обратится к учителям и спросит у них с пе Пш'1' Яшжить идиотов слабоумных умственно отгтТгГых !Z детей не по
винуетг* школьным ют1ГГп и Л™ пгпбеннп ягпмпкиив minycica ши,льным меюдам, кю из них исииенни вспыльчив и
кто наконец нообгне не гппгпбен ппсркмть vnrik-ы 43 TTnnvueH
нктё Zм обряТпм nl!?!ш ™ ™, „ УГ1й„1! дZul
lunrn,u^Z^TZ^,T^f ист„вительноста™ служ ить
nii™« IS Умственной отсталости фильтром и референтной системой.
247
Но в эпоху, о которой я говорю, в 1830—1840-е годы, важнее было другое. Проблема того, куда поместить слабоумных, поднималась тогда не в перспективе их школьного обучения, не в силу его невозможности. Место, которое подобало бы идиотам, искали не ради того, чтобы выучить их, не исходя из их способности учиться, а исходя из занятости их родителей: как сделать, чтобы слабоумный ребенок, требующий особого ухода, не мешал его родителям трудиться? Этот вопрос возник одновременно с общей проблемой присмотра за детьми, поднятой введением закона о начальном образовании. Как вы знаете, открывать «дома присмотра», ясли и детские сады, отдавать детей в школы стали в 1830-е годы не столько чтобы подготовить к последующей работе их самих, сколько чтобы освободить для работы время родителей.44 Разгрузить взрослых от заботы о детях и тем самым насытить рынок рабочей силы — [вот что] было целью организации детских воспитательных и учебных заведений в это время.
Этим же объяснялось и открытие специальных учреждений для слабоумных. Напомню вам, что Вуазен создал свою «орто-френическую» лечебницу на улице Севр в расчете вовсе не на богатых родителей, готовых оплачивать пребывание там своих детей, а на бедных. А вот слова Фернальда, сказанные несколько позднее, но очень точно отразившие эту тенденцию: «Если в семье уход за ребенком-идиотом требует времени и усилий одного человека, то в приютах пропорция служащих по отношению к детям составляет не более чем один к пяти. Дома забота о слабоумном, особенно если он инвалид, отбирает у его близких столько сил и средств что вся семья впадает в нищету ПоЭТОму из соображений человечности и благоразумия семьи следует освободить от vxons. зэ. этими несчастными».45
Исходя из этой необходимости закон о помещении и содержании детей в интернатах и был отнесен также к бедным и слабоумным. Институциональная ассимиляция идиота и безумца обусловливалась не чем иным, как стремлением освободить время родителей для работы. И это подводит нас к заключению, которое делает в 1853 году Паршапп на страницах своих «Принципов организации и планировки лечебниц для душевнобольных»: «Умопомешательство подразумевает не только собственно безумие всех разновидностей и степеней [...], но также и идиотию,
вызванную врожденными пороками, и связанное с той или иной приобретенной болезнью слабоумие. Поэтому лечебницы для душевнобольных должны планироваться с расчетом на прием всех больных — и безумцев, и идиотов, и слабоумных».46
Как видите, спустя несколько лет после проведения четкого различения между безумием и слабоумием понятие умопомешательства как бы отходит на шаг назад и становится общей категорией, включающей все разновидности безумия, а также слабоумие и идиотию. «Умопомешательство» становится практическим понятием, которое удовлетворяет необходимость интернировать душевнобольных и слабоумных с помощью одних и тех же механизмов и в одни и те же учреждения. Практическое устранение различия между идиотией и душевной болезнью санкционируется этим более чем странным и очень абстрактным понятием «умопомешательства», как просто-напросто их общей оболочкой.
И как только слабоумные дети попадают в больничное пространство, действующая на них власть оказывается в чистом виде психиатрической властью, причем в данном случае она не предполагает какой-либо разработки. Если в лечебницах для душевнобольных идет целый ряд процессов, которые постепенно и очень значительно углубляют эту власть, то в отделения для идиотов она просто вступает подключается к ним и сохраняется неизменной многие годы. Во всяком случае, сопоставив четкое разграничение душевной болезни и идиотии проводимое Се-гюэном в «Моральном лечении идиотов», и его же собственную практическую раfiоTV с идиотэ.ми и слабоумными в Бисетре, мы увидим что в последнем случае он без каких-либо поправок и даже в огрубленном упрощенном виде применяет схемы психи-атпичегкой власти Внутпитгой практики вполне канонической стГ ■ зпениГметолпв Госпитания идиотов мы обнаруживаем
™;; 1 МР1 И1, психиатрической власти Воспита-не 41U инис, как мелсшилчы т-илиахр
ние слабоумных и ненормальных это и есть психиатрическая власть в чистом виде.
