— Уршула... — повторил он, как бы сравнивая, какое имя красивее. — Никогда не встречал девчонок с таким именем.

«А тебя как?»— хотела спросить Уля, но он снова загово­рил:

— Знаешь. . . Я вспомнил, что мне сейчас снилось. Как будто я падаю. С высокой горы. На горе много камней, и я падаю прямо в пропасть. Было очень страшно. А потом вдруг — никакой пропасти нет, а есть, поляна. А на по­ляне ты.

Уля слушала, опустив глаза. Она захотела беззаботно рас­смеяться или просто что-нибудь сказать, лишь бы он не подумал, что она придает его словам какое-то значение. Но ничего не получалось. Сдавленный голос сразу выдал бы ее глупое волнение. И дрожащие губы никак не складыва­лись в улыбку. Пытаясь скрыть смущение, Уля подняла с земли веточку и стала ломать ее на мелкие кусочки.

Вдруг она заметила, что оба они уже довольно давно молчат. Это ее встревожило. Встав на колени, она посмо­трела на парня. Он лежал скорчившись, прижав локти к бокам и стиснув кулаки, стараясь побороть сотрясавшую тело дрожь.

— Холодно, — сказал он, почувствовав, что девочка на него смотрит.

Тут уж Уля испугалась по-настоящему и в первый раз с той минуты, как парень очнулся, от души пожелала, чтобы Вишенка, Мариан и Юлек пришли поскорей. Парню явно становилось хуже, и Уля из своего маленького опыта ухода за больными знала, что ему сейчас надо выпить чего-нибудь горячего. Но до деревни полтора километра, а ребята всё не идут. Что делать? Может, развести костер?.. Да, нужно развести костер и вскипятить воды.

— Я сейчас вернусь! Сейчас!

И она побежала к пляжу. Там, в тесном кольце кустов, росла старая верба с большим дуплом. В этом дупле ребята устроили склад. Уля вычистила песком банку из-под кара­мели, в которой хранились спички, и осторожно, стараясь не поднимать ил со дна, погрузила ее в воду. Вода речная, но, если вскипятить, она больному не повредит. Для вкуса Уля решила добавить несколько листочков мяты, вспомнив, что так делали в пионерском лагере.

Она вернулась на поляну, поставила банку с водой на землю. Парень лежал молча. Уля принялась собирать хворост, выискивая местечки, где густая листва деревьев при­крывала опавшие ветки от дождя. На беду, почти все топ­ливо отсырело. Самой сухой была большая ветка можже­вельника, покрытая рыжими иглами. Потом Уля положила рядом два кирпича и на них поставила банку с водой. Эти тяжелые кирпичи самоотверженно притащили из деревни Мариан и Юлек еще в те времена, когда ребята собирались строить «полевую кухню». Однако потом наступили жаркие дни, кухня не понадобилась, и сбор строительного материала был прекращен. Толстые ветки Уля поломала о колено, тон­кие — просто руками и со знанием дела сложила костер, по­местив сухой можжевельник в самом низу. Зажгла спичку. Огонек с тихим треском лизнул несколько иголок — и погас.

Уля начала волноваться, словно от того, удастся ли ей вскипятить воду, зависело не только здоровье больного, но и что-то еще гораздо более важное. Не замечая боли в иско­лотых иглами пальцах, она уложила хворост поровней и зажгла вторую спичку. Костер загорелся снизу, как пола­гается. Банка сразу закоптилась, почернела, неприятно запахло нагретой жестью. Ну, с этим уж ничего не поде­лаешь.

Ждать пришлось, как казалось Уле, ужасно долго. Нако­нец вода забурлила и с шипением брызнула на горячие кир­пичи. Уля бросила в кипяток листочки мяты и сняла банку с огня. Когда банка чуть остыла, она, обжигая пальцы, стер­ла с нее сажу листьями орешника.

— Сейчас дам тебе попить горячего. Хочешь? Он кивнул.

— Только это не чай, — объяснила Уля, боясь, что ему не понравится. — Чаю у меня нет. Это мята.

— Все равно, было бы горячее, — сказал он и, пытаясь улыбнуться, добавил: — Трясусь весь как дурак.

Мелкими глотками, обжигая губы, он выпил все до дна. Уля радовалась, глядя, как он пьет.

— Ты костер нарочно для этого развела?..

— Да.

Он не поблагодарил, но Уле это и не нужно было. Ей был приятен сам вопрос.

