Если честно сказать, Ильгет не испытывала ни малейшего желания снова отправляться на войну. Ну никакого... Она вспомнила собственное стихотворение, написанное еще в пору жизни с Питой.
Я возношу одну (13) молитву в тишине: Спаси меня, война, от боли, что во мне. Ведь, чтобы хоть чуть-чуть с тем адом совладать Я боль свою в бою пытаюсь врачевать. Но не покоем, нет, мне платит бытие Но золотом побед за бешенство мое.
Так вот сейчас не было в ее душе никакого ада. Все было правильно и хорошо. Рядом ребенок, радость, кровиночка — все, что в общем-то, нужно женщине для счастья. Любимый человек — пусть пока не рядом, но он придет, и она будет ждать его. Все правильно. Все прекрасно.
И если уж честно — Ильгет не хотелось в этом признаваться — хорошо бы, так было и дальше. Это вполне реально. Возможно, будут еще дети. Если она смогла родить дочь, почему не быть и другим? Ведь она теперь здорова. Арнис говорил, что хочет много детей, сколько получится... Он будет уходить, конечно. Лучше бы он был простым эстаргом, это тоже опасно, но все же не так. Но пусть хотя бы и так. Он мужчина, это его дело. Он будет уходить и возвращаться. Она — ждать и растить детей. Нет, с одной стороны, хочется снова быть рядом с друзьями, участвовать в Большой Жизни, но с другой...
А так ли это нужно?
Нет, нужно, конечно, и это ты понимаешь, почему другие должны рисковать и гибнуть за тебя... Но просто не хочется. Никуда не хочется больше лететь, и воевать не хочется, никакого оружия, никаких дэггеров, ужаса, крови и смерти, свинцовой усталости, боли, невыносимого напряжения...
Зачем это все? Лежать и смотреть в облака. Никакой я не пассионарий. Жить хочу!
Но ведь стыдно так...
Идиотка, подумала про себя Ильгет. Можно подумать, Арнису туда хочется! Или вообще хоть кому-нибудь. Жили бы мирно, Арнис бы наукой занимался. Тебе еще повезло, можно хоть немного отдохнуть здесь, с ребенком.
— Смотри, она засыпает, — заметила Мари. Аурелина действительно клевала носом. Ильгет накрыла ее сверху одеяльцем, все-таки голышом может быть прохладно спать.
— Как там наши, — пробормотала она, — как я подумаю...
— Да уж... я вот не знаю, как там у вас бывает. Я просто спасатель, это не так страшно. И не видела войны. А тебе-то, наверное...
Ильгет пожала плечами.
— Молиться надо, — сказала она, — тяжело им, конечно.
Она вспомнила Гэсса. Арнис все время как будто рядом с ней стоял. Гэсс... Огромный, еще больше Арниса, и такой... смешной.
— Гэсс, он классный, — сонно сказала Мари.
— Да, Гэсс хороший, — согласилась Ильгет искренне, — он вечно всех смешит.
Мари улыбнулась.
— Смешит — это точно. У нас всегда весело, когда он дома. Раньше я летала больше, чем он, между прочим. Он-то ведь работал внутри системы в основном... Я была в таком шоке, когда он вступил в ДС. В первой же акции его тяжело ранили, перебит был позвоночник, череп поврежден. Я так плакала... прихожу к нему в больницу, а он так на меня глаза скосил из-под повязок и говорит: «Да ладно, Мари, чего ты? Мозги ампутируют — переквалифицируюсь в нуль-физика».
— Да, это он, — улыбнулась Ильгет, — а ты сама, Мари... не думала в ДС?
— Ты знаешь, дети пока маленькие... какой смысл? Потом, может быть... Но вот видишь, теперь Рута родилась. Да и не хочу я... спасателем мне нравится летать. А у вас... сильно уж это страшно все.
— Да, — согласилась Ильгет, — страшно. Жаль только, что иногда и выбора-то нет.
В конце сентября, выдавшегося в этом году прохладным, листопад еще не развернулся по-настоящему, но озарил золотом рощи Бетрисанды, и уже первые маленькие жертвы осени, мертвые листья коснулись земли. Ноки сливалась с листопадом, и там, где ржавые осенние пятна покрывали кусты, собаку просто не было видно. Ильгет и не смотрела на нее, шагала себе потихоньку, с Арли, усаженной в подвеску на животе. Девочка сосредоточенно занималась своими пальчиками, временами глазея по сторонам.
