— Я хотел бы осмотреть вещи вашего сына. Его комната вот эта, налево?

Дейв не спросил, что он ищет, а про себя подумал: его наверняка интересуют бумаги Бена — письма, тетрадки.

— Прошу вас, мистер Гэллоуэй, сделайте мне, прямо сейчас, подробнейший список друзей вашего сына, включая и тех, кто больше здесь не живет. И нет ли у вас родственников на Юге или на Западе?

— Тетки в Виргинии... если они еще живы. Я их не видел с шести лет и не поддерживаю с ними отношений.

— Вы не ездили с сыном на Средний Запад?

— Мы с ним были только на мысе Код и в Нью-Йорке.

— Видите ли, редко бывает, чтобы человек отправился в путь, не имея определенной цели. Если бы мы выяснили, какова эта цель, район наших поисков значительно сократился бы.

Он говорил так, словно был уверен, что Дейв на его стороне.

— На решение поехать куда-то может повлиять все, что угодно: прочитанная книга, кинофильм, разговор с приятелем.

Кроме школьных учебников, книг у Бена было немного: две небольшие полки, все больше литература о животных, которыми он увлекался четыре года назад.

Почему у Дейва появилась потребность оправдываться, словно его в чем-то обвиняли?

— Знаете, это не мой пистолет. Оружия у меня никогда не было.

Он уже говорил это утром, но сейчас повторил опять.

— Мы выяснили происхождение пистолета.

Листая книги, агент пояснил:

— Вы, разумеется, знаете доктора Ван Хорна?

— Прекрасно знаю. Это наш врач. Его сын Джимми много лет ходил к нам, играл в этой комнате.

Особенно он зачастил перед поступлением Бена в среднюю школу. Джимми Ван Хорн был тогда маленький, худой, юркий — прямо живчик. А года два назад начал вытягиваться и на полголовы перерос всех приятелей. Казалось, он стесняется своего роста и голоса, который начал ломаться очень поздно.

— Последнее время вы видели его?

— К нам он не заходил, если вас это интересует, но думаю, Бен с ним часто встречался.

— Доктор Ван Хорн лет двенадцать назад, когда еще жил в Олбани и ночами часто ездил по вызовам, купил пистолет. Он валялся в ящике, доктор о нем почти забыл, и Джимми за пять долларов продал его вашему сыну. Сегодня днем он признался в этом сотруднику полиции штата. Пистолет был продан две недели тому назад.

Дейв молчал. Ван Хорны считались людьми состоятельными, им принадлежал самый красивый дом в Эвертоне, стоявший посреди настоящего парка. У каждой дочери Ван Хорнов была своя верховая лошадь. Миссис Ван Хорн была наследницей владельца химического завода, марка которого известна всюду.

— Вы покупали эту брошюру?

Агент протянул ему, справочник — Дейв впервые его видел. В разделе «Информация» после списка всех президентов Соединенных Штатов следовали данные о населении крупнейших городов, всевозможные статистические сведения, скорость, разрешенная на дорогах в разных штатах.

На одной из страниц человек из ФБР тут же, словно их-то он и искал, обнаружил два крестика, сделанных карандашом.

На этой странице в первой колонке были перечислены по алфавиту названия штатов, а в следующих колонках — минимальный возраст для мужчин и женщин, с которого в этих штатах разрешено вступать в брак, и предусмотренный законом срок между подачей заявления и заключением брака.

— Я возьму эту брошюру с собой.

— Можно взглянуть?

Крестиками были помечены два штата: Иллинойс и Миссисипи. В Иллинойсе минимальный брачный возраст для юношей — восемнадцать лет, для девушек — шестнадцать; в Миссисипи — четырнадцать и двенадцать. Ни в том, ни в другом штате не предусмотрен срок между подачей заявления и заключением брака; можно явиться к любому мировому судье, и тот за несколько минут совершит все необходимые формальности. На вид Бен вполне сойдет за восемнадцатилетнего.

— Похоже, надобность в списке, о котором я вас только что попросил, отпала. Думаю, эта находка все объясняет.

- Вы полагаете, они направились в один из этих штатов? Было бы слишком просто.

Дейв осекся. Какой смысл притворяться, будто ничего не понимаешь?

— Я уверен, — продолжил было он, — что когда Бен объяснит...

