— Ты не можешь уехать сейчас, — сказал Дэннель Холм сыну. — Мы в любой момент можем оказаться в состоянии войны. Может быть, мы уже в нем находимся.

— Именно поэтому я и хочу уехать, — ответил молодой человек. — По всей планете по этому поводу собираются тучи круачери. Где же мне сейчас быть, как не со своим чосом?

Произнес он это уже на другом языке. Птичьими стали не только слова.

Сам акцент изменился. Он не пользовался больше языком Авалона — англиком с примесью планха, чистые гласные, резкие «р», «м», «н» и «т», как молоточки, речь углубленная, замедленная и разделенная на предложения.

Это скорее походило на то, как если бы он пытался перевести для слушателя-человека мысли итрианского мозга.

Человек, чье изображение виднелось на экране, не возразил: «Ты мог бы остаться с семьей», как он это хотел сделать, повинуясь первому побуждению. Вместо этого Дэннель Холм спокойно сказал:

— Понимаю. Ты больше не Крис, ты — Аринниан. — Лицо его после этих слов как будто постарело.

Молодой человек был глубоко задет, но экран остановил движение его пальцев.

— Я навсегда останусь Крисом, папа, — сердито бросил он. — Но при этом я и Аринниан. И к тому же, если разразится война, нужно будет приготовить к ней чосы, не так ли? Я хочу помогать, я не улечу слишком далеко.

— Конечно. Счастливого пути!

— Передай привет маме и всем остальным!

— Почему бы тебе самому с ней не поговорить?

— Ну… э… я действительно очень спешу. И потом ничего особенного ведь не происходит. Я направляюсь в горы, как обычно, и... э...

— Конечно, — сказал Дэннель Холм. — Я им передам. А ты передай мой привет своим.

Второй марчварден Лаурианской системы выключил свой фон.

Аринниан отвернулся от прибора. На мгновение он сморщился, нервно покусывая губу. Он терпеть не мог причинять огорчения людям, которые о нем заботились. Но почему они не могут понять? Их род называет это «становиться птицей», как будто процесс получения чоса является некоей модой тех, кто отрицает создавшую их расу. Даже сосчитать невозможно, сколько часов он провел, пытаясь убедить своих родителей и других родичей, мыслящих столь же ортодоксально, в том, что он расширяет и очищает свою человечность.

В памяти его возникла часть диалога:

— Пойми же, папа, две расы не могут в течение поколений населять один и тот же земной шар без того, чтобы не проникнуться глубоким взаимным пониманием. Почему ты занимаешься небесной охотой? Почему Феруну подают вино за столом? Все эти символы имеют самое глубокое значение.

— Я все это прекрасно понимаю. Ты делаешь мне честь, считая меня наивным простаком, да? Суть в том, что ты совершаешь слишком большой прыжок!

— Из-за того, что я должен стать членом Врат Бури? Послушай, люди приняли чос столетие назад!

— Не в нынешнем его виде. И мой сын не был одним из них. Я бы. Хотел видеть тебя, придерживающимся наших традиций.

— Кто говорит, что я их не придерживаюсь?

— Для начала, ты не повинуешься больше закону людей, ты повинуешься чосу и его обычаям. Ладно, все это прекрасно, если ты итрианин. Боже, ты же получил хромосомы. Те, кто их получил, никогда не смогут достичь полного согласия с другой расой.

— Проклятие! Я не претендую!.

Аринниан отбросил от себя это воспоминание, как будто оно было чем-то материальным. Он с благодарностью подумал о прозаических хлопотах сборов, которые его ожидали. Если он хочет достичь Итрианских Гнезд до наступления темноты, ему уже скоро отправляться. Конечно, машина покрыла бы это расстояние меньше чем за час. Но кому хочется летать в оболочке из металла и пластика?

Он был наг. Те, кто жили как он, все более и более тяготели к отказу от одежды и использованию вместо нее разрисованной кожи. Но временами одеяния бывали нужны любому. Кроме того, итрианина редко можно увидеть без пояса и сумки. В пути будет холодно, а крыльев у него нет.

