Дейв не любил вспоминать Рут и, вообще, то время. До двадцати пяти он и не думал о женитьбе, с женщинами встречался лишь постольку, поскольку это было физически необходимо. Невинность он потерял, когда ему перевалило уже за двадцать.

В Уотербери Рут работала в том же цехе, что и он. Дейв знал, что она гуляет с кем попало, шляется по кабакам и уже после второй рюмки становится крикливой и вульгарной. Ей в ту пору не было и двадцати; в шестнадцать она покинула родительскую ферму в Огайо, жила в Нью-Йорке, в Олбани и бог знает где еще, пока ее не занесло в Уотербери.

Ей было плевать на завтрашний день и на людские толки. Многие месяцы Дейв приглядывался к ней, уверенный, что она не может испытывать к нему ничего, кроме презрения: он ведь не умел развлекаться, как другие. Она притягивала его и в то же время внушала страх. В ней он чуял не столько женщину, сколько самку, и даже то, как она покачивала бедрами, волновало его.

Как-то вечером он вышел из цеха и, подойдя к автобусной остановке, увидел Рут: она стояла в двух шагах от него на тротуаре.

Дейв так никогда и не узнал, случайно это получилось или она ждала именно его.

- Вы что, боитесь меня? — спросила Рут, видя его смущение.

Он ответил, что нет, не боится. Голос у нее был с хрипотцой, и, разговаривая с мужчиной, она всегда придвигалась к нему чуть ли не вплотную.

— Ждете кого-нибудь? — спросил Дейв.

Она рассмеялась, словно услышала что-то донельзя смешное, а он покраснел и уже готов был удрать. До. сих пор Дейв не понимает, что его тогда удержало.

— Чем я вас так насмешил?

— Тем, как вы смотрите.

— Хотите, пойдем поужинаем?

Он уже давно мечтал об этом, но даже думать не смел, что такое возможно. Весь вечер он промучился, глядя на то, как она себя держит — сперва в ресторане, потом в двух или трех барах, куда она его потащила, под конец она пила уже неразбавленное виски.

В ту ночь он мог бы с ней переспать, и она страшно удивилась, когда он распрощался с ней у порога. На следующий день в цеху она, словно пытаясь понять, в чем дело, не сводила с него глаз, он обдал ее холодом.

Всю следующую неделю Дейв не сказал с нею и двух слов, но однажды вечером заметил, как она садится в машину одного его приятеля, и в ту ночь проворочался часа два, пока заснул, Наутро он спросил ее:

— Вы сегодня вечером свободны?

— Гляди-ка! Что это с вами такое?

Дейв так на нее посмотрел, что она осеклась.

— Если хотите, подождите меня у выхода.

Они проделали ту же программу, что и в первый раз, Дейв дулся и от злости пил больше обычного. Прощаясь у порога ее дома, он посмотрел на нее так же недобро, жестко, как утром, и спросил:

— Пойдете за меня замуж?

Рут расхохоталась, смолкла, с любопытством уставилась на него, и на лице ее отразилось недоумение, даже тревога.

— Чего это вам приспичило? Перебрали?

- Сами знаете, что нет.

Он говорил правду, и она это понимала.

— Обсудим в другой раз, — пробормотала она, собираясь открыть дверь.

Дейв схватил ее за руку.

— Нет, сейчас.

Рут не пригласила его зайти. Она и впрямь его боялась.

— Погуляем немного.

Битых два часа бродили они по улице от фонаря до фонаря, причем не под руку, не в обнимку.

— С чего это вам вздумалось на мне жениться?

Он упрямо отвечал:

— С того.

— А если бы вы и так получили все, что хотите?

— Все равно бы женился.

— Мужчины вроде вас не живут с такими, как я.

Почему же, увидев на руках у пассажирки ребенка, Дейв внезапно подумал о Рут? Долгие годы он гнал от себя воспоминания о ней.

— Неужто вы воображаете, что будете со мной счастливы?

Тогда он промолчал. Счастье тут было ни при чем. Он не сумел бы объяснить, и вообще его чувства были настолько смутными, что не укладывались в слова. Главное, он принял решение, и отступаться от него нельзя.

— Согласны?

— Отвечу завтра.

— Нет, только сейчас.

