– Конечно, планы имел. Корыстные. Ты слишком хороша для простого человеколюбия.
– Доброе слово и кошке приятно. Кстати, кошек ненавижу! Я красивая? Или обаятельная? Или ты любишь рыжих?
– Ты… неактивная, – не сразу подобрал определение Валерий. – Ты на меня не обращала внимания, хотя я все время попадался тебе на глаза. Ты как-то сквозь меня смотрела. Это меня заинтересовало – на синий чулок ты не похожа…
– Спасибо, – вставила Лера.
– …И никакого кокетства. А сейчас женщины флиртуют так агрессивно, что приходится уходить в глухую оборону, иначе сметут. У меня недавно друг развелся, как узнали дамы в конторе – страшное дело! Все журналы ваши: возьми его, выбрось его, заведи другого…
– Почитываешь? – удивилась Лера.
– Да нет, обложек хватает. А ты целый день молчала, даже как меня зовут, не спросила. Вообще ничего не спросила. Я сразу понял – уникальная женщина.
– Я активная, – созналась Лера. – К сожалению, ты даже не представляешь себе, какая я активная и эмансипированная, как я умею вот так взять мужчину и – ам! Но сейчас мне лень. Я в отпуске. Я отдыхаю.
– И что у тебя за работа такая, что устала мужчинами питаться? – поддержал беседу Валерий.
– Людоедом на полставки в одной солидной фирме. Не боишься?
– А надо? Я невкусный.
– Нет, ты даже очень ничего.
– Я рад, что тебе нравлюсь.
– Ты здесь по делам? – предпочла Лера сменить тему.
– У меня здесь дед живет. Я к нему приехал.
– Ты из Питера?!
– Нет, я родился в Москве и жил там до армии. И дед с бабушкой в Москве жили. Она – москвичка, он – ленинградец, и все уговаривал ее переехать. Пятьдесят семь лет вместе прожили, и пятьдесят семь лет он ее уговаривал.
– И как? – искренне заинтересовалась Лера. – Уговорил?
– Нет. Бабушка умерла, и он переехал. Уже третий год здесь живет. А там бы он умер один.
– А сколько ему лет?
– Восемьдесят шесть.
– Ого!
– Он у меня молодец.
– Ты его любишь… – улыбнулась Лера.
– Он меня вырастил. Он и бабушка.
Возникла пауза, как будто Валерий ждал еще вопроса, но Лера опять предпочла не углубляться. Они еще слишком мало знакомы, чтобы выкладывать друг другу подробности своей биографии. К тому же Лера понимала, что если она проявит излишнее любопытство, то долг вежливости заставит ее рассказывать о себе – а этого ей не хотелось. И она поинтересовалась:
– Ты часто в Питере бываешь?
– Будешь смеяться, но, можно сказать, впервые. В детстве ездил с дедом. А так… работа, дела. А ты?
– Я?! Последние лет десять – каждое лето. Иногда два раза в год. Здесь лучше, чем в Париже, лучше, чем в Праге… больше я нигде не была. Считай, что тебе крупно повезло. Раз уж мы с тобой решили прогуляться по городу, я покажу тебе свой Питер. Согласен?
Валерий кивнул. Лера выбралась из-за столика и зачастила монотонным голосом плохого экскурсовода:
– Мы находимся на Сенной площади, архитектурный облик которой начал складываться в середине восемнадцатого века. Все три столетия здесь существовал рынок, поэтому площадь называли Базарной, а также – в художественной литературе – «чревом Петербурга». Первое упоминание о ней относится к 1730 году, когда здесь, «пожарного страха ради», вырубили редкий лес и отвели место для торговли сеном, соломой и дровами. А в 1756 году по проекту архитекторов Растрелли и Квасцова здесь была выстроена церковь Успения Пресвятой Богородицы, или, как ее в народе называли, Сенной Спас…
Лера могла бы тараторить бесконечно, но, заметив, как изумленно смотрит на нее Валерий, достигнутым результатом вполне удовлетворилась, текст роли скомкала и понесла отсебятину:
– В общем, ее построил один купец, Савва Яковлев. Он так гордился своей церковью, что в огромный колокол дозволял звонить только тогда, когда ему этого захочется, язык колокола прикрепляли огромной цепью, вешали замок, а ключ Савва носил с собой. Представляешь?
– Откуда ты все это знаешь?
– Я же тебе говорю: каждый год сюда езжу. Сашке все рассказывала, специально книжки покупала и дома готовилась. Потом друзьям рассказывала, кто с нами ездил. На мне можно сэкономить, я денег за экскурсионное обслуживание не беру. Дальше рассказывать?
