Какое-то время Каммерер молчал и, откинувшись на спинку стула, неторопливо рассматривал Райделя.

Затем он наконец соблаговолил открыть рот:

— Вы хотите сказать, Райдель, что самовольно отлучились с поста?

— Мне ничего не оставалось, — выпалил Райдель. — Прошу господина штабс-фельдфебеля принять во внимание, что сегодня невозможно было связаться ни с кем из вышестоящих начальников. Кроме того, — он рискнул, продолжая стоять по стойке «смирно», сделать головой кивок в сторону Шефольда, — этот человек предъявил не вызывающие сомнения документы.

Аргумент относительно невозможности связаться с вышестоящими начальниками пришел ему в голову как раз вовремя, на улице. Этому доводу просто цены не было. В глазах Каммерера он увидел недовольство.

Тем временем Шефольд позволил себе неслыханную вольность. Он решил не стоять больше в позе человека, доставленного сюда принудительно, то есть на известном расстоянии от стены, возле которой его поставили, а прислониться к ней, небрежно выставив правую ногу. Точно скульптура: одна нога опорная, другая — несущая меньшую нагрузку. Левой рукой он вытащил из кармана пиджака пачку сигарет и зажигалку, спокойно подержал оба предмета, не глядя на них, потом вытянул правой рукой сигарету из пачки, сунул ее в рот, молниеносно поменял в руке положение зажигалки и пачки, какой-то миг сосредоточенно смотрел на пламя маленькой серебристо-черной зажигалки и только потом вновь оглядел канцелярию, в которую, он это чувствовал, его привел злой рок. Это не значит, что Шефольд не слушал внимательно диалога между Каммерером и Райделем, и тем не менее он вздрогнул от неожиданности, когда Каммерер обратился к нему. Поскольку Каммерер не добился толку от Райделя, а Шефольд разозлил его своей сигаретой и поскольку он точно не знал, можно запретить этому человеку курить или нет, он резко спросил:

— А вы? Как вы, собственно, оказались у наших окопов?

— Меня зовут Шефольд, — сказал Шефольд, отделяясь от стены и слегка кланяясь. — Доктор Шефольд. Я живу в Хеммересе. Могу я просить вас доложить обо мне господину майору Динклаге? Если он сочтет нужным, он наверняка сообщит вам все, что вас интересует.

Ответ этот не был случайным, именно о таком ответе они договорились заранее — он, Хайншток, эта дама и майор. Хайншток, ничего-не-упускающий-из-виду, предусмотрел и это:

— Сначала вы попадете к кому-нибудь из ближайших подчиненных майора, и тут может возникнуть ситуация, при которой вам не удастся отмолчаться. Тогда спокойно скажите правду — что вы пришли из Хеммереса. Все остальное предоставьте майору. Тому, кто станет допытываться, он может ответить, что это дело начальника разведки. О задании, которое ему дает начальник разведки полка, он обязан молчать. «Очень разумно», — заметил Динклаге, когда Кэте передала ему эту тактическую инструкцию.

Ни один из четверых не учел вот чего: что человек, не принадлежащий к числу ближайших подчиненных майора, но зато внимательно слушающий, начнет размышлять. Примерно так: мне он не сказал, что живет в Хеммересе. Если он живет в Хеммересе, то как же он познакомился с командиром? А делал вид, будто знаком с ним, болтал о Рыцарском кресте. Откуда он знает, что у майора есть Рыцарский крест, если, живя в Хеммересе, никогда его не видел? Как он мог договориться с ним о встрече? Хеммерес отрезан, находится на ничейной земле, никто из наших никогда туда не ходит, как же все это получается?

«Тут что-то не так», — подумал Райдель.

Но его размышления были прерваны, да и штабс-фельдфебель не успел осуществить свое нехотя принятое решение войти в кабинет Динклаге и доложить о Шефольде, ибо дверь, на которой висела табличка с надписью «Командир», открылась и появился майор; какой-то миг он стоял, опираясь на палку, потом совершенно запросто подошел, хромая, к Шефольду, протянул ему руку и сказал:

— Господин доктор Шефольд, не так ли? Рад с вами познакомиться. Проходите ко мне!

Оба господина обменялись рукопожатиями.