Агент посмотрел на него с изумлением, словно услышал нечто несусветное.

— Вы бы пошли отдохнули, мистер Гэллоуэй. Завтра вам предстоит нелегкий день.

И этот тоже на прощанье протянул руку. Дейву захотелось его удержать, лишь бы не оставаться одному. Он не знал, где приткнуться: в квартире перебывало столько народу, что уюта теперь в ней осталось не больше, чем в зале ожидания на вокзале. Лампы — и те светят как-то тускло, не то что раньше.

Наверно, надо было не дожидаться, когда придет с обыском полиция, а проверить, нет ли в комнате у Бена чего-нибудь такого, что может навести на след? Дейв грыз себя за то, что оказался таким растяпой; ему казалось, что он повредил Бену, хотелось попросить у сына прощения. Как знать! Может быть, обращение он тоже написал зря и по радио выступать было не надо. Люди наверняка решат, что он все это затеял, чтобы не вступать в конфликт с законом.

О господи! Не хватает только, чтобы такое пришло в голову Бену! Об этом Дейв не подумал. Его словно обухом по голове ударили, стало до смерти стыдно, захотелось забрать назад это обращение, которое он написал да еще, как дурак, повторил перед магнитофоном.

Неправда! Вовсе он не хотел выставить себя с хорошей стороны, избежать ответственности! Бен — это он сам, и он готов предстать перед судом вместо сына и понести наказание.

Но поймет ли это Бен, когда услышит:

— Я на тебя не сержусь...

Других слов Дейв в тот момент не нашел, а эти выскочили сами собой. И только теперь он чувствовал. что в них таится скрытое обвинение.

Но он-то не обвинял, даже ничего не объяснял. Со временем, возможно, попробует объяснить. Бен — его сын; Бен не мог измениться со вчерашнего дня. Даже вспомнив о Чарлзе Рэлстоне, лежавшем на обочине, и о том, что произошло в машине, Дейв не смог рассердиться на Бена. Он испытывал только ужас — словно в минуты стихийного бедствия.

Он устал от мыслей. Остановить бы движение всех этих колесиков в мозгу, как механизм часов! За окном застучали тяжелые капли — все чаще и чаще, — но грома не было, молнии тоже. Дейв кружил по комнате. И мысли его тоже шли по кругу. Сейчас только четверть девятого, а обращение прозвучит по радио не раньше девяти.

Он уже готов был выскочить без шляпы под холодный дождь, чтобы хоть немного освежиться, как вдруг опять услышал шаги на лестнице, но на этот раз почувствовал облегчение.

Кто-то поднимался, стараясь ступать как можно тише, потом остановился, на площадке — молчал, не стучался; Дейв, затаив дыхание, ждал у двери.

Прошло не меньше минуты, прежде чем он уловил легкий шорох на полу. Под дверь просовывалась какая-то бумажка; все это выглядело так таинственно, что Дейв не сразу решился ее взять.

На бумажке было нацарапано толстым карандашом, каким пользуются столяры:

«Если вам не хочется меня видеть, не отпирайте. Оставлю сверток на площадке».

И подпись: «Фрэнк» — имя Мьюзека, к которому никто никогда не обращается по имени. Мьюзек ждал; Дейв отпер дверь и увидел, что тот стоит на полутемной площадке с каким-то свертком в руке.

— Я подумал, может, вы никого не хотите видеть, а может, уснули.

— Входите, Мьюзек.

За весь день он первый вытер ноги о коврик, и впервые, сколько помнит Гэллоуэй, стянул с головы кепи.

Они были знакомы много лет, каждую субботу играли в кости, но Мьюзек в первый раз перешагнул порог квартиры Дейва: по делам он обычно заходил в мастерскую.

— Я вот тут принес, — пробурчал он, разворачивая бумагу, в которой оказалась бутылка ржаного виски.

Значит, вспомнил, как Дейв говорил однажды, что не держит дома спиртного, чтобы не подавать Бену дурного примера и не вводить в соблазн.

— Как только захотите, чтобы я ушел, скажите.

Здесь он выглядел еще массивнее и внушительнее, чем у себя, но ухитрялся перемещаться бесшумно и мягко, словно по комнате больного. В стенном шкафу на кухне отыскал два стакана, достал из холодильника кубики льда.