а)Такова, прежде всего, гомеомерияу Анаксагора, которая тоже есть не что иное, как диалектический синтез дискретности и континуума, но только в плане чисто объективном (ИАЭ I 323 – 324). Такова же система пяти категорий в"Софисте"Платона ( Платон. Соч. в 3–х т., т. 2, с. 573 – 575). Сюда же необходимо отнести и категорию"ставшей чтойности"у Аристотеля (ИАЭ IV 120 – 123), равно как и четырехпринципную структуру любого бытия у того же Аристотеля (128 – 131).
б)И вообще, необходимо сказать, что различие идеи и материи, как оно ни принципиально формулировано в античности, оно точно так же отчетливо и принципиально снимается самой же античностью в порядке диалектического анализа. Но даже и без диалектики любопытно отметить, что мысль о тождестве идеи и материи, сознательно или бессознательно, то и дело попадается в античных текстах. Демокрит называет свои атомы идеями (I 431), умопостигаемыми сущностями (457) и даже богами. Так как, по Демокриту (A 74),"бог есть ум в шарообразном огне", а ум, так же как и огонь, шарообразен по форме (A 101), то ясно, что огонь есть проявление божества и потому огненные атомы – божественны. А Платон тоже называет свои идеи атомами и трактует их тоже в виде своеобразных вещей или тел (Soph. 229d). Аристотель признает не только чувственную, но и умопостигаемую материю (ИАЭ IV 56 – 68), и Плотин (VI 303 – 307, 675) еще более углубляет эту концепцию. Признавался не только чувственный космос, но и умопостигаемый космос. И если у Платона (Tim. 30cd, Soph. 253d) и у Аристотеля (Met. VII 11, 1035b 35; 1037a 3 – 4) этот термин ("умопостигаемый космос") буквально не употребляется, но абсолютно необходимо предполагается, то у Плотина (II 4, 4, 810; III 2, 1, 27; и мн. др.) этот термин уже назван буквально и неопровержимо.
в)Однако все такого рода совпадения идеи и материи носили обычно приблизительный, частичный, а иной раз даже, может быть, и метафорический смысл. Тем не менее в античности была одна такая категория, где, уж во всяком случае, идея и материя совпадали вполне субстанциально. Это – категория мифаи построенная на ней категория космической театральной постановки.
К этим последним двум категориям мы теперь и обратимся.
6. Космическая судьба и космос как театральная постановка
Очень важен и тот окончательный результат античной эстетики космоса, который заложен уже в первичном значении самого термина"космос"и который сам собой то и дело возникает в течение всего анализа главнейших античных текстов на эту тему.
а)Дело в том, что античные люди очень глубоко всматривались в художественную картину своего космоса; и это приводило к тому, что художественная картина космоса становилась как бы даже важнее самой субстанции этого космоса. Но размышление показывает, что так оно и должно быть, если исходить из основной вещественно–материальной античной интуиции.
б)Если в основе всего лежит вещество, то и личность рисуется античностью главным образом в вещественно–природном пластическом виде. Личность в античности отнюдь не отсутствовала. Но она была выражена там только природными средствами. Человек чувствовал себя личностью и поступал как личность. Но личность была для него не самостоятельной субстанцией, а только вещественным изображением внутренней субъективной жизни.
в)Если все определялось веществом, то есть природой, а это значит – судьбой, то античный человек только играл роль личности, а сам по своей субстанции вовсе не был личностью. Таков именно актер на сцене. Он очень много чувствует, очень много переживает и изображает не что иное, как именно судьбу человеческой личности. Но это есть только его сценическая роль, а сам он здесь в своей субстанции совершенно ни при чем. Космическую и человечески–жизненную пьесу ставит судьба, а человек является только актером на сцене космической судьбы.
г)Вот почему последнее слово античной эстетики заключается в обрисовке мифа вообще и, в частности, космической и общечеловеческой жизни как универсальной мифологически–космической пьесы, как театральной постановки драматического произведения, созданного не человеком, но внеличностной судьбой. Однако это настолько важная тема, что ей мы собираемся посвятить сейчас специальное исследование. С этой темой мы вообще встречались уже не раз. Но именно сейчас мы должны рассмотреть категорию мифа, потому что в ней отождествились и природа, и искусство, и человек, и космос, и судьба.
Глава IX. МИФ
Теперь нам предстоит указать еще на один термин, без которого невозможно себе представить субстанциально–интегральную область и терминологию всей античной эстетики. Мы дошли до человека и до космоса и тем самым исчерпали основные категории античной космической иерархии. Но мы остались бы совершенно вне античной эстетики, не указав хотя бы кратко на значение мифологиидля античности. Об ее происхождении из глубин общинно–родовой формации мы говорили выше (ИАЭ VIII кн. 1, с. 314 – 337). Об ее эволюции вплоть до неоплатонической диалектики мифа мы тоже говорили выше (ИАЭ VIII, кн. 1, с. 402 – 413). Но мы не говорили об общеэстетической значимости мифа и тем самым остались вне завершения субстанциально–интегральной терминологии. Поэтому сейчас будет совершенно необходимо сказать хотя бы в кратчайшей форме о чисто эстетической значимости мифологии. Иначе останется без окончательного завершения и античная мифология и вся античная эстетика.
§1. Вступительное замечание
Если теперь перейти к изображению эстетической значимости мифологии в античности, то нас поражает прежде всего наличие двух колоссальных периодов в развитии мифологии. Более древняя форма ясно свидетельствует о сознании человеком своего ничтожества перед силами обожествляемой им природы. Природа для него полна всяких чудовищ и страшилищ, способных наводить на человека только ужас. Такую мифологию, основанную на тождестве беспорядочного хаоса, перед которым человек бессилен, мы называем мифологией хтонической(chtën – "земля"как всесильная и беспорядочная мощь, все собою порождающая), или мифологией доолимпийской. Но в связи с развитием цивилизации и культуры растет и чисто человеческая, уже более упорядоченная мифологическая картина. Человек становится героем, который способен бороться с чудовищами и даже их уничтожать. Такая мифология, расцветавшая в связи с развитием культуры вокруг горы Олимп, должна быть названа не хтонической, но героической; и значение ее для развития эстетики совершенно очевидно, поскольку такая мифология свидетельствовала о торжестве уже разумного порядка и об отходе хтонических чудовищ в далекое прошлое. В поэмах Гомера и"Теогонии"Гесиода эти два основных исторических периода мифологии, как раз имеющие огромное значение для всей античной эстетической культуры, представлены в весьма яркой форме, и притом в своем взаимном переплетении, даже в своей борьбе. Скажем об этом несколько слов поподробнее.
§2. Эстетика хтонизма
У Гомера красота есть божественная субстанция и главные художники – боги, создающие мир по законам искусства. Недаром красота мира создается богами в страшной борьбе, когда олимпийцы уничтожают архаических и дисгармоничных чудовищ. Правда, эта дикая доолимпийская архаика тоже полна своеобразной красоты. Тератоморфизм совмещает в себе чудовищность и чудесность, ужас и красоту. Однако красота архаической мифологии гибельна: сирены привлекают моряков прекрасными голосами и умерщвляют их. Красота мифологической архаики достигает подлинного совершенства в удивительном безобразии причудливых форм таких чудовищ, как Тифон или сторукие. Гесиод с упоением изображает стоголового Тифона, у которого пламенем горят змеиные глаза. Головы Тифона рычат львом, ревут яростным быком, заливаются собачьим лаем. Жуткий сторукий Котт именуется у Гесиода"безупречным".