— Пусть горит, — сказала она, помолчав. — Правда?

— Огонь — это хороши.

— Надо еще веток принести.

Когда она вернулась с охапкой хвороста, парень спал. Она подбросила сучьев в огонь и уселась на прежнем месте. Дунай, который всякий раз издали сопровождал ее, снова улегся и задремал.

«Что они так долго не идут? — подумала Уля. — Видно, что-то их задержало». . .

Вдруг пес забеспокоился, поднял голову, встал и пугливо отбежал на край поляны, к зарослям терновника. Лишь спустя несколько минут Уля услышала шаги. Она вскочила и дошла навстречу ребятам.

Все трое тяжело дышали.

— Ну как? — спросила Вишенка.

— Он болен, — ответила Уля. — Очень болен.

Ребята остолбенели. Глаза Юлека еще горели воинствен­ным задором, взгляд Мариана выражал спокойную реши­мость. Они бежали сюда, чтоб разделаться с наглым при­шельцем, а он, оказывается, болен!

— Откуда ты знаешь? — требовательно спросила Вишен­ка, еще не веря,

— Посмотри на него.

— Он спит?

— Спит.

— Чего же он сюда пришел, больной? Сидел бы дома. Мальчики осторожно двинулись к «палатке». Юлек на коленках неслышно пролез внутрь, Мариан остановился у входа.

— Как его зовут? — шепотом спросил Юлек.

Мариан внимательно смотрел на спящего. Потом сказал:

— Я его не знаю. Он не из Ольшин.

— Не из Ольшин? — удивился Юлек.

— Нет.

Они вернулись к девочкам и сообщили им эту порази­тельную новость. Впрочем, Уля не удивилась, она с самого начала решила, что парень пришел издалека. Но Вишенка и Мариан растерялись, а особенно заволновался Юлек: появ­ление таинственного незнакомца на острове обещало массу интересного.

— Он все время спал? — обратилась к Уле Вишенка. — Ни разу не просыпался?

— Да нет... просыпался... Мы с ним немножко погово­рили.

— Так что же ты молчишь! — возмутился Юлек. А Мариан и Вишенка удивленно переглянулись.

— Он сказал мне, что порезал ногу... — застенчиво ска­зала Уля.

— И все? — выкрикнул Юлек. — И ты не спросила его, откуда он пришел? И как попал сюда?

— Нет... — Лишь теперь Уле пришло в голову, что ее разговор с незнакомым парнем действительно был какой-то странный. Но рассказывать ребятам все как было ей не хо­телось, она только прибавила, словно оправдываясь: — У него жар.

Перебивая друг друга, ребята принялись обсуждать про­исшествие. Одна Уля не поднимала глаз от листка, который она мяла в руках.

— Ты что, костер разводила? — спросила Вишенка.

— Да. Его знобило, и я дала ему горячей воды с мятой. У меня больше ничего не было.,

— Молодец! — одобрительно сказал Мариан, посмотрев, как установлены кирпичи.

Юлек немедленно почувствовал зависть. Надо же, именно эта нескладеха Уля спасла таинственного пришельца, да еще так ловко все сумела сделать!

— Вот черт! — выругался он сквозь зубы. — Сначала уроки, а потом бабка велела творог нести на другой конец села. И как раз сегодня!

— Ты говоришь, он не из Ольшин. Тогда откуда же? — спросила Вишенка.

Мариан полагал, что из Каменки или из Лентова. Шел к знакомым или родственникам в Ольшины и по дороге за­болел.

— Каменка — это такой городок тут неподалеку, около Варшавского шоссе, — объяснил он Вишенке и Уле, которые не знали здешних мест.

Юлеку предположение Мариана не понравилось — слиш­ком уж просто.

— А может, он из Варшавы? — с надеждой спросил он.

Раз в жизни Юлек ездил в Варшаву. С тех пор этот го­род был для него олицетворением всяческих чудес. А парень, который пришел на остров один-одинешенек, неизвестно от­куда и неизвестно зачем, конечно, не мог быть обыкновен­ным мальчишкой.

— Он не из Варшавы, а из Нью-Йорка, идет пешком в Гонолулу, — флегматично ответил Мариан. — У него же нет никаких вещей, даже шапки, а от нас до Варшавы полтора­ста километров.

Юлек замолчал. Довод был убедительный.

— Что будем делать? — Вишенка любила не рассуждать, а действовать. — Делать-то что-то надо?