

А девчонка с характером, подумал он. Он оставит ее себе и заработает на ней неплохие деньги. А когда она станет ему не нужна, сутенеры, обитающие в темных закоулках Венеции, с радостью помогут от нее избавиться. Правда, он вдруг почувствовал что-то вроде угрызений совести, но быстро их подавил, как только представил свою дочь, неподвижно лежащую в постели, несмотря на дорогие снадобья, которые ей прописывают доктора.

— Я привел тебя куда нужно. Это казино синьоры Джульетты Бальдини, вдовы синьора Луиджи Бальдини. — Поскольку он говорил правду, то без особого труда придал уверенность своему голосу. — Будь ты венецианкой, — продолжал он, — то знала бы, что синьор Бальдини был очень богат. И знала бы, что знатные дамы принимают гостей в своем дворце лишь по официальным поводам. А с друзьями они встречаются вот в таких небольших домах, как этот, где гости могут вести себя непринужденно и развлекаться в более интимной обстановке. — Его губы сложились в усмешку. — Разве тебе это неизвестно? Или ты врешь и не обладаешь никаким даром ясновидения.

— Я вижу то, что мне дано увидеть. Иногда я вижу много, а иногда — почти ничего. Если я — ясновидящая, это еще не значит, что мне известно все.

— А тебе, крошка, и не обязательно знать все. — Незнакомец рассмеялся, и его смех гулко отозвался в пустынном проулке.

Ей и на самом деле лучше знать поменьше, подумал он и снова схватил Кьяру за локоть.

— Все, что от тебя требуется, — это предсказать кое-кому судьбу. Точно так, как ты это делала сегодня днем на площади. — Плечи Кьяры были закутаны в старую черную шаль, но шея и верхняя часть груди над вырезом блузки оставались открытыми, и незнакомец не мог скрыть своего оценивающего взгляда. — И будь полюбезней с гостями синьоры Джульетты.

Дверь со скрипом отворилась, на пороге появился дворецкий в дорогой, зеленой с золотом ливрее и с канделябром в руках.

— Опаздываешь, Манелли. Синьора Джульетта уже начала терять терпение. — Дворецкий повернулся и стал подниматься по узкой лестнице.

Кьяра, все еще не выпускавшая из рук кинжала, позволила втолкнуть себя в небольшую прихожую.

Обстановка — круглый стол на гнутых ножках, обитые красным бархатом стулья, дорогие свечи в золоченых канделябрах — свидетельствовала о том, что дом, скорее всего, действительно принадлежит знатной даме. Откуда-то сверху доносились смех и звуки мандолины. Пахло кофе, духами и растопленным воском.

Кьяра подумала о нескольких серебряных монетах, которые она сегодня заработала и спрятала в кошельке, привязанном к поясу. За сегодняшний вечер ей тоже пообещали вознаграждение. Так что она сможет оплатить пребывание своей сестры на небольшой ферме близ Падуи. А самое главное — это еще на один шаг приблизит ее к отцу, и месть, которая была смыслом ее жизни последние два года, наконец свершится.

— Отпусти руку, — тихо сказала она тому, кого дворецкий только что назвал Манелли.

Тот посмотрел на Кьяру и неожиданно увидел, как изменился взгляд девушки: он будто бы остекленел.

Жадность и жестокость — вот что увидела Кьяра, глядя на Манелли, но, присмотревшись пристальнее, поняла, что тот испытывает боль и беспокойство. Перед ее внутренним взором предстала молодая женщина, которая, сев в постели и протягивая руки, сказала: «Папочка».

Кьяра моргнула и сосредоточила взгляд на мужчине.

— Не беспокойся. Твоя дочь поправится. — Увидев, как глаза Манелли засветились отчаянной надеждой, она улыбнулась. — Поверь мне. Я это видела.

С этими словами Кьяра пошла наверх вслед за дворецким.

Глупая болтовня Джульетты страшно раздражала Луку Дзани. Он отвернулся и, перекинув одну ногу через подлокотник дивана, стал машинально пощипывать струны мандолины. Из соседней комнаты доносилось позвякивание монет, и он уже подумывал, не присоединиться ли к игрокам. Может быть, партия в «фараона» с высокими ставками развеет его скуку и поможет ему избавиться от апатии, которая не покидала его с тех пор, как он приехал в Венецию.

Однако лень, которой, казалось, были заражены все венецианцы, взяла верх, и он так и остался сидеть. Из-под полуприкрытых век он лениво рассматривал золоченую лепнину на потолке, а перед его мысленным взором расстилалось безбрежное синее море.

Он скучал по свежему, чистому морскому воздуху, но у него не было сил оторваться от удовольствий этого праздного города, где никто ни о чем, кроме развлечений, не думает.

Соблазны и чувственные удовольствия подстерегают тебя здесь на каждом шагу, думал он, и кажутся нормой жизни, почти единственной реальностью. А ведь он приехал в Венецию с определенной целью — выступить перед Большим советом от имени адмирала Анджело Эмо и потребовать больше кораблей и людей для борьбы с пиратами. И тот человек в маске, который подошел к нему на площади и заговорил с ним о свободе и возрождении Венецианской республики, тоже был из реальной жизни.

Краем глаза Лука увидел, что Джульетта встала и собирается уходить; он вздохнул с облегчением. Она была красива, а в постели столь же искусна, как высокооплачиваемая куртизанка, но уж слишком утомительна. Изящное рубиновое с бриллиантами ожерелье, которое Лука намеревался преподнести Джульетте в качестве «отступного» подарка, уже несколько недель лежало у него дома, но он почему-то медлил, надеясь, что все разрешится как-нибудь само собой.

Кто-то тронул Луку за плечо, и тот в недоумении обернулся, но возле него никого не было.

Выпрямившись, Лука оглядел комнату. В дальнем углу дремал в кресле какой-то старец. Напротив него двое молодых людей в масках были заняты таким пылким флиртом, что, казалось, забыли, что они не одни.

В дверях Джульетта разговаривала с каким-то крупным мужчиной и высокой молодой девушкой в цветастой юбке. И снова Луке почудилось, что кто-то до него дотронулся, но на сей раз он мог бы поклясться, что это была женская рука и она прикоснулась к его груди чуть повыше сердца.

Он отложил в сторону мандолину и поймал взгляд девушки. Она смотрела на него с нескрываемой враждебностью. Удивившись этому, Лука встал и подошел к Джульетте.

— Что здесь происходит? — поинтересовался он, все еще глядя девушке прямо в глаза. Эти глаза были цвета воды в Адриатическом море, но они пылали такой ненавистью, с какой Лука еще ни разу в жизни не сталкивался.

— Эта цыганка — ясновидящая. Она предскажет судьбу нашим гостям, а потом… — усмехнулась Джульетта, — потом их развлечет. Не правда ли, дорогой, это что-то новенькое?

Но Лука пропустил слова Джульетты мимо ушей. За свои двадцать семь лет он нажил немало врагов, однако еще никогда не сталкивался с такой неприкрытой ненавистью, даже когда в ход шли мечи или шпаги.