Ильгет приложила к замку ладонь. Дверь медленно отъехала в сторону. Чуть нагнувшись, Ильгет шагнула в комнату.
Пита, сидевший на койке — уже в очках-демонстраторе — рывком сорвал очки и поднялся ей навстречу. Они стояли в нескольких шагах друг от друга. Молча смотрели.
Пита был уже не в черной форме охранника, ему выдали обычный белый тельник, какой надевают под бикр. Светлые волосы чуть встрепаны надо лбом. Ильгет видела лицо мужа, светло-карие глаза, глядящие чуть растерянно, он явно не знал, что сказать, знакомый изгиб полноватых губ, широкую линию твердого подбородка... Ильгет почувствовала, что еще секунда, и она шагнет к нему, и обнимет, заплачет, и все забудется. И чуть помедлив, она шагнула.
Она плакала навзрыд, уткнувшись лицом в широкую грудь Питы, и муж растерянно похлопывал ее по плечу, сжимая в объятиях.
Ильгет оторвалась, отшатнулась, неловко вытерла слезы ладонью. Села на койку. Пита опустился рядом. Обнял за плечи.
— Ну... как ты? — тихо спросил он.
— Я-то нормально, — прошептала Ильгет.
— Я думал, тебя... убили?
— Меня убили, — сказала Ильгет, — только не до конца. Теперь я на Квирине живу.
Пита криво улыбнулся.
— Что мне будет-то? Не знаешь?
Ильгет посмотрела на него с удивлением.
— Ничего. В лечении ты, вроде, тоже не нуждаешься, ты не эммендар.
— Но я же... в общем, вы же против нас воевали.
— Мы против сагонов. Ну если бы ты, скажем, начал стрелять, возможно, тебя бы и убили... а так... ты же не виноват, тебя обманули, — Ильгет вдруг резко замолчала. Чуть отодвинулась. Пита убрал руку.
Вдруг вспомнился Арнис, захотелось пойти к нему, может быть, он проснулся, мучается от боли... да нет, атена достаточно... ну от тоски просто, хочет, чтобы кто-нибудь был рядом. А она вот сидит здесь. Разговаривает с тем, кто его мучил — с врагом... Даже обнимает его. Выглядит как предательство Арниса.
Но ведь это — муж, родной человек...
Господи, как сложно все!
— Что теперь будет? — спросил Пита в пространство.
— Ничего не будет. Будем с тобой дальше жить.
— Ты меня... ждала?
— Да, — ответила Ильгет. Помедлила немного.
— Я тебя искала повсюду на Ярне. И не могла найти... а что твоя мать?
— Она... жива-здорова, живет в Заре. Ваши ее тоже не тронули. Она купила себе особняк, вообще богатая теперь... бизнесом занялась.
— Круто! — сказала Ильгет с уважением.
— Ваши, наверное, запретят все это...
— Нет, что ты. Мы никого не трогаем, не дай Бог ломать чужую экономику. Так что твоя мать и дальше будет крутой, пусть уж. Мы даже фирмам бесплатно оборудование поставляем...
— А сестра что?
— Ну, она у матери сейчас живет. Тоже нормально. Рико, правда, убили, он был этим... как по-вашему... эммендаром.
— Ясно.
— Так мы что, — Пита помолчал, — на Квирине будем жить?
— Да. Ты против?
— Не знаю.
— Ты устроишься, не переживай. Будешь учиться... Я тоже еще учусь. Я еще минимум не сдала. Там такой минимум есть, после которого разрешают профессию приобретать. Но у меня особый случай, меня вот взяли... воевать.
Ильгет вдруг подумала, что Пита ничего этого не знает, а возможно, это его и не интересует. Главное, чтобы он захотел жить на Квирине. А не тянул ее с собой назад, на Ярну.
— Так ты думаешь, что меня прямо так отпустят? А чего же сейчас держат здесь?
— Если хочешь, я поговорю, тебя выпустят. Только... — Ильгет замялась, — понимаешь, я сейчас не смогу с тобой везде быть. Я... в общем, за ранеными ухаживаю. У меня и времени-то не было, вот только сейчас выбралась.
— Ты медсестрой, что ли, работаешь?
— Да нет. Просто помогаю. Так что, поговорить, чтобы тебя выпустили?
— Иль, так разве меня не будут судить?
