— Ну-ну, полно. — Достав из кармана носовой платок, он принялся вытирать ее мокрые щеки. — Не плачь! — Голос его звучал необыкновенно ласково, почти нежно. — Ну, маленькая…

Стискивая изо всех сил зубы, Памела силилась успокоиться, но все было тщетно. Тогда Палмер притянул ее к себе за плечи, и она уткнулась лицом в его могучую грудь, а огромная ладонь стала гладить ее по волосам.

— Наверное, тебя в детстве не баловали подарками?

Памела поспешно закивала, не в силах произнести ни слова. Один Бог знал, как благодарна она была Палмеру за подсказку! Он сама ни за что не смогла бы выдумать лучшего объяснения своим слезам.

— Ну иди, подожди меня в машине. — Палмер отстранил ее от себя, заглядывая в лицо. — Возьми платок.

Устроившись на заднем сиденье такси, Памела торопливо достала из сумочки пудреницу. Из маленького круглого зеркальца на нее взглянули полные слез прозрачные глаза.

Вскоре Палмер показался в дверях магазина, и Памела в который уже раз поразилась, какой он высокий и широкоплечий. Но сейчас она отметила еще и необыкновенную легкость его движений — видно было, что человек этот в отличной форме для своих сорока лет.

На сей раз он сел так близко к ней, что Памеле захотелось слегка отодвинуться, но не тут-то было.

— Ну-ка, покажись! — Положив ладони на плечи, Палмер, одним легким движением развернул ее лицом к себе. — Все в порядке, малышка. Будь ты накрашена, последствия были бы непоправимы. Никто ничего не заметит.

«Да плевать мне заметят или нет», — собралась было сказать Памела, но вместо этого почему-то смущенно попросила:

— Можно я закурю?

— Кури, ладно уж, — махнул рукой Палмер. — Хотя будь моя воля, я бы тебя за это выпорол.

— Да, как я успела понять, это твой излюбленный метод воспитания, — слабо улыбнулась Памела, доставая сигареты. — Вот и Милли выпороть хотел…

— Учти, дочь я никогда пальцем не тронул, — очень серьезно сказал Палмер.

— А жену? — с вызовом спросила Памела, щелкая зажигалкой.

— Это Ким швыряла в меня чем ни попадя! — расхохотался он. — Она дама нервная, натура тонкая… Но это, как говорится, отдельная песня.

Памела равнодушно пожала плечами, всем своим видом демонстрируя полнейшее отсутствие интереса к подробностям семейной жизни Палмера. Впрочем, и он не горел желанием откровенничать. Некоторое время они молчали. Памела курила, глядя в окно, стараясь казаться безразличной.

Ах, как это было непросто! Каждой своей клеточкой она ощущала близость Боба Палмера, ладони которого еще совсем недавно лежали на ее плечах. Ей казалось, что она все еще ощущает их тяжесть. Подумать только, она позволила себе разреветься. Хуже того, позволила этому человеку утешать ее, словно дитя! Где хваленое умение держать себя в руках?..

Нервно затягиваясь и не чувствуя вкуса сигареты, Памела вдруг со стыдом призналась себе в том, что отчаянно хочет вновь ощутить прикосновение рук Палмера, которые сейчас — она видела это краем глаза — спокойно лежали на коленях, обтянутых выцветшими джинсами. Памела представила вдруг, как эти ладони ласкают ее тело, и щеки обдало жаром. Благодарение Богу, спутник, казалось, позабыл о ней — во всяком случае, не делал больше попыток ее коснуться. Тут она заметила, что все еще комкает в руках мокрый носовой платок. Что с ним делать? Вернуть?

Палмер, видимо, владел даром читать мысли.

— Отдай! — Он протянул руку за платком. — Еще пригодится.

— Нет уж! — Раскрыв сумочку, Памела достала оттуда свой, девственно чистый, совсем новый. — Если на репетиции понадобится утереть кому-то сопли, и этот сгодится.

Не придумав ничего лучшего, она решила поиграть в нахалку, однако номер не прошел.

— Это не твой стиль, — снисходительно заметил Палмер. — Давай просто забудем досадный инцидент, и дело с концом. Я уже успел понять, что ты не из разряда плакс, так что не ломай комедию и… Да выброси ты эту сигарету! — Он повелительно возвысил голос. — В конце концов, мне это неприятно.

Изумляясь самой себе, Памела послушно выкинула окурок в окно.