Ильгет возвращалась с занятий, теперь дважды в неделю по три часа они занимались в школе раннего развития, собственно говоря, в основном учились тому, чем и как заниматься с ребенком дома. Но и не только — было время и поговорить друг с другом, пока голенькие малыши ползали среди мягких препятствий, умело их преодолевая. Ильгет вспоминала разговор с Магдой, та практически полностью уже вернулась к своей работе... наземникам хорошо все-таки, можно почти и не прерывать работу из-за рождения ребенка. Но сейчас Магду больше интересовала литература, они спорили из-за рейтинга, так странно сложившегося в этом году. Первые три места в категории крупных форм заняли романы, действительно того заслуживающие, но... Магда считала, что СИ могла бы как-то повлиять на это — все три романа содержали уж очень индивидуалистические идеи.
— Да не можем мы на это влиять, — ответила Ильгет, — предположим, я с тобой даже согласна. Кстати, «Не боги» я и отсматривала, и определила кодирующую информацию примерно так же, как ты. Но как я могу повлиять — ведь рейтинг устанавливается просто на основе общего голосования. Это значит, люди предпочитают сейчас вот такие вещи.
— Но теперь эти три автора будут три года заниматься только писательством, не думая о деньгах... ты представляешь, какой поток они создадут.
— Ну что ж, а дело СИ — создать противопоток.
— Но если сейчас действительно ВОТ ЭТО в моде, как можно создать противопоток? Любое произведение, кодирующее непопулярные сейчас идеи, объявят художественно бездарным, вот и все. Не будут читать.
— Есть определенные приемы, — сказала Ильгет, — это не так просто объяснить, если бы ты работала в СИ, то поняла бы. Словом, мы ведь можем и на моду влиять. Статьи, рецензии уважаемых критиков, выступления в дискуссиях...
Роман «Не боги» занял в рейтинге второе место. На Квирине нет профессиональных писателей и вообще профессионального искусства, но ежегодно 10 самых популярных авторов получают премии, причем первые три так велики, что позволяют жить безбедно в течение какого-то времени, от года до пяти лет. Теперь автор «Не богов» сможет три года только писать и ни о чем другом не думать.
А в романе — талантливом, конечно — речь шла о женщине, все мысли и весь образ жизни которой был посвящен лишь одному — блистать и покорять мужчин. В подсознательном послании закодировано одобрение и восхищение таким образом мысли и действия. Неприятно об этом думать, даже пошло с позиций чистого искусства, роман-то замечательный. Ильгет самой так никогда не написать. Но не бывает чистого искусства. В том и заключается работа СИ — вычленить подсознательное послание каждой вещи, особенно популярной, объединить все послания в потоки и сформировать антипоток...
На этот роман придется ответить десятком других, возможно, менее талантливых, но правильно воспитывающих читателя.
Ответить...
Это война.
Это так же нужно, как линкоры, оборонные Кольца, системные базы. Все это не спасет, если упадет дух населения. На Квирине он уже так давно поддерживается искусственно, с помощью СИ. Но что делать? Другого выхода нет.
Зато сагоны не получили доступа на Квирин.
Ответить... Ильгет вдруг показалось, как что-то коснулось ее головы. В том месте — она хорошо помнила — где коснулась ее рука святой Дары. Святая Дара... А если написать? Если получится?
Ильгет задрожала. Образы вдруг хлынули потоком.
Деревья расступились, открывая Серебряный пруд. Арли уже задремала, уткнувшись носом в живот матери. Пальцы Ильгет бессознательно скользили по младенческой шелковистой головке.
Ильгет очень нравился этот уголок Бетрисанды. Пруд лежал внизу, под ногами, отделенный полупрозрачным серым парапетом. Ильгет показалось, что вокруг никого нет, она не сразу заметила сгорбленную на лавочке фигуру, не по погоде закутанную в серый тяжелый плащ. А когда заметила, вздрогнула и попыталась больше не смотреть туда, но это было глупо, потому что и сидевший уже заметил ее.
