Дэнни так резко затормозил, что три его спутника выпали из своих кресел. Он выскочил, оттолкнул Боннера.

— Послушайте, — кричал Дэнни на бегу, — что случилось?

Но его остановили агенты секретной службы. Он стоял и смотрел. Жеки все еще прижималась к мужу. Ее юбка и ноги были запачканы кровью. Когда носилки внесли в здание, позицию у дверей немедленно заняли люди из охраны президента.

— Что там, Дэнни? — переводя дыхание, спросил подбежавший Боннер. — Он жив? Кто стрелял? Дэнни!

— Господи, — простонал Дэнни. — Я не знаю!

К больнице начали подъезжать машины. Люди бежали по тротуару, некоторые кричали, плакали, другие двигались как зомби, не произнося ни звука. Полиция охраняла подходы к больнице. Вокруг суетились репортеры, неподалеку на лужайке поспешно налаживали аппаратуру телевизионщики, тут же расположилась машина одной из крупнейших радиостанций Далласа. Люди были растеряны, не знали, что делать.

Президента застрелили. Мир остановился.

Пораженный, Дэнни оглянулся вокруг. Негритянка стояла на коленях, по ее щекам струились слезы. Она била себя в грудь и причитала. Другие, не отрываясь, смотрели на больницу, в оцепенении скрестив руки на груди.

Сью и Марсия в испуге прижимались друг к другу. Журналисты пытались хоть что-нибудь узнать.

Настолько серьезно ранен президент?

Толпа росла. Людей влекло к больнице, они хотели быть рядом с поверженным лидером. Хаос вокруг напоминал Дэнни растревоженный муравейник. Вдруг его озарило.

Вот оно, его место в истории.

— Послушайте, — воскликнул Дэнни, — послушайте меня! — Он подбежал к автобусу и выпрыгнул на неровный капот — Братья и сестры во Христе! — закричал он с распростертыми руками. — Сольемся в молитве за нашего возлюбленного президента.

Так Дэнни завоевал их. Наконец кто-то заговорил, наконец кто-то вышел из толпы, стал для них путеводной звездой. Человек с властным голосом вдруг сказал слова, которые они хотели услышать, — знакомые, успокаивающие. Они устремились к нему, как мухи на мед.

Дэнни смотрел на растрепанные лица, глаза, полные надежды, и знал, что ему делать. Они как дети, — думал он. — Беспризорные маленькие дети. Они ждут, что кто-нибудь возьмет их за руки и укажет путь.

— Братья и сестры! Я не знаю, что сейчас происходит внутри этого здания, — звенел его голос над их головами, — о я знаю, что человеку на больничной койке там необходимы наши молитвы. Мы должны поднять свои голоса к Господу и молить Его не забирать сегодня к себе Джона Фитцжералда Кеннеди. Мы должны излить свою любовь и свою душу Господу, чтобы Он услышал нас.

— Аминь! — закричал кто-то.

— Мы знаем, кого будет винить мир за случившееся! — продолжал Дэнни. — Он будет винить Техас! Но Техас не стрелял в нашего возлюбленного президента. Это был дьявол! Грех и разврат правят бал в нашем сегодняшнем мире. Это они стреляли в Джона Кеннеди! Если блаженный человек, лежащий там, умрет, — тут он указал рукой отделение скорой помощи, — то его убьют наше безбожие и грехи наши.

— Аминь, братья! — вопил Боннер.

Дэнни постепенно заводился, как всегда случалось с ним во время проповедей. Как только он расходился, его уже было не остановить. Его переполняло чувство власти над людьми. Тело его, казалось, парило над толпой, голос звучал громко и отчетливо, слова лились рекой.

Дэнни упал на колени и молитвенно сложил руки.

— Господь отец наш, — взывал он, — пожалуйста, услышь наши молитвы, Все мы жалкие грешники, достойные Божьей кары. Но мы молим тебя не забирать от нас сегодня Джона Кеннеди! Мы как маленькие дети. Нам нужен отец.

— Аминь! — стали повторять люди. Некоторые встали на колени в молитве. Все лица были обращены к притягательному молодому человеку, который стоял на коленях на капоте автобуса. В лучах солнца его почти рыжие волосы светились, как нимб над головой.

У Дэнни был красивый голос, который приказывал, уговаривал, заставлял людей менять мнение. Но у Дэнни был еще один талант: он умел плакать.

Он выкрикивал свое обращение к Господу, а по щекам его струились слезы. Голос срывался в нужных местах, иногда Дэнни очень уместно не мог сдержать рыдания. И толпа плакала вместе с ним.