В самом деле, что делает Сегюэн в Бисетре в 1842—1843 годах? Прежде всего он разрабатывает метод воспитания идиотов, который сам, впрочем, называет «моральным лечением», используя термин Лере — своего предшественника. Этот метод задумывается им как состязание между двумя волями: «Борь-
248
249
ба одной воли с другой, более или менее долгая, завершается победой учителя или ученика».47 Напомню, что в психиатрическом «моральном лечении» состязание больного и врача как раз и было борьбой между двумя волями за власть. Почти такую же формулировку и почти такую же практику мы находим и у Сегю-эна, но важно понять, как Сегюэн может говорить о состязании между волями при том, что дело касается взрослого и умственно отсталого ребенка, идиота. Именно о двух волях, именно о состязании учителя и идиота следует вести речь, — утверждает Сегюэн, — ибо хотя идиот на первый взгляд лишен воли, на самом деле он обладает волей к безволию, каковой, собственно, характеризуется инстинкт. Ведь что такое «инстинкт»? Это некая анархическая форма воли, заключающаяся в отказе согласоваться с волей других; это воля, не желающая повиноваться схеме монархической воли индивида и, как следствие, отвергающая всякий порядок и всякую интеграцию в какую угодно систему. Инстинкт — это воля, которая «хочетне хотеть»**и упрямо не желает становиться взрослой волей, характеризующейся, по Сегюэну, способностью подчиняться. Инстинкт — это бесконечная серия мелких отказов, противопоставляемых всякой воле другого. И здесь мы обнаруживаем еще одно расхождение с безумием. Идиот упрямо говорит «нет», тогда как безумец говорит «да», самонадеянное «да» всем своим заблуждениям и повреждение воли безумца состоит именно в согласии даже с полной нелепицей. Идиот, по Сегюэну,
.___ f\-rrv ТОТ КТО на вCG ОТ-вечЗСТ «нет» упорно и ни с чем не считаясь; следовательно, учителя в случае с ним практически совпадает психиа-
тра в случае с безумцем: психиатр призван укротить «да» боль ного и превратить его в «нет» а учитель смиряет в rnafiovvноJ «нет» и добивается «да», согласия* Сегюэн-пишетСпорно-
MV нет нет нет КОТОПОе идиОТ TTORTOnsrPT fipi ютнпя птргтык
или опустив руки ударяя себя „Зи в ,™ «— JZnZlпротивопоставить «сшп, ичнпляп,^ его _ НЯ„ ПТ„«™Т Учитель должен говорить Zv^™ „™™.™, гп™™ТГ п^ достаточно раннеГнтрарГЛ!! ™ ™
чтобы он внял ивзошел на высоту челГ"» времени,
* В подготовительной рукописи М. Фуко добавляет: «Специальное обучение и есть состязание с этим „нет"».
250
Таким образом, мы имеем дело с состязанием того же типа, что и в психиатрической власти; оно ведется по принципу сверхвласти учителя, установленной, так же как и в психиатрии, раз и навсегда. И специальное воспитание тоже осуществляется через отношение к телу учителя, так же как лечение — через отношение к телу психиатра. Это всесилие учителя, явленное в его теле, подчеркивается и практикуется Сегюэном.
Во-первых, оно выражается во всестороннем присвоении семейной власти. Учитель должен стать полновластным хозяином ребенка: «Если ребенок доверен Учителю, то родителям остается право на боль, а Учителю — право на власть. Властный в приложении своего метода, властный над ребенком, властный над семьей в ее отношениях с ребенком, Magister*он — Господин втройне или не господин вовсе», — такова знаменательная формула Сегюэна, который, надо полагать, не слишком хорошо знал латынь.5' Он — господин уже на телесном уровне и подобно психиатру должен обладать отличными физическими данными. «Неуклюжая, расслабленная походка, невнятная жестикуляция, широко расставленные, тусклые или моргающие глаза, пассивный и невыразительный взгляд, слабые, вялые губы неправильное или слишком монотонное произношение, гортанный носовой или глуховатый голос» — все это недопустимо для желающего стать Учителем слабоумных.52 Он должен демонстрировать (Ьизическое превосходство рядом с идиотом казаться ему одновременно сильным и непостижимым: «Учи-тртттч. лоття^рн имртц твpnrFVfo ttохottkv ясно говорить и жестикулиро1ть проявлять решительность которая сразу привлечет вниманиеидиота заострит его взгляд заставит внимать словам старшего и уважать его»."