И Лера рассказала Валерию все, что знала о Сенной. Потом они по Садовой вышли на Гороховую. Лера, получая искреннее удовольствие от прогулки и от того, как внимательно и заинтересованно слушает ее спутник, рассказывала ему едва ли не про каждый дом на Гороховой, увлекаясь и увлекая его. Потом они сидели в скверике у Адмиралтейства, любовались фонтаном и корабликом на шпиле, и Лера уверяла, что вон тот дуб – смотри, какой толстый! – наверняка видел Пушкина. Но Валерий смотрел не на дуб и не на кораблик, а на Леру, и не мог оторваться. Потом они поужинали в первом попавшемся ресторанчике и еще нашли силы доползти до Дворцовой площади. Лера молчала, привычно завороженная почти идеальной красотой и берущей в плен гармонией этого места, и никакие пояснения были здесь не нужны.
– Мне понравился твой Питер, – серьезно сказал Валерий, прощаясь с Лерой возле дома на Лиговке, куда их лихо доставил таксист на старенькой скрипевшей «Волге». – А завтра? Или у тебя другие планы?
– Завтра у меня по плану Павловск, – деловито ответила Лера. – Не стесняйтесь, барон, присоединяйтесь! – она расхохоталась своей простенькой шутке, потому что у нее было отличное настроение. Она всегда знала, как это здорово – гулять по любимому городу и делиться своим счастьем с другим человеком. – Давай встретимся у Александровской колонны, где сегодня были. Я тебе еще расскажу, и с атлантами я не поздоровалась сегодня. Они могут обидеться. А потом поедем в Павловск.
– Давай я возьму такси и за тобой заеду, – предложил Валерий. – А то я без тебя заблужусь.
– Нет, – твердо отказалась Лера. У нее вдруг возникла одна идея, которую, по старой памяти, ей непременно захотелось воплотить в жизнь, давно она не развлекалась просто так, не по работе. – У колонны, в одиннадцать. Мне все равно с утра надо в эти края, – соврала она на всякий случай.
Вечером, лежа в кровати, она долго шепотом разговаривала с Сашкой, спрашивая и рассказывая, и заглядывавшая в щели между шторами белая ночь не давала им уснуть. Потом Сашка перестал отвечать и засопел. Лера хотела подумать о Валерии, все же было что-то странное в этом знакомстве, и в нем самом… но мысли стали путаться, и она тоже уснула.
Валерий слонялся у колонны уже добрых полчаса. Лера не опаздывала, просто он, почему-то волнуясь – ну надо же! – перед назначенным свиданием, решил приехать с запасом. Цветы, поколебавшись, все же не купил – как-то не подходил этот пошловатый романтический тон к женщине, с которой он провел вчерашний день… и еще ночь… От мысли о случайной ночи в поезде у него вдруг пробежали мурашки по спине и как-то смешно перехватило дыхание – оказывается, он не забыл ни одной детали, помнил ее руки и губы, и тень от сомкнутых ресниц, и матово-белую кожу во вспышках мелькавшего света… У нее были густые непослушные волосы, и он в них все время запутывался, убирая рыжие пряди от ее лица. И руки, легкие и дерзкие, нежные прикосновения которых сводили его с ума… И никакой неловкости, она была как будто своя, давно знакомая, как будто они уже давно обо всем договорились, и это его тоже настораживало. «Мальчик впал в экстаз от маленького приключения», – пробормотал про себя Валерий, но это не помогло. Маленькое приключение, которых в его жизни было видимо-невидимо, чем-то его зацепило и не хотело отпускать. Так было впервые. Впрочем, и такая женщина, как Лера, раньше ему не встречалась. Он привык, что нравится женщинам, что его хотят и не скрывают этого, а сексом награждают за «хорошее поведение», и поэтому секс надо заслужить. Или купить, что, откровенно говоря, было предпочтительнее – меньше обязательств и мороки. Но Лера как-то не вписывалась в эти рамки. Она даже не кокетничала с ним. Как она тогда сказала: «Я останусь…» А утром ушла. «В тебе проснулся инстинкт охотника, – объяснил сам себе Валерий. – Раз убегают – надо догонять. А надо ли? Черт его знает, что ему надо. И еще этот мальчишка, ее сын, в отвязной розовой футболке и спадающих штанах, Сашка, кажется, – как он повис на ней на перроне Ладожского вокзала! Соскучился…» Валерий тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли… и замер, составив чудный ансамбль с бессмертным творением скульптора Огюста Монферрана, возле которого он уже полчаса нарезал круги – он увидел Леру.
