В этом месте я заснула, так и не узнав, что послужило толчком к Лешкиной влюбленности.

Проснулась я довольно рано, сразу поняла, что Лешки рядом нет. Некоторое время я лежала на спине, глядя в синеющее окно и пытаясь определить, что чувствую после этой ночи: облегчение или разочарование.

Когда Лешка сел рядом со мной и взял мою руку в свою, я приготовилась к серьезному разговору. После поцелуев моя бедная головушка сладко кружилась и разговаривать не хотелось, а хотелось гладить плюшевую голову, целовать тугие щеки, чувствовать его губы, руки, сильное тело, уже не страшное своей силой, а волнующее, влекущее.

Но после того, как мы выяснили, что ни у кого из нас нет опыта, нам следовало поговорить. Я читала советы специалистов о начале интимных отношений и знала, что прежде, чем лечь в постель, надо договориться по ряду пунктов, например о том, как поступить в случае беременности.

Я не знала, как бы я стала поступать и чего мне следует требовать от Лешки. Я вообще не была способна рассуждать, договариваться, вырабатывать позицию. Поэтому предоставила право говорить Лешке.

— Аля, — торжественно начал он, — я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты стала моей первой женщиной.

Здесь он вдруг замолчал, покраснел и заговорил, быстро, сбивчиво, больно тиская мою ладонь и не замечая этого:

— Я хочу тебя. Все время. Если бы ты знала, как я тебя хочу.

Разговор перестал мне нравиться. Я затосковала, теряя решимость. Стало ясно, что я совсем не готова приобретать опыт. В панике я не сразу поняла слова Лешки.

— Я не хочу просто так. Вдруг тебе не понравится? И ты больше не захочешь. Я боюсь тебя потерять.

— Что же делать?

Я облегченно вздохнула, радуясь, что не надо на что-то решаться немедленно.

— Выходи за меня замуж.

— Когда?

— Летом, сразу.

— Как сразу?

— Поедем к моим. Познакомимся. И сразу подадим заявление в ЗАГС. И обвенчаемся.

— С ума сошел?

— Почему?

— Венчаться — это навсегда.

— А ты не хочешь?

Я походила по пустой квартире. Лешки нигде не было. Вообще никого не было. Квартира выглядела так, будто ее хорошенько убрали месяц назад, а потом просто старались не слишком пачкать.

Одна из дверей, выходящих в просторный квадратный холл, оказалась закрытой. Ночью я спросила у Лешки:

— Чья это квартира?

— Моя.

— Откуда у тебя?

— От бабушки с дедушкой.

— Они умерли?

— С чего это? Удалились на покой. Живут в Ставрополье на родине деда.

Наверное, в закрытой комнате хранятся вещи бывших хозяев.

Отсутствие Лешки начинало беспокоить. Я заглянула в холодильник, установила наличие яиц и масла. Следовательно, о завтраке можно не волноваться.

Зашла в ванную. Оглядела себя в зеркале. Лешкина футболка, презентованная им в качестве ночнушки, доходила до колен. Ну можно ли быть таким здоровенным?

Я повертела кран и с радостью обнаружила наличие горячей воды. Чудо, что у них воду все еще не отключили на профилактику.

Я быстренько нырнула под душ, хорошенько вымылась и выстирала кое-что. Натянув на голое тело футболку, направилась на кухню, после недолгих поисков увидела необходимое — утюг. Погладив кое-что, натянула на себя. Наличие на теле белья, к тому же свежепостиранного, вселяло уверенность, и я, довольная жизнью, встала перед зеркалом и начала расплетать косу.

Я не слышала, как он вошел, что очень странно, потому что Лешка движется с грацией пожилого слона.

Но я не слышала, как он вошел, просто внезапно его лицо возникло рядом с моим в зеркале. Лешка выглядел бы вполне пристойно, если бы не роза в зубах. Я обернулась, он разжал зубы, роза упала в мою ладонь. Я сжала пальцами длинный стебель и прижала губы к длинному пунцовому бутону.

— Спасибо, Лешик, миленький, — растроганно протянула я.

Лешка обнял и поцеловал меня. И снова поцелуй был другим, незнакомым, несущим неизведанные ощущения. Лешка поцеловал меня неторопливо, сильно и нежно. Это было новым. И новой была уверенность, с которой Лешка обнимал и целовал меня. Словно он сознавал свои права на меня, точно знал, что, целуя меня, не только получает удовольствие, но и дарит его. Он вел себя не как настырный мальчишка, а как взрослый мужчина.