— Спасибо, — вежливо склонил голову Палмер. — Ты очень любезна.

Она готова была сквозь землю провалиться, но лишь молча потупилась и достала из сумочки мятную жвачку.

— Дважды молодец, — засмеялся Палмер.

— Угощайся. — Памела протянула ему на ладони пачку «Риглиз спеарминт».

Он взял пластинку и повертел в пальцах.

— Спасибо. Я как раз такую люблю. С детства…

Памела не ответила.

Перед концертной студией РАИ-ТВ, обладающей монопольным правом на радио- и телевизионные передачи в Италии, яблоку негде было упасть. Вокруг автобусов, в которых привезли конкурсанток, кишмя кишели репортеры, для которых это был единственный шанс отснять будущих звезд до послезавтрашнего действа. Внутрь пропускали лишь девушек и персонал.

Помогая Памеле выйти из машины, Палмер скорее приказал, чем посоветовал:

— Набери в рот воды, опусти глазки, а еще лучше — надень черные очки. Одно лишнее слово — и вылетишь отсюда как миленькая. Усвоила?

Покорно доставая из сумочки очки, она с опаской следила за тем, как дюжие охранники утихомиривают самых ретивых из ее коллег.

— Не робей. Вперед и только вперед! Ты же у нас храбрая.

В словах Палмера звучала откровенная ирония, но Памела молча это проглотила — в конце концов, она на работе, а работа прежде всего. Протискиваясь сквозь толпу, она несказанно радовалась тому обстоятельству, что ее спутник наделен недюжинной физической силой — иначе им пришлось бы несладко. Споткнувшись, она едва не упала, но могучие руки сгребли ее за плечи, да так на них и остались. Шум вокруг стоял невообразимый, их то и дело ослепляли вспышки фотокамер, и Памела порадовалась, что на ней черные очки.

У самого входа она опять споткнулась, и Палмеру пришлось обхватить ее за талию. Крепко зажмурившись, Памела силилась унять бешеное биение сердца: ведь себя не обманешь — споткнулась она намеренно. Не зная, куда деваться от стыда, она даже не сопротивлялась, когда ноги ее оторвались от земли. Теперь Палмер буквально нес ее сквозь все это столпотворение.

Когда стеклянные двери закрылись за ними, Памела с облегчением перевела дух.

— Ну как, жива? — деловито осведомился Палмер.

Поправляя очки и тяжело дыша, она ответила:

— Кажется. Только жвачку едва не проглотила…

— Ничего, мы еще легко отделались, — усмехнулся он. — Посиди пока, скоро я за тобой вернусь. — И широким шагом направился куда-то по ярко освещенному фойе.

А Памела доплелась до ближайшего кресла и рухнула в него. Опомнись, дурочка! Ты вконец распустилась! Надо же было сомлеть от прикосновения мужских рук… Мало тебе, что ли, Шона? Не нахлебалась еще? Или гормоны некстати разыгрались? Собери волю в кулак!

Спору нет, он великолепный представитель сильной половины человечества, так что твоя реакция, милочка, вполне естественна — особенно если принять во внимание пятилетнее воздержание. Но за эти пять лет тебя не раз пытались лапать мужики, и ничего, кроме отвращения, ты не ощущала — так что же случилось теперь? Даже испарина на лбу выступила, подумать только…

Поднеся к лицу носовой платок, который все еще сжимала в кулаке, Памела ощутила слабый, слегка пряный запах одеколона, и голова у нее немного закружилась. Поспешно отдернув руку с платком, она сунула его в сумочку.

— Привет, детка! Ты кто?

Памела подняла голову. Перед ней стояли две девицы с одинаковыми сумками с размашистой надписью «Гламур», перекинутыми через плечо. Одна щеголяла в джинсовых шортиках, открывавших длинные ноги, и предельно лаконичном топике, снежная белизна которого подчеркивала смуглость плоского живота. В пупке мулатки покачивалось колечко с подвеской, тонкую щиколотку украшала золотая цепочка, а высветленные до почти пепельного оттенка густые волосы заплетены были в тысячу косичек.

Подруга представляла с нею разительный контраст — светлокожая и синеглазая, с почти белыми прямыми волосами, она переминалась с ноги на ногу, боязливо озираясь. Платьице-мини под цвет глаз необычайно шло этой юной особе, которой можно было дать лет пятнадцать от силы.