Проходили минуты. Из больницы не поступало никаких сообщений.

Дэнни вскочил на ноги и, излил свой гнев.

— Мы должны показать Господу, что недостойны такого наказания. Мы должны показать Господу, как сильно любим человека, лежащего сейчас в этой больнице. Братья и сестры во Христе, давайте предложим себя вместо нашего поверженного президента. Давайте поклянемся, что откажемся от жизни во грехе и воспевании сатаны и вернемся на праведный путь. Ради Джона Кеннеди!

Толпа обезумела. Она взывала к Господу. Она давала обещания сделать все, что угодно, лишь бы Он оставил президента в живых. Дэнни стоял с распростертыми руками на фоне солнца. Его стройная фигура излучала страсть и магнетизм. Радиожурналисты заняли места поближе к автобусу; в эту минуту его слова были слышны половине Техаса. Пока не было новостей из больницы, телевизионщики нацелили камеры на Дэнни и снимали.

— Говорю вам, братья и сестры, — вопил он, — примиритесь с Господом сейчас! Обещайте Ему, что вы готовы на жертвы, если они спасут нашего возлюбленного президента! Братья и сестры, спрашивайте не о том, что может для вас сделать президент, а что вы можете сделать для президента!

— Аллилуйя! — визжала толпа. — Аминь! Хвала Господу!

Ошеломленный, Боннер Первис отступил в сторону. Он и раньше видел Дэнни во время его страстных проповедей, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с сегодняшней. Люди взирали на Дэнни с восторгом. Они были в его власти, он мог сейчас вести их куда угодно. Боннеру вспомнились статьи о выступлениях Гитлера, которые он вырезал и хранил.

Боннеру пришел на память день три года назад, чем-то похожий на нынешний. Они работали в одном заштатном городишке, а Дэнни, нервный и возбужденный, все искал чего-то. В тот вечер в разгар всеобщей молитвы Дэнни исчез. Он вернулся через четыре часа, страшно бледный, но спокойный. Но следующее утро Боннер услышал в местных новостях, что доктор Саймон Уоддел был найден мертвым, жестоко и безжалостно убитым в своей постели. Полиция вела поиски. Разумеется, в случае необходимости сотня свидетелей могла присягнуть, что около одиннадцати вечера Дэнни молился вместе с ними. Он знал психологию толпы, мог заставить их поверить в любую иллюзию. Но Боннер-то знал, что Дэнни там не было. Он присутствовал лишь в мыслях истерически религиозной толпы. Несколько месяцев спустя полиция приписала убийство наркоману, которого доктор Уоддел, должно быть, застал в момент кражи наркотиков.

Боннер думал о том вечере, наблюдая, как Дэнни манипулировал толпой у больницы. Для него они были послушные куклы. Дэнни кричал:

— Дух Кеннеди будет жить!

Эти слова мгновенно сделали его знаменитостью. Боннеру пригрезилось будущее, и он затрепетал от предвкушения.

Кармелита Санчес узнала новости, когда зашла в ночной клуб. Там Мануэль и его друзья обычно проводили дни, играя в карты и заключая сделки о купле-продаже наркотиков. Мануэль должен был ждать ее в задней комнате, чтобы отвести на аборт. На стойке стоял включенный радиоприемник. Рядом с ним, опираясь на метлу, застыл дворник, и глаза его были полны слез.

Примерно в час дня, — читал диктор, президент Джон Фитцжеральд Кеннеди скончался в больнице Паркленд от пулевого ранения в голову.

Как и для всей нации, для Кармелиты остановилось время. Машины ехали по магистрали, школьников отпустили домой, телефонные линии были перегружены звонками, а Кармелита замерла в спертой темноте далласского ночного клуба со стриптизом. Голос из радиоприемника заполнил все помещение. Говорящего не назвали, последний раз она слышала его много лет назад, поэтому не узнала человека, призывающего всех пойти на жертвы, чтобы Кеннеди жил.

В глазах Кармелиты начали собираться, а потом капать слезы. Все ее существо было охвачено горем. Она, не отрываясь, смотрела на радиоприемник, и на нее волнами накатывала записанная речь. Эту речь ей предстоит услышать в ближайшие недели еще много раз, потому что ее будут крутить почти все радио— и телевизионные станции страны. Знаменитая речь его преподобия Дэнни, которую он спонтанно произнес у стен больницы, где умирал Кеннеди. Как и многие другие, под влиянием этой речи Кармелита подумала: Да, я должна измениться.