Вот теперь-то и вышло наружу, что они друг друга в глаза не видели. «У меня назначена встреча с командиром вашего батальона майором Динклаге». Райдель, понятия не имевший о том, что такое «знание людей», мог точно сказать, когда кто-то лгал, а когда — говорил правду. Итак, теперь ясно, что они ни разу не видели друг друга и все же условились о встрече. С какой целью и каким образом шеф условился о встрече со штатским, появившимся со стороны противника на передовой, у окопов? Очень уж все это подозрительно.

Каммерер, не задумывавшийся над тем, откуда к ею командиру приходят посетители, или просто не сомневавшийся, что всегда сумеет это разузнать, остановил Динклаге, пока тот не исчез еще вместе с Шефольдом в своей комнате.

— Господин майор, — сказал он, — обер-ефрейтор Райдель осмелился отлучиться с поста, чтобы доставить сюда этого господина.

Динклаге повернулся на каблуках, посмотрел на Райделя и сказал:

— Ах, так это и есть Райдель!

Значит, Борек еще ночью написал свой рапорт и сразу же после побудки отнес его в канцелярию роты. В Винтерспельте ротному фельдфебелю достаточно было сделать несколько шагов, чтобы положить бумагу на стол штабс-фельдфебеля. Просто потрясающе, как быстро они работают, когда сталкиваются с таким вот делом. Интересно, когда командир прочитал писульку, состряпанную Бореком? В девять, в десять, в одиннадцать? Во всяком случае, достаточно своевременно и потому мог теперь уставиться на него и сказать, обращаясь не к нему, а ко всей канцелярии (или к самому себе): «Ах, так это и есть Райдель!» — с ударением на словах «это и есть», так что теперь уже можно не сомневаться: у них есть кое-что против него.

Динклаге снова повернулся к штабс-фельдфебелю.

— Ладно, Каммерер! — сказал он. — На сей раз, в виде исключения, обер-ефрейтор действовал правильно. Позвоните в роту и сообщите об этом!

Все вышло так, как он и думал! «Обер-ефрейтор действовал правильно». Обер-фельдфебель и Вагнер сдохнут от злости.

Тем не менее Райдель признался себе: он не рассчитывал, что все пройдет такгладко. Не потому ли все прошло так гладко, что и другие хотели этого? Впрочем, что означает «другие»,спросил он себя, когда речь идет о командире?

Хорошим признаком было то — как сразу же понял Райдель, — что командир не глазел на него, как глазеет нормальный на педика, с отвращением, будто ему и подумать страшно, что такое бывает.

Как же он на него поглядел? Как педик на педика? Ничуть. Посмотрел просто так. Неплохо, в общем-то, посмотрел.

Но и это уже было ему знакомо — сочувствие офицеров, которые относились к нему снисходительно, спокойно, потому что прочитали запись в его личном деле. Этого он совсем не мог выносить. Каждый раз, когда ему демонстрировали благорасположение, он думал: «Пошел-ка ты куда подальше!» Унтер-офицером ни один из них его не сделал. Так далеко их любезность не распространялась. Уж лучше строгое начальство, за версту видишь, что эти господа запаха твоего не переносят, но зато с ними крутить не надо, им можно показать свою выправку, удаль, так что они в конце концов только плечами пожмут и сдадутся перед твоей хваткой.

Но в данном случае и в данный момент все, пожалуй, зависело вот от чего: тот факт, что он был педик, сам по себе не вызывал у шефа раздражения. Возможно, он понимал, что и такой человек может иногда сорваться, хватить через край. Тем, кто бегал за бабами, они всегда сочувствовали: любое свинство, которое те учиняли, вызывало только хохот.

Словно вспомнив вдруг что-то, Динклаге снова остановился.

— Райдель останется здесь, — сказал он Каммереру. — Потом он отведет господина доктора Шефольда к тому месту, откуда его привел. Он знает это место.

— Слушаюсь, господин майор, — сказал Каммерер.

Райдель скорее почувствовал, чем увидел жест Шефольда, потому что взгляд его, как и взгляды всех остальных, был устремлен на Динклаге. Но он заметил протестующее движение руки, державшей сигарету, и приготовился к тому, что сейчас незнакомец начнет возражать, но Шефольд ничего не сказал — видно, передумал, подошел к столу, произнес: «Разрешите?» — и потушил свою сигарету в пепельнице Каммерера.