Он прошел по крошечной квартирке за плащом и ботинками.

Задержавшись у письменного стола, посмотрел на лежавшие на нем бумаги: свою работу, тексты и справки, полученные из центральной библиотеки.

«Проклятие! — Подумал он. — До чего же не хочется улетать сейчас, когда я почти понял, как доказать эту теорему».

Он достиг некоторых высот в математике, а мог бы достичь гораздо больших. Он часто думал о том, что тогда его разум мог бы испытывать тот итрианский экстаз, который испытывала его плоть, когда он находился в вышине. Тогда ему удалось бы пойти на компромисс, который примирил бы его с отцом. Он смог бы продолжать учебу, достиг бы своей цели и стал бы профессором математики. Чтобы получить все это, он должен был согласиться на определенную финансовую поддержку, хотя больше уже никто не надеялся, что он будет жить дома.

Остальную часть необходимой ему суммы приходилось добывать самому, и он отправился к итрианам в качестве охотника и пастуха.

Пряча улыбку, Дэннель Холм проворчал:

— У тебя светлая голова, сынок! Я не хочу видеть, как твой разум пропадает зря. В то же время он у тебя слишком загружен. Ты вечно сидишь за книгами, если не считать тех случаев, когда рисуешь или пишешь стихи, и никаких физических упражнений. Кончится тем, что твое седалище выйдет за пределы стула, а ты этого и не заметишь. Думаю, что мне следует ощутить немного благодарности к твоим друзьям за то, что они сделали из тебя такого атлета!

— Моим соратникам по чосу, — поправил его Аринниан. Он как раз только что получил новое имя и был полон восторга и рвения. То было четыре года назад. Сегодня он с улыбкой вспоминал себя той поры.

Сегодняшний, тридцатилетний — по авалонскому счету — Кристофер Холм был высоким, стройным, широкоплечим. Чертами лица, как и сложением, он пошел в мать: удлиненная форма головы, узкое лицо, тонкий нос и губы, голубые глаза, волосы цвета красного дерева (коротко остриженные, в стиле тех, кому приходилось совершать много полетов в гравитационном поясе).

Борода его не была еще достаточно густой и не требовала к себе большого внимания, только регулярное смазывание лица кремом против роста волос. Его кожа, от природы совершенно белая, потемнела от постоянного пребывания на воздухе. Лаура, звезда типа G, имела лишь 72 % яркости по сравнению с Солнцем и соответственно меньше излучала ультрафиолета. Но Авалон, чья орбита составляла 0,81 астрономической единицы при периоде обращения, равном 0,724 земного, получал на 10 % больше полной иррадиации.

Прежде чем всунуть руки в лямки и застегнуть на талии пряжку, Крис внимательно проверил весь прибор.

Конусообразные цилиндры-близнецы на его спине должны были иметь полностью заряженные аккумуляторы и целиком действующие цепи. В противном случае он мог считать себя мертвецом. Ни один итрианин не смог бы удержать человека, падающего с неба.

Пару раз отдельные группы сознательно шли на риск, но то были пастухи с лассо, которые умело накидывали их на своих товарищей в случае надобности. А просто так на удачу рассчитывать не приходилось.

О, боже! Какое счастье иметь настоящие крылья!

Он надел шлем с перьями, опустил на глаза защитные очки, жалкая замена защитной оболочки. Нож он вложил в ножны и прикрепил к бедру.

Никакой опасности ждать не приходилось, возможность дуэли совершенно отпадала, потому что для Круача мир был священен: и тени не осталось от частых когда-то смертельных ссор. Но люди Врат Бури большей частью были охотниками и всегда брали с собой свои инструменты. Брать с собой провизию ему было не нужно. Все что ему было необходимо, Аринниан мог получить из собственных хранилищ, в которые он тоже регулярно вкладывал свою долю, перевозя ее на грависанях.

Выйдя за порог, он оказался на уровне земли. Люди занимали достаточно много места на Авалоне, их было около десяти миллионов; итриан было четыре миллиона. И даже здесь, в Грее, где окружающее больше всего походило на настоящий город, строения были низкими и широкими.