Я смотрела в сияющие антрацитовые глаза и поражалась произошедшей в Лешке перемене.

— Какой ты... — сказала я, и Лешка кивнул, не уточняя, что я имею в виду.

— Можно, я заплету тебе косу? — робко спросил он и погладил мои волосы.

— Попробуй, — неуверенно разрешила я.

Он сопел, стараясь. Его пальцы путались в моих волосах, больно дергая их.

Я терпела, сжав зубы, чтобы не вскрикнуть от боли и чтобы не рассмеяться при виде кривобокого чудовища, созданного моим парикмахером.

Очередной рывок оказался сильнее предыдущих, я заорала в голос, невольно схватив за руку безжалостного палача.

— Пусти, Лешка, ты мне все волосы вырвал!

— Ну подожди. Я уже почти закончил.

— Ты что, воображаешь, что я с этим выйду на улицу?

— Нет? А для чего я старался?

— Для удовольствия. Ты ведь садист. Выдираешь волосы и тащишься.

— Ты что, серьезно считаешь, что я нарочно причиняю тебе боль?

— Считаю.

— И получаю от этого удовольствие?

— Конечно.

— Дура! — неожиданно обиженно сказал Лешка. У него даже губы дрожали от несправедливого обвинения. Я сразу пожалела о своей шутке и пошла за Лешкой в комнату.

Он сидел на тахте, уставившись в окно. Очень большой, очень здоровый и очень печальный.

— Лешик... — Я нерешительно обняла его и обрадовалась, когда он не отстранился.

— Это шутка.

— Глупая.

— Глупая, — согласилась я. — Хочешь еще поплести?

Он угрюмо помотал головой.

— А порасчесывать? — искушала я, и Лешка не выдержал.

Он бережно водил расческой по всей длине волос. От усердия его лицо раскраснелось, над верхней губой выступили бисеринки пота. Я смотрела на него и испытывала странное чувство, постепенно догадываясь, что это незнакомое мне томительное посасывание под ложечкой и есть любовь.

Чтоб коса плотно лежала на спине, следует в начале плетения плотно прижать подбородок к груди. Процедура плетения косы вообще довольно трудоемкая, а если волосы достигают длины ниже колен, приходится максимально сосредоточивать силы.

Лешка сочувственно смотрел на мои старания, страдальчески морщась, когда я, напрягаясь, тянулась за рукой, делящей волосы на пряди.

Дождавшись момента, когда я закрепила кончик косы, Лешка приблизился ко мне. Он провел по моей голове ото лба к затылку, сильно прижимая ладонь. И вдруг сполз по мне, опустившись на колени.

Я выскочила из перехода и взглянула налево. Взгляд безошибочно уперся в циферблат уличных часов. Я опоздала уже на десять минут, а до места встречи еще бежать и бежать. Слева бурлила Тверская, бывшая Горького, высился памятник Пушкину на фоне кинотеатра. Справа «Макдоналдс» — тот самый первый в России. Прямо передо мной через одностороннюю проезжую часть — Тверской бульвар. Туда-то мне и надо.

На табло перехода зажегся зеленый человечек, и я понеслась. Задники сабо шлепают по пяткам, конец косы больно хлещет по ногам. Перебежав дорогу, по инерции пробегаю еще пару метров и вижу Катьку.

— Катя! — взлетает мой голос. Катька отворачивается от двух чернокожих, с которыми весело болтала по-французски, и направляется ко мне. На черных лицах недоумение, обида и восхищение. Катька дивно хороша. Высокая, гибкая, длинноногая. Она обнимает меня, и бедные черные парни истекают слюной. Краем глаза замечаю, что не только они.

— Ты чего сияешь? — подозрительно спрашивает Катька. — Влюбилась?

— Замуж выхожу, — ляпаю я неожиданно для себя самой.

— За кого?

— За Лешку.

— Ага.

Катька кивает головой и, повернувшись, идет к лестнице.

Я удивленно смотрю в длинную прямую спину. Не думала, что она так расстроится. Конечно, мне известно, что прошлым летом Лешка ей нравился и Катька пыталась завести с ним отношения, но ведь ничего не вышло. И потом, у Катьки был ее роман.