— Нет, Пита. Эммендаров, тех лечить будут, они и сами в этом нуждаются, ты же видел — у них голодание без сагона. Зависимость хуже наркотической. А ты же не эммендар. А то, что ты делал... понимаешь, мы не имеем права за это судить. Если ты наших убивал — так ты свою Родину защищал, это нормально, как мы можем за это судить. Ну ты думал, что Родину защищаешь. Если бы ты против мирного населения что-то делал, передали бы полиции, а ты же ничего не делал. На Квирине тебя все равно отпустят, а здесь, на корабле, тоже можно, если хочешь...
— Мне все равно, — сказал Пита, — тем более, если ты занята.
Ильгет молча посмотрела на него. А почему это я так спокойно с ним разговариваю... как с нормальным человеком. И даже не думаю о том, что он сделал. Да как такое вообще могло быть? Ведь Пита, при всех его недостатках, все же нормальный приличный человек... Ну, скандалы, ну, любовницы... У кого не бывает. Но Пита — и болеизлучатель? И бьющийся в муке Арнис? И электрохлыст? Да как это может быть совместимо? Ильгет смотрела на руку мужа с полноватыми, покрытыми светлыми волосками, сильными пальцами. Вдруг ей вспомнилось, как рука эта тянется к ней... хватает за волосы... бьет. Ведь и это было в их жизни. Если он мог ударить ее, что могло помешать ему стать таким? Ведь наоборот ему помогали развить эти качества...
Но он же нормальный, хороший человек на самом деле. Все мы грешны, подумала Ильгет. У каждого свои тараканы. Он поймет... на Квирине он поймет все, поймет, как заблуждался, покается. Может быть, он даже попросит прощения у Арниса. Ильгет стало тепло от этой мысли, как было бы хорошо, Арнис приходил бы на семейные праздники — просто как друг. Они могли бы даже подружиться с Питой. Арнис простит свою боль, он сможет простить. Какое это было бы счастье...
— Ничего, — сказала она, — как-нибудь все устроится. Теперь уже все будет хорошо.
Глава 8. Когда дом превращается в клетку.
Лири и Данг встретили Ильгет на церковном дворе. Радостно обнялись — сегодня хотелось только обниматься со всеми. Ильгет жадно смотрела на друзей. Данг, казалось ей, стал выше и бледнее, правой рукой, уже почти полностью выросшей, действовал вполне уверенно. Лири протянула ей тяжелый, завернутый в белоснежное одеяльце, кулек.
— Вот он, видишь? Анри...
Ильгет вгляделась в личико младенца. Маленький Андорин родился, когда она была еще на Ярне. Данг только-только начал ходить после тяжелого ранения, даже не смог принять новорожденного на руки, но при родах присутствовал. Лири позвонила Ильгет сразу же после того, как та прибыла на Квирин. Поздравив с возвращением и поболтав всласть о Ярне и о квиринских делах, сказала.
— Иль, я тебе еще чего звоню... хотела тебя попросить — будь крестной для нашего Анри.
— Так ему ведь уже сколько, подожди...
— Три месяца.
— Вы до сих пор не окрестили?! — Ильгет знала, что на Квирине чаще всего крестят ребенка сразу после рождения, как можно скорее.
— Тебя ждали, — тихо сказала Лири, — я хочу, чтобы ты... хорошо?
— Ну ты даешь, — Ильгет была поражена. За что такая честь? Как будто у Лири мало друзей на Квирине... — Ну конечно. Я согласна.
— И еще... — Лири поколебалась, — Иль, спасибо тебе. По-хорошему, конечно, надо было бы вечеринку устроить... Но сейчас как-то...
— Подожди, я не поняла, за что спасибо-то?
— За Данга, — тихо сказала Лири. Ильгет вдруг вспомнила все... развороченная черная рана, спекшиеся внутренности, под огнем торопливо наложенная повязка, и тяжесть бесчувственного тела, и грохот, дым, ужас, отчаяние оттого, что кажется, не удастся дотащить, что нет больше сил, что невозможно это, но еще более невозможно оставить его тут... Но это все было так давно, так невероятно давно, столько времени прошло с тех пор, кажется, годы прошли, что Ильгет уже успела позабыть, и сейчас не поняла сразу, за что благодарила ее Лири. Теплое чувство разлилось внутри. Ильгет почувствовала удовольствие — вот за это она действительно была довольна собой. Она реально сделала что-то хорошее, не сомнительное, а по-настоящему хорошее дело, спасла человеку жизнь, спасла любимого, мужа Лири, отца маленькому мальчику. Она невольно улыбнулась.