Они поженились через две недели. До этого дня между ними ничего не было. Сразу же после свадьбы Дейв заставил Рут бросить работу. Вот такой была мать Бена. Не прожив с Дейвом и двух лет, она сбежала, и ей даже в голову не пришло взять с собой ребенка. Дейв не сердился на нее за то, что она его бросила. Той первой ночью в опустевшей квартире он почувствовал скорее что-то вроде досады, словно потерпел поражение. Он отдавал себе отчет в своих ощущениях. Рано или поздно это поражение должно было его постигнуть: оно подготавливалось давно, исподволь, вызревало в нем с детства.

Но это никого не касалось. И заклиниваться на этом не стойло. У пего остался Бен, все остальное неважно. Когда-нибудь потом, думал Дейв, когда Бен вырастет, станет мужчиной, они, быть может, поговорят обо всем этом, и он расскажет сыну правду.

Он и мысли не допускал, что никакого потом не будет, что Бену не дадут стать мужчиной. В Индианаполисе Дейв чуть было не помчался в суд прямо с самолета, даже не забросив в гостиницу чемодан. Опомнился он в такси.

— Сначала в какую-нибудь гостиницу, — попросил он.

— В центре?

— Поближе к суду.

Теперь, когда он оказался так близко от сына, его лихорадило. Они приехали на большую площадь с каменными домами, среди которых Дейв отметил капитолий штата, а чуть подальше — почтамт с белыми колоннами по фасаду.

Перед гостиницей, на вид весьма фешенебельной, водитель опустил флажок, означавший, что машина занята.

— Подождите меня, пожалуйста.

— Да вот же суд, — возразил водитель, кивнув на соседнее здание.

Следом за рассыльным, тащившим чемодан, Дейв прошел через вращающуюся дверь и направился к портье.

— По телефону заказали?

— Нет. Мне нужен номер.

Получив регистрационную карточку, Дейв написал фамилию — на этот раз свою. Портье прочел ее и, вероятно, понимая, зачем приехал постоялец, не стал уточнять, сколько он предполагает прожить в гостинице.

— Проводи мистера Гэллоуэя в шестьсот шестьдесят второй.

Хотя Дейву не хотелось подниматься в номер, он не решился возразить. Но раз уж пришлось подняться, заодно вымыл руки, освежил лицо, наскоро причесался.

Он надеялся, что перед допросом Бену дали поспать. А может, разрешили помыться, причесаться?

Когда он шел через вестибюль, несколько человек проводили его глазами.

Ему это было безразлично. Он не испытывал ни малейшего смущения.

Было десять утра. В суде озабоченно сновали с папками в руках адвокаты, судьи, судебные исполнители, и Дейв внезапно растерялся. Он подошел к привратнику в униформе и спросил:

— Вы. не знаете, здесь находится Бен Гэллоуэй?

— Кто?

— Бен Гэллоуэй, который...

— А-а...

Привратник посмотрел на него повнимательней. Наверно, видел в газетах его фотографию.

— Здесь его нет, — сказал он уже совсем другим тоном. — Я знаю, что сегодня утром в оффисе окружного прокурора обсуждали, как с ним быть. Знаете что, мне кажется, скорее, всего, он в ФБР.

— А где ФБР?

— В здании федеральных служб, за почтамтом. Где почтамт, знаете?

— Заметил по дороге.

Люди останавливались на него поглазеть. Какой-то человек вроде бы хотел подойти к нему и заговорить, но в последний момент раздумал. Наверно, какой-нибудь чиновник, скажем, помощник окружного прокурора или адвокат, который хочет предложить свои услуги. Солнце светило вовсю, становилось жарко; женщины были в светлых платьях, многие мужчины уже в соломенных шляпах. Дейв торопился. Еще несколько минут, и он все узнает, а может быть, и увидит Бена.

Здание федеральных служб оказалось светлым, с широкими облицованными мрамором коридорами, в которые выходили двери красного, дерева с медными цифрами номеров. Дейв постучал в дверь, которую ему указали. Изнутри крикнули: «Войдите!» Седеющая немолодая женщина на мгновение оторвалась от пишущей машинки.

— Что вам угодно?

— Увидеть сына. Я Дейв Гэллоуэй, отец Бена.

У него были приготовлены совсем другие слова, но внезапно он решил идти напролом. Оглянулся на полуоткрытую дверь слева, на закрытую — справа.